Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том II
Успех зависел исключительно от умения скрыть свой марш от врагов, но так как Месье Принц наблюдал за всеми передвижениями, в какие он мог пуститься, точно так же, как и он сам мог быть извещен о движениях другого, Принц сам вышел в поле, дабы помешать ему что-либо предпринять с этой стороны. Месье де Тюренн, едва увидев, что его намерение раскрыто, повернул назад, тогда как Месье Принц спокойно шествовал впереди своего конвоя. Он нетронутым доставил его в свой лагерь. Это вселило большую радость в Испанцев, более, чем никогда, тешивших себя мыслью, что теперь, когда у них появилось время подождать, голод вскоре прогонит нас от Ландреси; но мы были столь далеки от того состояния, в каком они нас себе воображали, что никогда еще не вели осады, где испытывали бы меньшую нужду в чем бы то ни было. Итак, после того, как мы, не торопясь, сделали все, что нужно для начала и продолжения осады, Комендант, отлично защищавшийся до этих пор, оказался доведенным до такой крайности, что решил подать о себе известия своей армии. Он выпустил ночью солдата, знавшего страну, предупредить того, кто ею командовал, что если ему не будет оказана помощь самое позднее через четыре дня, он принужден будет сдаться. Солдат был схвачен при попытке пройти посреди Штаб-квартиры Маршала де ла Ферте.
Взятие Ландреси.
Таким образом, враги, не имея никакой возможности узнать, в каком он находился положении, по-прежнему оставались на своем посту и не думали оттуда выходить. Четыре дня протекли в такой манере; Комендант не видел и намека на то, чтобы они собирались исполнить его требования. Этого было вполне достаточно для оправдания его по отношению к ним, если бы он сдался незамедлительно; но уверившись, что после того, как он уже прождал столько времени, он сделает все, чего только можно было разумно желать от него, если он им даст еще [427] два дня сверх назначенного срока, он никак не желал сдаваться до истечения еще и этого времени. Но вот, отказавшись от всех предложений, сделанных ему двумя нашими Генералами, он сам приказал бить сигнал о сдаче, когда никто и не думал больше с ним об этом говорить.
Наши Генералы пришли от этого в восторг, поскольку они почти поверили, будто бы он вознамерился похоронить себя под развалинами этого города, настолько он показался им упорным, отказавшись от всех условий, какие были ему предложены. Я был отдан в заложники, пока договаривались о капитуляции этого города, а когда все статьи были вскоре подписаны, Месье де Навай, командовавший всем Домом Короля при этой осаде, посоветовал мне испросить для себя это Наместничество. Он мне сказал, что в то время, как у Месье Кардинала было еще свежо в памяти дурное обращение, какое он мне устроил, он будет, возможно, рад загладить во мне воспоминание о нем этим благодеянием. Для меня это было бы весьма крупным вознаграждением. Я был еще в самом цветущем возрасте, и мои заслуги не были еще столь значительны, чтобы я и на самом деле мог на это надеяться. Однако, так как проигрывают лишь наполовину, когда проигрывают по совету, а, главное, тот, кто его дает, знает, что он делает, я отважился на этот шаг; хотя, если бы я поступал согласно с моими собственными порывами, я бы хорошенько поостерегся показывать себя столь дерзким. Месье Кардинал чрезвычайно учтиво ответил мне, что если бы он следовал своим склонностям, не прошло бы ни единого момента, как он предоставил бы мне то, о чем я его просил, но так как ему далеко не позволено делать все по-своему, хотя многим людям и кажется, будто в его руках сосредоточено высшее могущество, не надо бы мне требовать от него больше, чем он смог бы сделать. Он мне назвал в то же время бесконечное число людей, находившихся на службе много дольше меня, и сказал, что такой посвященный в его интересы человек, как я, не [428] захочет же вынуждать его разбираться с ними; а я прекрасно видел, что это неизбежно с ним случится, стоит им только увидеть, как человек младше их перешагнул через их головы; итак, он обращается прямо ко мне самому, чтобы узнать, должен ли он или нет предоставлять мне это Наместничество. Я нашел столь мало возражений на это извинение, что сказал ему в тот же час, как я рассматривал все это точно так же, как и он, прежде чем обратиться к нему с этой просьбой; да и обратился-то я к нему с ней как бы против собственной воли, и лишь выказывая себя послушным совету одного из моих друзей. Он спросил меня, кем был этот друг, и сказал не полагаться на него отныне, поскольку если он все так же продолжит советовать мне, как он сделал в этих обстоятельствах, было бы просто невозможно, чтобы рано или поздно он не подтолкнул меня к краю какой-нибудь бездны; надо бы мне знать, что столько же непредусмотрительности просить о том, на что не можешь разумно надеяться, сколько слабости или беспечности не напоминать о своих заслугах, когда видишь, что вместо вознаграждения за них, кажется, будто хотят утратить о них всякое воспоминание.
Ландреси был взят, Король, постоянно проживавший в Гизе во время осады, явился в армию и устроил ей смотр. Эскадрон за эскадроном, батальон за батальоном проходили перед ним; это длилось довольно долгое время; итак, он оставался в седле в этот день с четырех часов утра до восьми часов вечера, лишь перекусив, не спешиваясь, точно так, как если бы враг был совершенно готов его атаковать. Каждый восхищался его выносливостью и рассудил с этих пор, что юный Принц, способный столько взять на себя, станет однажды тем, кем мы его видим сегодня. После этого Король вернулся в Гиз, причем никто еще не определил, что будет предпринято за остальную Кампанию. Не то чтобы не состоялось военного совета по этому поводу, но только мнения на нем разделились — Виконт де Тюренн [430] утверждал, что надо осаждать Конде, а Маршал де ла Ферте — ла Капель.
Удар мимо цели.
Если бы все зависело от способностей этих двух Генералов, то неизбежно предпочли бы первого второму; но так как уже долгое время плелись козни вокруг Министра, и угодничество перед ним торжествовало превыше всего остального, Маршал де ла Ферте выиграл в этом споре, хотя его выбор не был наилучшим. Кастельно Мовиссьер получил приказ блокировать это место, а когда вся армия явилась вслед за ним, едва мы приблизились к нему, как заметили, что нам придется здорово потрудиться, прежде чем чего-нибудь добиться в этом предприятии. Враги не стали ждать, пока мы подойдем к ним поближе, и сами начали прекрасно защищаться. Они вышли нам навстречу и столь отменно преуспели в двух или трех вылазках, что валили нас одних за другими, так что мы потеряли там множество людей. Маршал де ла Ферте буйствовал от всего сердца, видя, насколько успех отдалялся от его надежд. Однако, так как чем короче помешательства, тем они лучше, Кардинал, узнав о происшедшем, вызвал в Гиз этих двух Генералов с несколькими другими главными Офицерами армии и сказал им, что они приглашены для обсуждения, не выгоднее ли будет снять осаду, нежели ее продолжать. Маршал де ла Ферте тут уж не осмелился противоречить, хотя и трудно отказываться от своего произведения, когда уже принялись за его воплощение. Он предпочел лучше признаться, что был неправ, настаивая на этом предприятии, чем еще и осложнять собственную ошибку более долгим упрямством. В остальном все присутствовавшие там Офицеры согласились по примеру Кардинала, что не было ничего хорошего упорствовать в предприятии, когда его успех был скорее неясен, чем предрешен; эта осада была снята, да сказать по правде, она и предпринята была вопреки всем стихиям.
Враги, приблизившиеся к нам с очевидным намерением воспользоваться начинавшейся [431] растерянностью в рядах наших войск, немедленно отступили, из страха, как бы их не принудили к битве. Если они ее и хотели, когда уверились, будто сумеют застигнуть нас врасплох в наших разбросанных на две стороны линиях, они не желали ее в настоящее время, когда увидели нас, собранных вместе. Они навели два моста через Эско, и они их тщательно охраняли, во-первых, для нападения на нас, а если мы захотим навязать им сражение против их воли, дабы они смогли отступить по ним на тот берег; потому-то они и заняли поначалу дорогу, а так как это была дорога на Конде, что Виконт де Тюренн всегда желал подчинить могуществу Короля, он так горячо их преследовал, что первые эскадроны нашего авангарда настигли их арьергард, еще не успевший полностью уйти. Он твердо удерживал теснину, дабы дать время своим осуществить отступление. Это удалось им сделать довольно счастливо и не стоило им значительных потерь; итак, тем, кто преграждал теснину, нечего было больше делать, как спасаться самим; поскольку их компаньоны уже были в безопасности, они поскакали на соединение с ними и разрушили оба моста, когда перебрались через реку.
Генерал-Лейтенанты.
Их генералы расположили их лагерем под прикрытием пушек Конде, но узнав о приказе нашим вновь навести эти два моста, чтобы в самом скором времени обрушиться на них, они отступили подальше. Но прежде они перебросили подмогу в этот город и в Сен-Гийэн, также оказавшийся под угрозой. Виконт де Тюренн овладел в то же время Замком Боссю, чей гарнизон мог бы навредить нашим фуражирам. Кастельно принадлежала честь этого маленького завоевания, потому что когда Виконт де Тюренн пожелал сначала отправить туда Маркиза де Монпеза, Генерал-Лейтенанта, нынешний Герцог де Мазарини, кого тогда называли Маркизом де ла Мейере, получивший по праву преемственности от его отца Должность Главного Мэтра Артиллерии, не пожелал дать ему пушек. Он не был святошей в те времена, каким он стал сегодня, поскольку, [432] если бы он им был, он бы поостерегся перечить воле своих же Высших командиров, назначивших Монпеза для этого предприятия. Его резоном, или, лучше сказать, предлогом, каким он обосновал свой отказ, было то обстоятельство, что такое поручение, по его мнению, были бы обязаны отдать ему. Он был Генерал-Лейтенантом точно так же, как и Монпеза, и он полагал, что маршировать туда следовало ему, а Командующие не могли заставить его забыть о достоинстве его ранга, не совершив при этом большой несправедливости. Они могли бы отрешить его от Должности, если бы пожелали, после подобного неповиновения, и его проступок, разумеется, стоил такого наказания. Они могли также, если бы имели достаточно снисхождения и решили бы не прибегать к этой последней строгости, просто пожаловаться на него Королю, кто был совсем неподалеку и быстро бы навел порядок. Но либо они боялись потерять время, если станут этим забавляться, или же они не желали заводить ссор с отцом этого Маркиза, кто был Маршалом Франции, точно так же, как и они, но они покончили со всем этим разногласием, поручив Кастельно командование экспедицией. Главный Мэтр не посмел отказать в пушках ему, поскольку он был рангом выше Генерал-Лейтенанта, и назначить его на место Монпеза означало разом убрать все преграды. Он был Генерал-Капитаном, такого достоинства не существует сегодня между нами, оно принадлежало лишь тому времени. Оно было изобретено Кардиналом, чтобы избавиться от преследований некоторых людей, кто претендовал, будто своими заслугами добился права получить жезл Маршала Франции, и кто почитал для себя бесчестьем быть всего лишь простым Генерал-Лейтенантом. В самом деле, тогда их имелось такое количество, что если мне будет позволено так выразиться, довольно было трахнуть палкой по любому кусту, и их оттуда вывалилась бы целая дюжина. Действительно, их насчитывалось до двадцати двух в маленькой армии Каталонии, а дабы замолвить [433] словечко о том, до какой степени доходило это злоупотребление, достаточно упомянуть, что Бемо, кто всегда сражался скорее на кухне, чем на войне, был достаточно дерзок, или, лучше сказать, достаточно обнаглел, чтобы через некоторое время испросить и для себя патент на это звание. Он знал, что его мэтру вполне хватало пергамента и бумаги, и то, что тому ничего не стоило, не казалось ему достойным отказа. Однако, либо этот Министр устыдился делать Генерал-Лейтенантом человека, никогда не видевшего войну, кроме как на картинке, или, по меньшей мере, имея привычку смотреть на человека в перспективе, он не пожелал назначить его не кем иным, как только Маршалом Лагеря.
