Вадим Инфантьев - После десятого класса
Численность чет непрерывно менялась в зависимости от местности, по которой они проходили. На краю своей родной околии (волости) часть четников возвращалась домой, а им на смену из соседней околии приходили новые бойцы. Постоянными в четах были только воеводы и небольшие группы, главным образом македонцы, чьи родные места находились еще под османами.
Скобелевцы тащили пушки разобранными: стволы и лафеты — на салазках, привязав к ним длинные дубовые жерди, колеса несла пехота. Кроме этого салазки обвязывались канатами, на каждые салазки выделялась рота солдат или ополченцев. Они шли в гору, одолевая по 80—100 сажен в час. Саперы впереди вырубали во льду ступеньки. Люди карабкались по ним и падали в изнеможении.
За орудиями двигалась пехота, неся на руках снаряды, завязанные в башлыки, за ними шли сменщики, таща на себе ружья и снаряжение тех, кто надрывался у орудий.
К концу следующего дня колонна Скобелева осилила 6 верст, оставалось еще 10. А сугробы становились все глубже и глубже, и лошади порой проваливались в них по шею.
...И вот открылась долина Тунджи. В снежном мареве внизу виднелась деревня Имитлия. К ней, как предупреждал Радецкий, двигалась армия Сулейман-паши. За долиной сверкали вершины Малых Балкан. Слева блестела гора Святого Николая, в бинокль было видно батарею Мещерского и турецкие укрепления у Шипкин-ского перевала — Девятиглазка, Воронье Гнездо, Сахарная Голова... Струились дымки над турецкими землянками. Ниже за развалинами деревни Шипки до села Шейнова маячили укрепленные курганы и синела густая роща.
Над турецкими позициями вспухали белые клубки выстрелов, снаряды долго и нудно сверлили морозный
воздух... И тут впервые снег сослужил добрую службу. Гранаты глубоко зарывались в сугробы, и если взрывались, достигнув грунта, то не причиняли никакого вреда.
Перед походом к Скобелеву пришел болгарский поэт Петко Славейков с точным описанием пути через перевал и отправился вместе с колонной. Дорога к Имитлии от горы Чуфит, где сейчас находился Скобелев, заранее рекогносцирована не была, но по описанию и рассказам Славейкова здесь был наиболее удобный спуск по долине реки Голяма Варвица. Однако это место хорошо просматривалось и простреливалось турками, хотя атаковать они не могли из-за глубокого снега. Скобелев решил идти по правой ветви через крутой спуск, уклон которого достигал 45°,
К пяти часам пополудни под крутым спуском собралось 18 рот, но, ожидая засады и не зная обстановки, Скобелев не решился атаковать Имитлию и велел Столетову отрядить еще ополченцев в помощь артиллеристам.
Когда Николов с двумя ротами вновь взобрался по крутому склону, то в двух верстах от него встретил горную батарею на вьюках. Она пробивалась по снегу вперед. Оставив взвод ей в помощь, Райчо направился дальше и вот в лучах садящегося солнца увидел странную, картину.
Из снега торчали разинутые лошадиные пасти и жарко дышали паром, глаза были дико выкачены, над спинами тоже подымался пар. Орудие, которое перед спуском собрали, теперь высовывало из сугроба ствол; он был мокрый и, казалось, тоже дышал паром в изнеможении.
Рядом солдат и ополченец сидели по пояс в снегу, прижавшись мокрыми, всклокоченными головами друг к другу. В стороне, откинувшись на спину, лежал фейерверкер.
— Где командир батареи? — прокричал ему в лицо Николов.
— Ко-ко-ней... коней протереть надо... застудятся,—■ прохрипел унтер, пытаясь подняться, но руки его беспомощно погружались в снег.
Командира батареи Николов нашел за вторым орудием. Он тоже полулежал в снегу, без шапки, почерневший; в его волосах поблескивали льдинки.
— Господин подполковник, я привел вам почти две роты! — крикнул Николов.
Командир батареи посмотрел на него, словно только что придя в сознание, и пробормотал:
— Надо снова разбирать орудия... Откапывать.
К Райчо по грудь в снегу, разгребая его руками, пробивались дружинники. Николов приказал откапывать коней и растирать их досуха шинелями, шапками, не давать заснуть на снегу измотавшимся людям, найти фейерверкеров — пусть показывают, как разбирать пушки.
Когда спустилась горная батарея, Скобелев решил атаковать Имитлию, но турки ее уже оставили. А Вес-сель-паша из Шсйпова отправил Сулеймаи-паше телеграмму, прося разрешить отход, ибо две колонны русских спустились западнее и восточнее Шипки и Шейно-ва. Сулейман-паша ответил: «Прошу Вас, не оставляйте позиций, которые мы с Вами защищали. Вместе с этим предлагаю Вам в особенности сделать все усилия, чтобы не потерять пути отступления».
Где находилась колонна Святополк-Мирского, Скобелев не знал, мрачнел, приходил к мысли, что попал в ловушку, брошен на произвол судьбы, думал только о героической обороне Имитлии, а потом почти неизбежном прорыве из окружения... куда? Снова на Балканы по крутому спуску? А арьергард его колонны еще только выходил из Топлеши. Колонна растянулась на все 16 верст пути. На крутом спуске саперы раскапывали снег и растаскивали камни; им помогали четыре дружины ополченцев и три сотни донцов. Вскоре туда добралась турецкая пехота. Бросить против нее конницу было нельзя из-за сугробов, и тогда ополченцы пошли навстречу по пояс в снегу, чтоб прикрыть саперов и донцов.
...К Скобелеву прискакал конный дружинник и доложил, что командир бригады полковник Вяземский просит его к себе на холм. Когда Скобелев с начальником штаба Куропаткиным прибыл на холм, там уже находился Столетов.
С холма было хорошо видно укрепление Шейнова. Вессель-паша окружил себя 114 редутами. Севернее, ближе к Шипке, возвышался курган Косматка; на нем ясно просматривались сильные батареи. Над турецкими позициями клубился пороховой дым, и оттуда доносилась канонада.
— Ваше превосходительство, это атакует Святополк-Мирский, — сказал Вяземский.
Скобелев нервничал. Его состояние передалось коню: он не стоял на месте. Надо было помочь левой колонне, но стоит ли посылать в атаку одну пехоту без артиллерийской поддержки? И Скобелев приказал вызвать оркестр.
Через два часа поле между Имитлией и Шейновом стало походить на Царицын луг во время парадов. На ослепительно белом снегу Долины Роз развевались знамена, пестрели командирские значки; золотой лев на знамени 4-й дружины замахивался саблей и, казалось, трясся от ярости.
Удалось подтащить поближе все шесть горных орудий, расчеты артиллерийскими тесаками ковыряли мерзлую землю, выкапывая ямы под пушечными сошниками, чтоб придать стволам больший угол возвышения для дальности стрельбы. Вреда из-за малого калибра снаряды нанести не могли, но надо было показать неприятелю, что у русских тоже есть артиллерия. Загремели все шесть пушек, грянул оркестр, и на турецкие редуты с развернутыми знаменами двинулись батальоны и дружины. А кавалерийские полки пошли в обход, чтоб перерезать дорогу на Казанлык.
Турки открыли ответный огонь. За наступавшими на протоптанном снегу оставались скрюченные тела убитых и раненых. В разгар снежной зимы Долина Роз окрасилась красными пятнами крови. Когда войска прошли полверсты, Скобелев приказал окапываться. А сам со свитой стал носиться вдоль турецких позиций, разглядывая их. Заметив кавалькаду со значком командующего на пике, турки открыли по ней не только ружейный, но и орудийный огонь. Скобелев заорал на сопровождающих:
— Да разойдитесь вы, черт вас подери, перебыот вас всех, дураков!
Офицеры свиты нехотя отъехали в стороны, при Скобелеве остались ординарцы и художник Верещагин. Узнав о зимнем походе, он немедленно приехал к Скобелеву с Шипки и теперь неотлучно находился при нем. Орать и приказывать художнику генерал не мог не только потому, что они были друзьями. Верещагин ответил бы при всех тем же. Уловив момент, когда рядом с генералом никого не оказалось, Верещагин спросил его, неужели он вовсе не боится огня. Скобелев возмущенно фыркнул:
— Что за вздор! Меня считают храбрецом и думают, что я ничего не боюсь, но признаюсь, что я трус. Каждый раз, когда начинается перестрелка и я иду в огонь, то говорю себе, что, верно, в этот раз худо кончится... Когда в Зеленых горах меня задела пуля и я упал, первая мысль была: ну, брат, твоя песенка спета...
Невдалеке взорвался снаряд, и свалился с коня начальник штаба Куропаткин, раненный в спину. Осмотрев, как окапываются солдаты и дружинники, Скобелев повернул обратно и, встретив полковника Панютина, сказал:
— Будем атаковать завтра.
Его удручала мысль, что он действительно не помог по-настоящему Святополк-Мирскому. Правда, наблюдавший с холма полковник Вяземский сообщил, что турки стали перетаскивать орудия и перебросили несколько таборов пехоты на оборону своего западного фаса, но, судя по звукам перестрелки, колонна Святополк-Мир-ского прекратила наступление.
На ночь Скобелев приказал развести как можно больше костров на виду у неприятеля, а войскам отойти к Имитлии. Поздно вечером он признался Верещагину:
