Анатолий Солодов - Красные тюльпаны
Ранение Петра
Было уже за полночь, когда группа подрывников в восемь человек, которой командовал Сергеев, подошла к деревне Кавелыцино. На краю леса, подступавшего к деревянному мосту через неширокую реку Неча, остановились. К мосту, который решено было взорвать, командир подрывников выслал двух партизан: Петра Корнилова и Александра Полетайкина. Они скрытно пробрались вдоль берега, заросшего кустарником, почти к самому мосту, залегли, стали наблюдать.
По ту и другую сторону моста расхаживали два часовых. Они о чем-то переговаривались по-своему.
Полетайкин тронул за плечо товарища, показал на приклад автомата. Петр в ответ кивнул головой, мол, понял.
Темная ночь была помощницей партизанам. Выждав, когда немцы сойдутся и станут закуривать, о чем-то болтая, Корнилов и Полетайкин проворно выскочили из укрытия, в стремительном броске налетели на фашистов, бесшумно сняли их и отволокли под мост.
Прихватив автоматы немцев, Корнилов и Полетайкин вернулись к своей группе, доложили командиру о проведенной разведке, о том, как им удалось снять охрану.
Сергеев хотел было отчитать партизан за излишнюю инициативу, но счел нужным сделать это потом, при разборе задания, и поняв, что при сложившейся ситуации, может быть, и сам поступил так же, решил не терять времени и лишь недовольно сказал:
— Ладно, потом разберемся, — и скомандовал: — Всем вперед. За мной!
Партизаны побежали к мосту. Надо было успеть заминировать его и как можно дальше уйти после взрыва.
Выставив охрану, Сергеев с Румянцевым и Ореховым спустились к опорам, командир указал, где и как привязать взрывчатку, проверил надежность огнепроводного шнура.
Когда все было готово, Сергеев собрал всех на левом берегу и скомандовал оставшимся под мостом Николаю Румянцеву и Виктору Орехову:
— Запаляй!
В темноте вспыхнули два огонька и тут же погасли, а в настороженной тишине слух партизан уловил тонкое злое шипение.
— Румянцев, Орехов, наверх! Всем отходить! Быстро! — скомандовал Сергеев.
Партизаны друг за другом побежали в сторону леса.
Не успела группа пройти и половины пути, как за их спинами раздались один за другим два сильных взрыва.
Сергеев, замыкавший группу, оглянулся и увидел поднятые взрывом обломки моста, клубы дыма.
Партизанам оставалось пробежать метров двести, и они были в полной уверенности, что через несколько минут будут в спасительной чаще и смогут спокойно уходить дальше, как совершенно неожиданно слева, со стороны реки, по ним ударил сразу десяток автоматов.
— Ложись! — скомандовал Сергеев.
Партизаны кинулись в снег и тут же открыли по гитлеровцам огонь.
— Вот гады! И откуда они только взялись? — ни к кому не обращаясь, выкрикнул Николай Румянцев.
— Не по времени пришла смена, — сквозь зубы отозвался Сергеев. — Там, за рекой, село большое, и немцев полно. Сейчас налетят.
И точно, не успел он проговорить, как с той стороны послышались отрывистые крики, а на сером снегу вдали замелькало много темных фигур немецких солдат, двигавшихся цепью к запорошенной снегом реке. Они вели стрельбу на ходу, огонь их был плотным, трассирующие пули ливнем неслись как раз на тот участок, который отделял партизан от леса. Прорваться через этот шквальный огонь ни перебежками, ни ползком было совершенно невозможно.
— Что будем делать, командир? — крикнул Полетайкин.
— Прорваться трудно, — ответил Сергеев.
— А если вдоль леса, ползком? — посоветовал Петр.
— Все равно не уйдем. Они нас тут же настигнут. В той стороне уже светлеет, а мы как мишени.
— Точно. Только не совсем, — ответил Петр. — Отведи людей, командир, в сторону, правее. А я пока здесь останусь. Прикрою.
— Рискованно, Петр.
— Ничего. Уходите, говорю вам, скорее. Я обязательно догоню вас.
— Все за мной. Быстро! — скомандовал Сергеев.
— Товарищ командир, разреши мне с Корниловым остаться, — крикнул Румянцев.
— Нет! Всем уходить!
Партизаны по-пластунски поползли по полю, но не в сторону леса, а вдоль него.
Петру оставили пять полных дисков. Зарывшись в снег, он длинными очередями ударил по немцам. Те сразу же залегли.
Противник не видел отхода партизан и был сбит с толку, потому что Петр отползал в сторону леса и всякий раз открывал огонь с нового места. Гитлеровцы были в полной уверенности, что партизаны крепко прижаты к земле.
Маневр удался. Партизаны отползли на безопасное расстояние, потом поднялись и побежали к лесу. Немцы сразу перевели весь свой огонь на них, но было поздно: расстояние оказалось слишком большим, и ни одна пуля не доставала партизан.
Воспользовавшись тем, что немцы перевели огонь на группу, Петр вскинулся с земли и, пригибаясь, опрометью бросился в сторону леса, до которого оставалось метров сто. Он уже влетел в березняк на опушке, ветки хлестали по лицу и рукам. Петр остановился, чтобы перевести дыхание, и тут что-то сильно ударило в левую руку чуть ниже локтя. В первое мгновение, в горячем порыве, он даже не обратил внимания на это, а только успел подумать: «Видно, на бегу ударился о какой-то сук».
Не мешкая и не оглядываясь, Петр бежал в глубь леса, круто забирая вправо, думая, как бы скорее соединиться со своими товарищами.
Прошло минут двадцать, а партизаны-подрывники будто сквозь землю провалились. Тогда Петр понял, что в поспешности, видимо, слишком далеко отклонился от направления, по которому должна была двигаться группа, и теперь в незнакомом лесу не найдет ее, сбавил шаг и пошел неторопким ходом, все время ориентируясь на рассветавшее на восточной стороне небо.
Дыхание выровнялось, сердце успокоилось, и тут только Петр почувствовал, что рукавица на левой руке почему-то вдруг отяжелела и стала вся мокрой. Он сдернул ее — под ноги закапала кровь. И тут он ощутил острую боль и понял, что ранен. Петр скинул полушубок, перетянул ремнем и обмотал шарфом руку прямо поверх рубахи, с трудом оделся и снова зашагал наугад через незнакомый лес.
Почти весь день он шел по глубокому снегу и не встретил на своем пути ни дороги, ни просеки. Когда начало смеркаться, лес, которому, казалось, не будет конца, неожиданно расступился, и перед взором Петра открылось широкое поле, запушенные инеем березы по краю, которые точно вышли из леса да так и остановились, застыв на взгорке.
В низине Петр увидел деревню — дворов пятнадцать. Из трубы крайней избы поднимался синий дымок. Было тихо, и ничто не выдавало присутствия врага. Но Петр не спешил, внимательно ощупал взглядом каждый дом, пристройки. Оглядываясь, подошел к крайней избе со стороны двора, стал за углом хлева, прислушался. Он все же опасался услышать чужую речь, ненароком напороться на немцев, но когда понял, что их нет в этом доме, выглянул из-за угла.
Двор был завален снегом, и лишь к калитке вела тропинка. На веревке висело залубеневшее на морозе белье.
Петр направился было к крыльцу, но тут же замер, вскинул автомат: наружная дверь, скрипнув, отворилась, из избы вышла девушка лет восемнадцати в пестром платьице, в валенках и с ведром в руке. Она сбежала с крыльца, выплеснула мыльную воду в снег и хотела было вернуться в дом, но вдруг увидела Петра. Она покосилась на автомат, испуганно спросила:
— Чего надо? Ты кто?
— Человек, — ответил Петр.
— А чего под чужими окнами шляешься?
— Попить хотел попросить. Да, видно, у тебя зимой и снега со двора не выпросишь.
— А сам-то какой?
— Не жадный.
— Ладно, заходи.
— Немцы в деревне есть?
— Нету.
Петр вошел следом за девушкой в избу, присел на край лавки около двери. Девушка зашла за перегородку, зачерпнула воды и подала ему полный корец. Холодную колодезную воду Петр пил долго, небольшими глотками. А пока он пил, девушка изучающе разглядывала его. Заметив окровавленную рукавицу, воскликнула дрогнувшим голосом:
— Вы ранены?
— Шальная задела, — ответил Петр нехотя.
— Где же это вас так? Когда?
— Ночью. За вашим вон этим лесом, — он кивнул в сторону окна.
— Сильно болит?
— Нет. Горит очень.
— Рука перевязана?
— Кое-как шарфом замотал.
— Надо повязку сменить.
— До дому дойти бы. Там забинтую.
— Боюсь, что шарф вам не поможет. Кровью можете изойти. Вам надо перевязать рану по-настоящему. И немедленно. Вы подождите минутку. Я сейчас…
Девушка вынула из печки чугунок с горячей водой, вылила в таз.
— Снимите свой полушубок, — попросила она.
Петр не пошевелился. А когда она достала из комода пузырек с йодом, вату и бинт, он удивленно спросил:
— Откуда у вас такое богатое хозяйство?
— С практики. Медсестра я. Окончила до войны медицинское училище в Смоленске. И кое-что понимаю в своем деле. Так что не разговаривайте, а быстро снимайте свой полушубок. Я что сказала? Ну, живо. '
