Неизв. - i_abb63ff531b1f023
— Садись, дальше я сама разберусь, — уверенно сказала Руслана, постепенно просыпаясь.
***
— Блин, ну что за непруха, а? Лена заболела, Руслана присматривает за ней, ты какой-то неразговорчивый, ну что мне делать, а? Я так с ума сойду со скуки! — Ирка показывала все свое негодование Леше, который со спокойной улыбкой выслушивал все то, что с самого утра говорила ему сестра.
— День еще только начался, а ты уже зудишь, — парень не переставал улыбаться.
— Что ты лыбишься, а? Вон лучше девушкам другим глазки построй, — отмахнулась рыжая.
— У нас сегодня кураторский после второй пары, — не обратив никакого внимания на колкость сестры, сказал парень, который сегодня все же рискнул надеть красные линзы. Ирка ему еще дома сказала, что если, чуть что, то она со стенки деканата его соскребать не будет.
— Еще лучше! «Забери меня море и *бни о скалы, меня за*бало считать интегралы» у нас же нет сегодня?
— Да, лекции по вышке закончились вроде еще на той неделе. И не ругайся, пожалуйста, — мягко попросил парень.
— Слышь ты, святоша, — Ирка повернулась к своему брату и нахмурила брови. Перегнав зубочистку из одного конца рта в другой, рыжая сделав жест аля «чо, проблемы?», так и замерла, испепеляющее глядя на своего младшего брата.
— Радуйся, что у нас сегодня, считай, только одна пара. Это практическое по химии важно лишь тем, кто сдает сейчас оставшиеся хвосты, — парень задумчиво посмотрел на учительский стол, возле которого столпилась чуть ли не вся группа.
— Лешка, ну! Что делать будем? — Ирка не унималась. — Да давай пошлем в пень волосатый этот кураторский, там все равно будет что-то типа «ну вы, типа, чтоб ваще не показаться тупыми, подготовьтесь к экзаменам как следует, а потом, типа, все такие зачеты дополучите, хвосты пообрезайте и вперед в объятия тетки-сессии». Тьфу! Слушать надоело уже.
— Мне нужно быть там, — пожал плечами парень.
— Ну нафига ты соглашался быть старостой? Вот что тебе от этого? Великий помощник и заступник, емана. Сейчас бы поехали бы к этим двум, чтоб им там скучно не было — а без меня, конечно, скучно! — и потусили бы там. Ленка бы нам на гитаре что-нибудь опять забацала, ты бы на кухне готовил что-нибудь прям офигенски вкусное, а мы с Русиком бы херней страдали. Эх… — мечтательно протянула рыжая.
— Не называй ее так, — не отрываясь от тетрадки, в которой он выводил различные узоры, мягко сказал Леша.
— Кого? — не поняла Ирка.
— Ее.
— А у этой твоей «ее» есть имя?
— Руслана. Не называй Руслану так, — поправился Леша.
— Как так? — не понимала рыжая. — А! Русиком? Да заметано… а чо такое? — Ирка, лукаво сверкнув ярко-голубыми глазами, нелюбезно пихнула младшего брата в бок. — Ну-ка в глаза смотри!
Леша, пользуясь тем, что у него длинная челка, скрылся от любознательного взгляда Ирки. Однако рыжая, обладая недюжинной силой, живо развернула к себе Лешу. На бледной коже чуть проступил румянец, который не заметить было невозможно, а глаза упорно старались не смотреть на Ирку.
— Е-мае… — протянула Ирка, тут же отпустив Лешу.
Парень медленно повернулся обратно и продолжил уже не выводить разнообразные узоры, а рисовать что-то. Или кого-то.
========== История шрама ==========
Если боль ненадолго заглушить, она станет еще невыносимей, когда ты
почувствуешь ее вновь. © Джоан Роулинг «Гарри Поттер и кубок огня»
— Пожалуйста! — Лена уже не знала, как можно достучаться до Русланы. Девушка была непоколебима и непреклонна в своем решении оставить зеленоглазую дома до понедельника.
Хоть Лена и шла постепенно на поправку, и серьезное развитие болезни успели пресечь вовремя, Руслана все же не хотела, чтобы светловолосая пошла сегодня в поликлинику, а завтра — уже в университет.
— Угомонись, женщина, — сверкнув глазами, девушка тут же скрестила на груди руки, словно показывая этим жестом всю честность намерений и всю воинственную решимость. Лена, сдавшись, устало присела на уже сложенный диван. Постельный режим девушка наотрез отказалась соблюдать.
— Хорошо. Хорошо! Вот видишь, — Лена чуть приподняла руки ладонями вверх и покачала головой, — я спокойна как удав. Я сижу, я не буяню.
— Вот и сиди так до понедельника, — уверенно заявила девушка.
— Но!..
Руслана посмотрела на Лену таким взглядом, что все «но» и прочие недосказанные слова просто в испуге залезли обратно, не желая встречаться с этими глазами.
Уже давно перевалило за полдень. Снег шел не прекращаясь. Казалось, что за окном нет ничего, кроме белого цвета. Невозможно было различить, где падают снежинки, где белое небо, где крыши домов, покрытые снегом, контуров не было видно, они стирались невидимым ластиком. Белый мир. Словно белый чистый лист, с которого многие начинают новую жизнь, говоря себе о том, что в этот раз обязательно все будет иначе. Белый мир. Он обнадеживает, он завораживает. Он холодный и иногда кажется пустым. Но лишь для тех, кто не в состоянии увидеть что-то на белом фоне.
Лена уже несколько минут в молчании смотрела в окно, точнее сквозь него. Вновь хотелось что-то писать, но что, девушка не знала. Светловолосая лишь осознавала, что есть что-то внутри, что рвется наружу, о чем хочется сказать, о чем хочется написать, но выходит только одно — промолчать об этом.
Какая-то знакомая грусть заполнила всю девушку.
— Белый… — начала вдруг Лена.
Руслана молчаливо повернула голову в сторону девушки, ожидая продолжения начатой фразы.
— Мой любимый цвет.
— Ага, — протянула Руслана. — А я-то думала, что такое многообещающее начало, что ты сейчас как выдашь какую-нибудь жутко философскую мысль, что меня аж потом сметет твоим интеллектом и знаниями, — засмеялась девушка, но, увидев, что Лена даже не улыбнулась и, более того, продолжает смотреть в окно, перестала смеяться.
Пара ударов сердца.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — Руслана чуть наклонила голову набок, будто бы думая, что это поможет ей понять, как себя чувствует девушка. — Если нет, так ты сразу скажи. Я тебе пойду чаек заварю, обед состряпаю. Готовить, конечно, не моя стихия, но макароны я сварить, думаю, смогу. Хочешь, веселить целый день буду. Ну? Ради чего я здесь?
— Ради чего? — спокойно и тихо спросила Лена, поворачиваясь к Руслане.
Не пустой, как сперва показалось девушке, а будто бы уже смирившийся с чем-то равнодушный взгляд слегка напугал Руслану. Уж чего-чего, а такого вопроса девушка явно не ожидала.
— Не ради чего, а ради кого, — собравшись наконец с мыслями, ответила девушка.
— Как ты думаешь, почему у меня такая фамилия? Почему именно Белая? Почему не Черная, почему не Красная, почему не Желтая? В каждом из этих цветов есть что-то, что заполняет его до краев. Тебе говорят: «Красный», а у тебя в голове уже целый ряд ассоциаций с этим цветом, готовые тексты. А говорят: «Белый», — и все как-то сразу тухнут, словно, белый, ну и что с того? Говорят, что белый — цвет разочарования.
— А я так не считаю, — перебила девушку Руслана. Ей было трудно смотреть на то, с каким взглядом она говорит все это.
«Да, на всех болезнь действует по-разному. Но обычно люди и скатываются в свои мысли, когда болеют. И обычно эти мысли не совсем радужные… Ленк, что тебя тревожит?» — думала Руслана.
Лена подняла взгляд на Руслану.
— Я думаю, что белый — это цвет начала и конца. Это цвет мудрости и одновременно это цвет невинности и девственной чистоты, как бы смешно все это не звучало. Вообще из всего этого можно развить нехилых размеров философскую дискуссию, однако я против того, чтобы ты сейчас усиленно напрягалась и думала о чем-то. Наша первостепенная задача — вылечить тебя.
— И шрам у тебя… Тоже почти белый, — прошептала Лена.
Руслана резко замолчала. За всю ее жизнь Лена была, можно сказать, первым человеком, кто сказал ей что-то о шраме, кроме родителей, конечно. Остальные люди боялись. В начальной школе некоторые дети с благоговейным ужасом смотрели на эту жестокую полоску, а некоторые, в основном мальчишки, бегали вокруг и бросали восхищенные взгляды на шрам.
— Это случилось в начальной школе… да, по-моему, именно в начальной школе, а не в детском саду, — отвернувшись от Лены, Руслана посмотрела на шкаф-стенку, стоявшую прямо напротив дивана.
Лена молчала и не говорила ничего. Подобрав под себя ноги и закутавшись в плед, который Руслана предусмотрительно положила рядом, светловолосая девушка молчаливо стала внимать каждому брошенному слову Русланы. Но, чувствуя, как девушка молча смотрит на шкаф-стенку и ничего не говорит, Лена решила нарушить молчание:
— Ты можешь не говорить, если не хочешь. Я пойму…
— Я никому этого не говорила, — тихо, словно сдерживаясь от чего-то, продолжила Руслана. — Даже родители знают не ту историю, которая случилась на самом деле. Когда я пришла домой, вся в грязи и в крови, я рассказала им выдуманную по пути историю. Я сказала, что я с мальчишками и некоторыми девчонками пробралась на заброшенную стройку. Мы там баловались, и, как часто это бывает, я упала вниз с какого-то навеса. На земле стояли какие-то штыри, давно уже негодные брусья валялись на земле — в общем, было много неиспользованного строительного хлама. Я и сказала, что упав, задела лицом что-то. Конечно, об этом легко можно было соврать. Ведь какой человек будет пристально вглядываться в то, на что натыкается лицом, когда падает. Мне поверили. Я думала, что меня будут ругать, бить ремнем, да не знаю! Все, что угодно. Мать заплакала, обняла меня, прижала близко к себе так, как никогда не обнимала. Сразу же бросилась к аптечке, потащила меня в ванную, промыла мне рану, сделала что-то, наложила наспех какую-никакую повязку, а затем сказала, чтоб я подождала ее, а в это время пошла звонить отцу, чтобы тот скорее приехал и на машине завез нас в больницу. Меня словно пронзило. Они хотели зашить мне рану. Я испугалась, я не хотела этого. И, пока мать что-то чуть истерично говорила отцу по телефону, я тихо вышла из ванной, быстро обулась и убежала из дома. Меня искали несколько часов. Когда наступила ночь, родители по-прежнему искали меня. Они подключили наших знакомых, друзей. Да кого они только не подключили! От милиции толку почти что и не было. Я ночевала на стройке. Было жутко холодно, хотелось есть, ужасно болела рана. Повязка давно уже была красной от крови, поэтому тонкими струями из-под нее все-таки просачивалась кровь. Меня нашли. Утром, по-моему, мать с отцом и дядей одним — не помню, как его зовут, — забрались на эту стройку и разыскали меня. Я упиралась, я молча упиралась и говорила, быстро-быстро, чтобы мне не зашивали шрам. После долгих и трудных уговоров, родители согласились. Вот. Все думают, что мой шрам — это неудачная случайность детства, все на самом деле немного не так…
