Alphard Македонская) - Неделя — и ты моя
Alphard Македонская) - Неделя — и ты моя краткое содержание
***********************************************************************************************
Неделя — и ты моя
http://ficbook.net/readfic/402813
***********************************************************************************************
Автор:Alphard (http://ficbook.net/authors/Alphard)
========== Глава 1. Вынырнуть в мир ==========
— Ты должна отключить ее от оборудования, — раздался мужской голос. — Она больше никому не нужна, даже тот аноним перестал высылать деньги для ее лечения. Пойми, Глафира, у меня на очереди сотни людей, которые нуждаются не столько в этой аппаратуре, а хотя бы в койке! У нас почти не осталось свободных мест. Все, разговор окончен. Я не желаю больше ничего слушать. Сегодня вечером ты отключишь оборудование.
Раздался характерный звук удаляющихся шагов, а затем добавился эффектный стук двери. Видимо, мужчина хотел не только голосом, но и всем своим видом показать, что его решение окончательное. Пререкаться даже не имеет смысла, так как точка в разговоре уже поставлена — иначе для чего нужно было хлопать дверью так громко?
В больничной палате стало подозрительно тихо, лишь только гудящий и убаюкивающий звук аппаратуры нарушал мертвенную тишину, словно доказывал, что здесь еще есть живые люди. Какой-то прибор издал до того громкий и истеричный писк, что Глафира, медсестра, непроизвольно дернулась. До этого момента девушка, словно недвижимая и молчаливая статуя, стояла и смотрела на то место, где до этого ей читал лекцию главврач. Вынырнув из тяжелых, печальных и будоражащих душу мыслей, девушка поняла, что она еще жива только потому, что на больничный пол стали падать хрупкие капельки слез. Беззвучные, они, казалось, падали вечность, а затем разбивались, превращаясь в микроскопический соленый дождь.
К гудящему тихому шуму прибавился новый звук — всхлип. Стоило какому-нибудь прибору пикнуть, как за ним сразу же — всхлип.
Пик — всхлип. Пик — всхлип.
Но плакать вечность невозможно, только если у тебя, разумеется, имеется в запасе парочка бесконечных часов. Глафире пришлось взять себя в руки, и, взглянув на бледную девушку, лежащую на больничной койке в бесцветном тряпье, она прошептала:
— Прости, я тянула время, как могла…
Пик — всхлип.
— Сегодня вечером я приду и отключу от тебя всю аппаратуру… пожалуйста, очнись. Не сейчас, но хотя бы к вечеру… очнись…
С этими словами Глафира постаралась сорваться с места, но не вышло. Ноги, будто налитые свинцом, не слушались бедную девушку, и она не могла сделать ни шагу. Слова только пригвоздили ее к тому месту, где она попыталась сказать все, что снедало ее душу. Она пыталась даже бежать, но ноги продолжали ее игнорировать. Этим они словно показывали, что еще не время уходить, еще не время для последней точки. Но как верить и надеяться, если за несколько лет ничего не происходило? Чудо не посещало эту больничную палату с того самого момента, как бледную девушку перевезли сюда.
— Ты ведь даже меня не знаешь, — с болью сорвалось с дрожащих и соленых от слез полноватых губ медсестры. — Ты не можешь просто взять и уйти. Только не ты…
Странный факт: в сторону двери ноги упорно отказывались идти, но стоило Глафире захотеть подойти к девушке, как ноги стали легче ваты и вмиг понесли ее в сторону больничной койки. Присев на край постели, медсестра взяла в свои ладони бледную и холодную руку спящей уже третий год девушки. Чтобы не поднимать ее руку высоко, Глафира немного склонилась над почти безжизненным телом. Затем прижала прохладные пальцы к своим дрожащим губам и едва различимым шепотом проронила:
— Ты должна жить… давай я приду сегодня вечером, а ты будешь лежать с открытыми глазами и улыбаться… пожалуйста, Туман…
Разумеется, девушку звали не Туман, но когда Глафира впервые взглянула на нее, почему-то у нее в голове сразу пронеслась мысль, что она, эта бледная девушка, есть самое настоящее воплощение тумана: в ней можно было затеряться - кто знает, что хранит в себе туман? Откуда все эти мысли пришли в голову самой обычной медсестры, она и сама не знала. Ведь ни разу не разговаривала с девушкой, а почему-то сразу подумала, что Карина — бледную девушку звали так — именно такая.
— Мне пора идти. Больные ждут, а сейчас моя смена. Я и так у тебя засиделась. Я приду через несколько часов, — в холодные пальцы прошептала Глафира, и ее слова теплыми искрами покатились вниз по руке Карины. — До скорого…
И с этими словами девушка крепко-крепко стиснула прохладную ладонь, прильнула к ней своими солеными от слез губами, а затем, аккуратно опустив руку на место, тихо встала. Когда тяжелые ноги смогли-таки довести Глафиру до двери, девушка внезапно остановилась и, не поворачиваясь обратно, произнесла:
— Пожалуйста, постарайся очнуться.
Молчание — потом резкий писк. Вздрогнув от этого неожиданно громкого звука, медсестра дрожащей рукой вытерла слезы и, открыв дверь, шагнула в болезненную пустоту больничного коридора.
***
Практически ничего нет. Черная пустота кругом давит, словно живая, заставляя съеживаться все больше и больше. Кое-где временами вспыхивают разноцветные круги, заставляя все существо внутренне содрогаться и мысленно отшатываться от внезапных вспышек. Странный шум, доносящийся будто бы из-под воды, нарастает и с каждым мгновением становится все отчетливее и отчетливее.
«Кто-то зовет меня?»
Еще одна внезапная яркая вспышка, заполонившая на миг все пространство, ослепила бы, если бы были глаза, обожгла бы, если бы было тело. Крик, который мог бы сорваться с потрескавшихся губ, был не рожден, потому что и губ не было.
«Соленый… Кто-то плачет? А как это - плакать?»
Если бы были руки, то можно было бы с уверенностью сказать, что что-то дотронулось сейчас чем-то горячим до руки и, судя по ветру, который хрипло перекатывался по несуществующей руке, прошептало что-то или прокричало.
Времени нет.
«Сколько я здесь?»
***
Карина, будто выныривая из всепожирающего черного сгустка, почувствовала сперва необычайное облегчение. На миг девушке показалось, что она воспаряет, но потом на нее накатила такая тяжелая волна, что она внезапно оказалась в больничной койке, придавливаемая этой самой тяжелой волной. Голоса стали отчетливее, но девушка, три года пробывшая в коме, не сразу разобралась, что к чему.
«Что… где я?» — слабые проблески сознания.
— Вы обещали сделать это вечером! — чей-то надломленный голос сломал тишину и, разрывая ее в клочья, ворвался в мозг очнувшейся Карины. — Сейчас еще только пять часов! Чего стоит Ваше слово, если Вы даже такого элементарного обещания выполнить не можете?!
— Немедленно успокойся! — рявкнул в ответ раздраженный мужской голос. — Если ты сейчас же не угомонишься, я выпровожу тебя отсюда!
— А если бы она могла очнуться к вечеру?!
— Она — труп! Ты что, не видишь этого? — и главврач, что есть силы, ударил Карину по руке.
Ответ не заставил себя ждать. Потрескавшиеся губы, пребывавшие в сомкнутом состоянии вот уже несколько лет, разжались, и с них мигом раздался хриплый стон.
Мужчина в ужасе отшатнулся и вмиг стал такого же цвета, как его халат. Разумеется, не каждый день слышишь, как стонут мертвецы.
Глафира - это была именно она — сперва и сама побелела как полотно. Затем радостная улыбка расчертила ее лицо, а из карих глаз непроизвольными маленькими ручейками хлынули слезы. Охваченная непомерным счастьем, медсестра бросилась на колени рядом с очнувшейся девушкой. Схватив Карину за руку, она вновь прислонила ее к своим губам и горячо прошептала:
— Господи, ты очнулась…
Аппаратуру уже отключили, и с минуты на минуту должна была приехать «мертвая делегация», как называла Глафира врачей, работающих в морге.
Поэтому, еще не веря в то, что девушка и правда пришла в себя, медсестра дрожащими от волнения и радостного возбуждения руками прощупала пульс Карины. В тот миг, когда под ее пальцами слабо дрогнула кожа — это шустро промчалась кровь, — счастье заполнило девушку до краев.
— Ты жива…
***
— Она заснула, — тихо произнесла Глафира, заботливо укрывая девушку теплым пледом.
— Это чудо, что она пришла в себя, — также тихо ответил главврач, но внезапно голос его стал совершенно нейтральным, именно таким, каким обычно сообщают людям, что такого-то человека не удалось спасти. — Но это ненадолго.
— Как Вы можете так говорить! Она же очнулась! Она вышла из комы!
— Выйти-то вышла… но надолго ли?
— Что это значит? — безжизненным голосом спросила Глафира.
— Слушай, меня всегда настораживало то, что ты так печешься о какой-то незнакомой тебе девушке. Видно, не очень-то она хороша была в этой жизни, раз ее перестали посещать после нескольких месяцев. Один раз только мать заглянула, друзья, видимо, из университета. Дольше всех ходил парнишка. Почти год, а потом и он перестал. Затем объявился некий аноним, который платил за то, чтобы девушку не отключали от аппаратуры. Два года он присылал деньги, а потом и он канул в Лету. Но ты… ты-то какое отношение имеешь к этой девчонке?
