Alphard Македонская) - Неделя — и ты моя
Услышав ответ Кати, соседка переменилась в лице: в кончиках глаз стали скапливаться кристаллики слез, губы задрожали, брови чуть приподнялись, словно бы говоря Кате с упреком: «Дурочка, неужели ты ничего не знаешь?»
— Простите, Вам плохо? — встревожилась Катя, делая шаг по направлению к женщине.
Соседка стала мотать головой из стороны в сторону, потом закивала, махнула руками — было ясно, что сейчас с ней поговорить будет трудно, но спустя какое-то время женщина взяла себя в руки и пролепетала, чуть задыхаясь:
— Глафирочки… нет больше нашей хорошей девочки.
Сказала и пуще прежнего разревелась.
Катя застыла как вкопанная. Смысл слов плачущей с надрывом женщины пока еще не дошел до девушки, но когда светловолосая поняла, что сказала соседка, ей и самой стало невыносимо грустно. Слез не было — только глубокая печаль, что не стало такого замечательного человека.
Похлопав женщину по плечу, Катя на ватных ногах молча двинулась вниз по лестнице, но через пару ступенек остановилась: на лестничной площадке, рядом с коробкой, в которой мирно спали два щенка, укрытые погрызенным пледом, стояла девочка и молча плакала. Плечи не вздрагивали, не было криков, с которыми обычно плачут дети, только несколько мокрых дорожек от слез. На лице, суровом и взрослом, явственно читался вопрос: «Почему?» Плотно сжатые губы и упрямый взгляд вниз.
— А где она, где Карина-то? Куда она подевалась? Почему она не спасла Глафиру? — услышала Катя.
— Ты знала их? — подала голос светловолосая, подходя к девочке.
Вика подняла на Катю подозрительный взгляд, полный горя и отчаяния — ведь что теперь делать со щенками. Что делать, если хочется увидеть Карину, которой нет, и Глафиру, которой не стало. Светловолосая присела на корточки рядом с коробкой, в которой спали щенки.
— Это Карина их взяла, а теперь ушла куда-то. И Глафира ушла, только она не может вернуться, а Карина может. Где Карина? Я же вижу, Вам знакомы эти имена. Вы должны знать, где все.
По щеке Кати скатилась одна-единственная слезинка. Девушка не знала, что ответить ребенку. Она не могла сказать девочке, что она не знает, где Карина, не знает, когда она вернется и вернется ли вообще.
— Они умрут на этом холоде. Будет просто бесчеловечно опять отправлять их на улицу.
— Я…
— Буду жить с ними! На улице. Так будет честно, — решительно произнесла девочка.
— Не надо. Я возьму их, — глядя на щенков, произнесла Катя.
— Вы же не умрете? И не уйдете? Вы не бросите их? — очень серьезно спросила девочка, твердо посмотрев в серые усталые глаза Кати.
— Нет, — почти одними губами произнесла светловолосая.
— Вы далеко отсюда живете? Я могу донести щенков до дома.
— Не стоит. Я сама. Как тебя зовут?
— Вика, — тихо произнесла девочка.
— Я Катя… — ответила светловолосая, а затем, заколебавшись, спросила: — Ты ведь знакома с Кариной? Если ты… если ты ее увидишь, передай, пожалуйста, что я не злюсь на нее и очень жду, когда она вернется. Передашь, ладно?
Вика с серьезным видом кивнула.
Кое-как Катя сумела принести домой коробку со щенками. Те отнеслись к Кате подозрительно, но стоило девушке покормить их, почесать за ушком, как они постепенно оттаяли, хотя до такого отношения, как к Глафире или Карине, было еще далековато — все-таки щенки стали привыкать к двум девушкам.
Вскоре позвонила Саша.
— Ну что, нашлась твоя пропажа? — деловито спросила красноволосая, хотя было слышно, что Саша очень переживает за подругу и, как бы ей не нравилась Карина, желает ей счастья.
— Нашлась другая пропажа, — с улыбкой ответила Катя.
— Это какая такая пропажа?
— У меня теперь пополнение в семействе.
— Я даже боюсь спросить… — даже через телефонную трубку можно было почувствовать, как побледнела девушка.
— Щенки у меня, — улыбнулась Катя. — Они когда-то у Карины были… и Глафиры… — на последних словах улыбка растаяла и охладила губы.
Кате вновь стало невыразимо грустно из-за того, что Глафиры не было в живых, хотя девушка и не знала причин смерти, тоскливо из-за того, что сердцу было бесконечно одиноко. В душе — пусто. Только туман, в котором теряются чувства, эмоции и вообще все.
После Саши позвонил Арсений. В этот раз девушка все-таки подняла трубку.
— Да, — совершенно спокойный, даже чуть усталый голос Кати немного удивил парня, ведь он-то думал, что трубку-то опять не снимут, а тут и трубку сняли, и еще спокойно начался разговор.
— Привет, зайчик…
— Не называй меня так, пожалуйста, — совершенно без раздражения произнесла девушка. — И будь добр, не объясняй мне ничего. Я не хочу слышать никаких оправданий, даже если все это является правдой или неправдой. Я просто не хочу слышать. Есть вещи, о которых лучше и правда не знать.
Арсений помолчал какое-то время, вздохнул и произнес:
— Останься со мной, пожалуйста. Я без тебя… не могу, — последние слова дались парню с трудом, но если кто-то хочет быть с кем-то, не стоит молчать.
— А я — могу. Прости, Арсений. Нам больше не по пути.
— Это все из-за нее, да? — в голосе парня клокотала ненависть и злоба, но он держал себя в руках. — Она же девушка! И ты тоже девушка! Вас почти никто не поймет! Тебе это надо? Очнись! Я все прощу. Закрою глаза и сделаю вид, что тебе лишь захотелось новых ощущений, только, прошу тебя, вернись!
— Вот, значит, что ты думаешь? — задумчиво произнесла Катя, которая удивилась, что такие слова ее нисколько не задели.
Арсений молчал.
— Прощай, Арсений, — грустно улыбнулась Катя и положила трубку.
***
Светлые длинные волосы были забраны в высокий хвост, который колыхался из стороны в сторону, потому что обладательница сего хвоста быстро бежала. Девушка, на которой было светло-зеленое летнее платье, каким-то мистическим образом умудрялась очень быстро бежать на приличных шпильках. В серых глазах плескалась радость, они буквально светились изнутри. Катя, будучи студенткой четвертого курса, почти и не изменилась, разве что носила очки в тонкой черной оправе.
— Са-а-ашка! Сдала! Наконец-то каникулы! Ура-ура-ура! Теперь каникулы! Пойдем обожремся мороженым, потом пойдем в парк развлечений, потом в кино на «Мертвая сосиска 8. Месть злобной колбасы»! Блин, я жутко хочу увидеть эту хрень! Я даже не понимаю, почему я хочу ее увидеть, но я хочу!
Красноволосая, которая тихо умирала в железных объятиях своей подруги, тщетно пыталась жестикулировать. В конце концов, до Кати дошло, что скоро она кого-то прибьет. Отпустив подругу, светловолосая с обидой посмотрела на Сашу.
— Погоди ты! Еще Сережа не вышел.
— Ну-у-у, зачем он нам? — заныла Катя. — Давай устроим сегодня день только для нас двоих! Ты представь: я, ты, попкорн и мертвая сосиска…
— Обделаться, какая романтика! — фыркнула Саша.
— Прекрасное предложение. Как Вы можете отказаться от такого? — неожиданно за спиной у Саши раздался спокойный голос. — Не любите Вы такую романтику, значит.
Катя замерла. Возмущенные фразы, которыми она хотела забросать свою подругу, так и не были высказаны вслух. Глаза расширились от удивления, ноги подкосились, а сердце стало биться так быстро, что, казалось, могло раздробить легкие. Светловолосая резко повернулась на голос. Перед ней стояла девушка — хотя можно уже сказать, что женщина — с короткими черными волосами, в черных очках, светлых джинсах и белой футболке. От прежних рваных джинсов не осталось и следа, от кремовых прядей — тоже. Но что-то мешало Кате поверить в то, что перед ней стоит человек из ее прошлого. Очки — вот, что мешало. На дрожащих ногах Катя приблизилась к девушке, которая молчала и загадочно улыбалась. Светловолосая решилась и сняла с девушки очки.
В серые глаза с грустной радостью смотрели сине-серые.
