User - o bdf4013bc3250c39
нему не приедет. Не объяснив причины. И не приехала – ни в очередной
выходной, ни через неделю, ни через месяц. А через два месяца – заикнулась
о разводе. Как человек военный, Добряков не привык, чтобы ему повторяли
дважды. Он согласился и тут же поехал в загс – подавать заявление.
Удивительно, но этот факт почему-то нисколько не взволновал его. Такой
прыти она от него не ожидала и долго потом не могла простить ему этого.
Так Добряков вторично остался один. И, естественно, запил. Сам себя
спросил: из-за чего? И сам себя успокоил: хотя бы из-за того, что, несмотря
на все его старания начать новую жизнь, эта самая жизнь никак не хотела
начинаться. Он уволился с работы и погрузился в двухнедельное дремучее
забытье.
В минуты просветления он терзал себя вопросом: «Неужели я так слаб, что
не в состоянии совладать с этой напастью?» И тут же находились веские
доводы, казалось, опровергавшие сомнение. Слаб ли он, если на войне
вытащил тяжелораненого бойца из-под пуль, за что и получил орден и
отпущение прежних грехов? Слаб ли, когда почти сутки удерживал со своим
взводом натиск противника на высокогорном перевале? «Конечно, не слаб, не
в слабости тут дело, - думал он. – Тогда в чем же? Что со мной происходит?
Почему под пулями я мог месяцами не вспоминать о бутылке, а сейчас, в
спокойной жизни, не могу?»
Это давящее сознание зависимости ужасно тяготило и мучило его. Выход,
казалось бы, всегда находился, но этот выход не был разрешением проблемы.
Наоборот, этот кажущийся выходом путь приносил ему лишь
кратковременное избавление от мучений, на самом деле лишь усугублял их, по сути являлся их непосредственным источником. Путь этот был пьянка, и
самое страшное было в том, что рассудком прекрасно понимая (особенно в
редкие минуты трезвости) всю гибельность этого «спасения», он ну никак не
35
мог с этого пути сойти, и чем дальше, тем все глубже погрязал в хмельной
пучине. И с каждым разом все отчетливее сознавал, что выхода нет. И это
было самым мучительным в его тогдашнем состоянии.
Иногда ему казалось, что ему так тяжело оттого, что он одинок. Он быстро
исправил это упущение, и в короткое время в его постели перебывали
женщины почти всех возрастов и социальных категорий. Была между ними
прима небольшого столичного театра; была разведенная художница,
искавшая в любовных похождениях отдохновения от супружеской рутины и
новых источников вдохновения; была, наконец, генеральный директор
крупной маркетинговой компании – зрелая замужняя дама, оправдывавшая
свое поведение чрезмерно высоким заработком и, наоборот, скудной
зарплатой супруга. Эти были из числа «крутых», как величал их за глаза
Добряков. Что же касается «обыкновенных» - учительниц, медсестер,
продавщиц, парикмахерш, - то их вообще было не счесть за последние
восемь лет, что Добряков холостяковал.
Почти все его подруги бросали его на второй-третий месяц знакомства,
некоторых из них он оставил сам. Тем более что в самом главном, в том, для
чего он собственно и заводил все эти связи, в попытке отвлечься от
тягостного пристрастия, - даже в этом никакого прогресса не наблюдалось.
Некоторые из его пассий были откровенными алкоголичками, остальные тоже
были не промах по части выпивки. Понятно, что ни о каком избавлении и
речи не было.
Наверное, последнее и было основным доводом, заставившим Добрякова
прекратить донжуанствовать и альфонствовать. Он порвал продолжавшиеся
вялотекущие знакомства, перестал отвечать на телефонные звонки. А чтобы
все-таки не потерять связь с нужными людьми, купил мобильный телефон и
сообщил свой номер кому следует. Потом съездил на телефонный узел и
попросил отключить стационарный телефон.
36
Мы знакомимся с нашим героем месяца через два после того, как он порвал с
последней подружкой, купил мобильник и решил устроиться на работу. Уже
было и позвонил кое-кому, и благоприятный ответ получил, и на
собеседование пригласили. Собраться бы и поехать. Но очередной глоток
закономерно перешел в запой, и выгодное предложение осталось
нереализованным.
«Ничего, пустяки, - утешал себя Добряков, собираясь в то утро за пивом. –
Сюда брали, значит, в другое место тоже возьмут. Охранники везде нужны.
Вот только сейчас приду в себя и к вечеру… нет, завтра с утра начну звонить.
Вон их сколько требуется!» - он бросил взгляд на газету рекламных
объявлений, третий день ожидавшую его внимания на кухонном столе. В этой
газете добрую половину выпуска занимали объявления о вакансиях охранных
предприятий.
«Завтра, завтра, - обнадеживал себя Добряков, глядя на газету. – Вот только с
менжой покончу сегодня…»
В подтверждение своих мыслей он уверенно кивнул, посмотрел в мобильник
(было почти девять часов утра) и отправился в ближайший пивной киоск.
* * *
В сладком предвкушении он вышел из подъезда и быстрым шагом пошел,
почти побежал, к киоску, срезая путь по свежему газону.
Возле пивной точки, синего грязноватого павильончика, никогда не бывало
пусто. Так и сейчас толпы завсегдатаев кучковались перед маленьким
окошечком, забранным заляпанным оргстеклом. В числе толпившихся
Добряков еще издали различил своего соседа Рюмина – тот, видимо,
рассказывал окружавшим его выпивохам что-то скабрезное, они слушали и
дружно, в полную грудь хохотали.
37
Добряков проигнорировал соседа, хотя с остальными следовало бы, конечно, поздороваться, и с ходу ткнулся в окошко.
- Здорово, Сашок! – приветствовал он хозяина киоска, пожилого армянина, второй год после выхода на пенсию подрабатывающего таким несложным и
весьма доходным способом.
- Привет, Егорчик, - осклабился тот в делано-приветливой улыбке. – Как
спалось-ночевалось?
- Издеваешься? – скривился Добряков.
- Тяжко, да? – Сашок вытягивал губы, и было непонятно, подшучивает он или
сочувствует.
«Впрочем, мне-то что! – злобно подумал Добряков. – Пусть себе жирует,
сволочь нерусская, до поры до времени». А вслух сказал – небрежно, на
выдохе:
- Тяжко – не то слово. Да тебе, верно, неизвестно такое состояние души и
тела?
- Никогда не увлекался, ты прав, - кивнул торговец. – Но искренне
сочувствую страждущим. Если плохо было, чего ж не приходил? Я ведь
сегодня всю ночь тут был.
- Какое там приходить! – махнул рукой Добряков. – Подняться-то не мог как
полагается… Ты вот что, дай-ка мне литр моего, а потом поговорим.
Сашок кивнул и выставил перед окошком две бутылки нового
«Жигулевского» - он прекрасно знал, что любит каждый завсегдатай.
- Во! Это по существу, - одобрительно крякнул Добряков и рассчитался. –
Дефлоратор дай.
38
- Всегда в наличии, - заулыбался Сашок и протянул в окошко бутылочный
ключ.
Добряков привычным жестом сдернул пробку с бутылки и жадно припал
губами к горлышку. В рот потекла исцеляющая прохладная жидкость. Он
опростал полбутылки, смачно крякнул и с шумом, напряженно выдохнул. В
голове ощутимо яснело.
- Что не здоровкаешься, Егорыч? – к нему подошел один из толпы,
здоровенный Ермалюк, шапочный знакомый по распивочному цеху. – Я уж
подумал, не зазнаешься ли, афганский герой.
Добряков улыбнулся и протянул руку:
- Привет, как сам? Зазнаваться – не в моих правилах. Я уважаю каждую
человеческую личность.
- И не сомневался, - Ермалюк расплылся в добродушной пьяной улыбке. – У
нас помаленьку, ни в хромоту, ни в галоп. А ты чем живешь-дышишь?
- Дышу хмельными парами, как видишь, - ответил Добряков. – А живу…
Хрен его знает, как живу. Как все мы, видать, живем. От бутылки к бутылке.
- Верно! – осклабился пуще прежнего Ермалюк. – И дай Бог, чтобы не
перевелись эти бутылки на нашем веку! За это стоит облиться! Эй, ну-ка
сюда, за будущее пьем!
К нему подвалили двое остальных – Рюмин и еще один, не известный
Добрякову мужичок лет под пятьдесят, весь помятый и высохший, как жмых.
У этих двоих пить было нечего, и Ермалюк купил им у Сашка две
поллитровки.
- Ну, вздрогнем? – шумно пробасил здоровяк и поднес бутылку к губам. – Эх, расступись, дружбаны, оболью! – и единым махом вылил содержимое
бутылки в бездонное нутро.
39
Все выпили следом, утерли рты, покидали пустые бутылки в урну, наперебой
загомонили, рассказывая сальные анекдоты.
- Две подружки разговаривают, - бойко начал порозовевший Рюмин, ни к
кому в особенности не обращаясь. – Одна спрашивает: «Ты когда трахаешься, у твоего мужа глаза квадратные?» Вторая ей: «Не помню такого. А что,
должны быть квадратные?» Первая: «Да ты знаешь, я раньше тоже никогда не
