Фредерик Марриет - Пират
– Пожалуйста, сэр, сегодня же вечером, – ответила она.
– Хоть сию же секунду! – яростно закричал мистер Уизрингтон.
Горничная удалилась, и только через некоторое время мистер Уизрингтон успокоился.
– Вся прислуга решила полететь к черту, – сказал он наконец. – Спесивое дурачье!.. Не хотят убирать комнаты за черномазыми, что ли?.. Ну да, конечно, это… Чтоб им всем пусто было, и черным, и белым!.. Вот все мое хозяйство уже полетело кувырком из-за приезда младенца. Право, это чрезвычайно противоречит комфорту… Но что я поделаю?.. Позвать сестру Могги? Нет, позову Джонатана.
Мистер Уизрингтон позвонил, и Джонатан вскоре явился.
– Что за кутерьма, Джонатан? – спросил он. – Кухарка злится… Мэри плачет… обе отказываются служить… Из-за чего все это вышло?
– Видите ли, сэр, Вильям сказал им, что по вашему решительному приказанию черномазые будут спать вместе с ними, а Мэри он, кажется, сказал, что негра положат именно к ней.
– Проклятый негодяй! Всегда-то он норовит устроить как-нибудь подвох! Вы ведь знаете, что я ничего подобного не имел в виду.
– Конечно, сэр, потому что это было бы вопреки обычаю, – ответил Джонатан.
– Отлично, так и скажите им, и нечего больше об этом толковать.
После этого мистер Уизрингтон начал советоваться с дворецким и согласился на все предложенные им меры.
Гости приехали своевременно и были устроены надлежащим образом. Маленький Эдуард вовсе не страдал желудком и не будил мистера Уизрингтона в пять часов утра. И в конце концов все устроилось не так уж некомфортабельно. Но хотя обстоятельства были и не так некомфортабельны, как опасался мистер Уизрингтон, однако они не были и вполне комфортабельны. Мистеру Уизрингтону так надоели вечные ссоры с прислугой, жалобы Джуди, обвинявшей на ломаном английском языке кухарку, которая, надо сказать, продолжала таить злобу на нее и на Коко, а также неожиданные недомогания младенца, et caetera, что он больше не находил в своем доме тишины и спокойствия.
Прошло уже почти три месяца, а о лодках не было получено никаких известий. Капитан Максуэль, навестив при случае мистера Уизрингтона, высказал ему свое решительное мнение, что обе шлюпки были потоплены ветром. И вот, так как нечего было уже надеяться, что миссис Темпльмор приедет сама смотреть за ребенком, мистер Уизрингтон решил, наконец, написать в Батс, где жила его сестра, и, познакомив ее со всеми обстоятельствами дела, просить ее, чтобы она приехала надзирать у него за хозяйством. Через несколько дней он получил следующий ответ:
«Батс – августа.
Мой дорогой брат Антоний,
Письмо твое пришло благополучно в прошлую среду, и я должна сказать, что содержание его меня сильно удивило. Я так много и неотвязно о нем думала, что сделала ренонс за партией в вист у леди Бетти Блебкин и проиграла четыре с половиной шиллинга. Ты говоришь, что у тебя в доме мальчик, сын той самой кузины, которая вышла замуж таким неблагопристойным образом. Хотелось бы верить, что ты говоришь правду, но в то же время я знаю, в чем бывают повинны холостяки. Впрочем, по мнению леди Бетти, никогда не надо говорить, хотя бы и намеком, об этих неприличных вещах. Я не понимаю, почему это мужчины, если они не женаты, вовсе не считают себя обязанными соблюдать ту нравственную чистоту, которую так заботливо охраняют девушки; такое же мнение высказала и леди Бетти, с которой я немного поговорила по поводу твоего письма. Но раз дело сделано, его не исправишь, и мы обе решили, что самое лучшее будет замять эту историю, как сумеем.
Я предполагаю, что ты не собираешься сделать ребенка своим наследником, что было бы, по-моему, в высшей степени неприлично, а леди Бетти говорит к тому же, что в таких случаях нотариальные расходы составляют десять процентов, и что избежать этих расходов никак невозможно. Впрочем, я положила себе за правило никогда не говорить о подобных вещах Что же касается до твоей просьбы приехать и надзирать за хозяйством, то я об этом советовалась с леди Бетти, и мы обе пришли к заключению, что я должна переехать к тебе ради поддержания чести семьи, так как это придаст делу хоть внешнюю благопристойность. Тебе теперь предстоит куча неприятностей, как и всем мужчинам, которые, ведя разгульную жизнь, совращаются с истинного пути коварными и обольстительными женщинами. Впрочем, как говорит леди Бетти, „чем меньше говорить об этом, тем легче поправить“.
Поэтому я сделаю все необходимые приготовления к отъезду и надеюсь приехать к тебе дней через десять. Раньше мне никак не поспеть, потому что я приглашена в несколько домов и должна у всех побывать. Ко мне уже много раз обращались с вопросами по поводу этой неприятной истории, но я всегда даю один и тот же ответ, а именно: что делать с холостяками – они неисправимы! К этому я прибавляю, что, в конце концов, дело могло бы обстоять еще хуже – если б ты был женат. Этим я и ограничиваюсь, потому что положила себе за правило никогда не говорить, хотя бы и намеком, о подобных вещах, имея в виду слова леди Бетти, что „мужчины постоянно наживают себе неприятности, и чем скорее замять это дело, тем лучше“. Вот все, что пока может сообщить тебе
Твоя любящая сестра Маргарита Уизрингтон.
P.S. Леди Бетти и я пришли к заключению, что ты поступил очень предусмотрительно, наняв двух негров для доставки ребенка в твой дом, потому что благодаря этому дело, действительно, приобретает в глазах соседей заграничный оттенок, а нам тем легче будет сохранить семейную тайну.
М.У.»
– Клянусь всеми прегрешениями Уизрингтонов! Ну как тут не взбеситься? Проклятая старая дева с ее нелепыми подозрениями! Я не пущу ее в свой дом! Проклятая леди Бетти и все ей подобные, падкие до скандалов старые сплетницы!
– Боже мой! – продолжал мистер Уизрингтон, швырнув письмо на стол и глубоко вздыхая, – разве это похоже на комфорт?
Но если обстоятельства с самого начала не обещали комфорта мистеру Уизрингтону, то впоследствии он нашел их прямо-таки невыносимыми.
Приехала его сестра Могги и водворилась в доме со всей торжественностью и с покровительственным видом, как спасительница репутации и чести брата. Когда ей в первый раз принесли ребенка, то она, вместо того, чтобы заметить сильно бросавшееся в глаза сходство его с покойным Темпльмором, посмотрела единственным своим оком сначала на малютку, потом на лицо брата и, погрозив пальцем, воскликнула:
– Ах, Антоний, Антоний! Неужели ты рассчитываешь обмануть меня? Нос…. рот… как вылитый!… Антоний, как тебе не стыдно? Фу, как не стыдно!
Но мы не будем останавливаться на бедствиях, которые навлек на себя мистер Уизрингтон своей добротой и милосердием. Не проходило дня, а то и часу, без того, чтоб в его ушах не раздавались ядовитые наветы сестры. Джуди и Коко были отосланы назад, в Америку; слуги, которые уже столько лет провели у него на службе, один за другим требовали рассчета, а затем стали сменяться почти так же часто, как фазы луны. Могги деспотически управляла домом и своим братом, и о комфорте бедного мистера Уизрингтона не было и помину, вплоть до того времени, когда юного Эдуарда пора было отдать в школу. Мистер Уизрингтон тогда набрался смелости и, по прошествии нескольких бурных месяцев, выселил свою сестру обратно в Бате, и снова почувствовал себя окруженным комфортом.
Эдуард по праздникам приезжал домой и был большим любимцем холостяка, но басня о том, что он – сын старого джентльмена, пустила такие глубокие корни, и намеки по этому поводу были для него всегда так неприятны и досадны, что он не особенно огорчился, несмотря на всю свою привязанность к мальчику, когда тот заявил, что желает избрать профессию моряка.
Капитан Максуэль принял его под свое начальство, а потом, когда ему вследствие нездоровья и утомления пришлось временно покинуть службу, он определял своего protege на другие корабли. Поэтому мы пропустим несколько лет, в течение которых Эдуард Темпльмор пробивает себе карьеру, мистер Уизрингтон стареет и делается более придирчивым, а его сестра Могги развлекается изречениями леди Бетти и своей любимой игрой в вист.
За все это время не было никаких известий о лодках или о миссис Темпльмор и ее ребенке, так что, само собой разумеется, их считали погибшими и вспоминали о них только как о тенях прошлого.
VI. Мичман
На шканцах королевского фрегата «Уникорн» («Единорог») стояли две весьма значительные персоны. Капитан Племтон, командир судна, необычайно широкий в обхвате, хотя и невысокий ростом, занимал на палубе гораздо больше места, чем обычно полагается одному человеку, но это была капитанская палуба, и он, безусловно, имел право на львиную долю. Капитан был не больше четырех футов и десяти дюймов росту, но зато он имел такие же размеры и в талии: его как раз хватило бы на то, чтобы «покататься шаром». Он расхаживал, распахнув сюртук и засунув большие пальцы в рукавные прорезы жилета, что давало ему возможность откинуть назад плечи и еще больше расширить свои горизонтальные размеры. Голову он тоже закинул назад, благодаря чему его грудь и живот изрядно выдавались вперед. Он был олицетворением напыщенности и добродушия, и шествовал как актер в театральной процессии.
