Бернард Корнуэлл - Перебежчик
- Заставьте людей двигаться дальше! - заорал майор на своих офицеров, но те уподобились солдатам, а солдаты стали похожи на детей в магазине игрушек и не собирались возвращаться к своим прямым обязанностям.
На стоянке фургонов, позади штабных палаток, сержант обнаружил сотню новеньких винтовок Энфилда, упакованных в перевязанные веревкой ящики с выбитым на них именем производителя, "Уорд и Сыновья, Бирмингем, Англия."
Винтовки Энфилда были знаменитым оружием, намного более точным и надежным чем те, которые использовал полк южан, и вскоре толпа солдат толкалась у фургона, чтобы завладеть одной из этих прекрасных винтовок. Постепенно этот хаос унялся.
Некоторые из офицеров и сержантов рубили удерживающие палатки веревки, обрушивая брезент на их содержимое, чтобы убедить своих людей прекратить грабеж и продолжить преследование разбитых частей янки.
На обоих флангах, где палаточные лагеря не послужили помехой для атаки, шеренги мятежников уже прошли через широкую полосу леса с цветущими анемонами, сангвинарией и фиалками, и вышли на открытый участок заливного луга; ветер поднимал рябь на поверхности луж и приподнимал тяжелые флаги северян, укрепившихся к западу от перекрестка, где сходились все три дороги, по которым предполагалось наступление южан.
Перекресток был отмечен семью высокими соснами и двумя унылыми фермами, являвшимися ориентирами того поля боя, где Джонстон запланировал уничтожить стоящих к югу от реки янки.
Перекресток был также защищен сложной формы земляным фортом с торчащими из него пушками, а над ним на сделанном из очищенного соснового бревна флагштоке развевалось знамя Соединенный Штатов.
Подступы к форту были преграждены завалами из веток и окопами для застрельщиков. Именно здесь Джонстон планировал окружить янки, сперва ударив по центру, а потом, прорвавшись с севера и юга, обратить их в бегство к кишащим змеями болотам Уайт-Оук, но вместо этого из леса появилась всего одна дивизия мятежников.
Эта дивизия уже прорвала одну линию обороны северян, и теперь, на другой стороне дрожащего от ветра болота, увидев вторую линию, поджидавшую их под своими яркими знаменами, солдаты в серых и ореховых мундирах издали свой вопль, леденящий кровь боевой клич.
- Пли! - прокричал офицер северян, стоящий на вале форта. Пушка северян окатилась назад по колее. Высоко в воздухе разорвался заряд шрапнели, на ряды мятежников обрушился белый дым, несущий осколки раскаленного добела металла.
Пули минье свистели над болотом, входя в цель в кровавом тумане. Знамена падали и снова поднимались, пока мятежники пробирались через болотистую местность.
Генерал Хьюджер услышал звуки возобновившейся канонады, но отказался воспринять их как призыв к незамедлительным действиям.
- Хилл знает свое дело, - заявил он, - а если бы он нуждался помощи, то бы послал за нами.
Тем временем он осторожно передвинул бригаду вдоль по пустынной дороге, назвав это разведкой крупными силами.
Бригада никого не обнаружила. Тем временем Лонгстрит, озадаченно метавшийся то в одном, то в другом направлении, приказал своим войскам отойти на исходные позиции. Оба генерала проклинали отсутствие карт и опустившийся дневной туман, достаточно густой, чтобы скрыть выдающие место битвы клубы порохового дыма, которые могли указать, откуда доносились загадочные и приглушенные звуки канонады.
Президент Дэвис, разочарованный молчанием своих военачальников, приехал на поле боя из Ричмонда. Он спрашивал новости у каждого встречного офицера, но никто не знал, что произошло в заболоченных полях к югу от реки. Даже военный советник президента не мог докопаться до истины.
Роберт Э. Ли, не разбиравшийся в военном деле, мог только предположить, что атаку предприняли конфедераты, хотя не мог ни сказать, ни предположить, с какой целью и с каких успехом она прошла.
Президент поинтересовался, знает ли кто-нибудь о местонахождении ставки Джонстона, но и этого никто не знал наверняка, так что президент решил, что в любом случае должен разыскать Джонстона, поэтому его отряд продвигался на восток, в поисках новостей о сражении, которое разгорелось с новой силой, когда никем не поддержанные колонны Хилла обрушились на массивные укрепления у семи сосен.
Где нагрелись стволы пушек, резня продолжилась, усиленная неразберихой и поддерживаемая гордостью.
Окликнувшим Старбака человеком оказался французский военный наблюдатель, полковник Лассан, который, галопом промчавшись по склону холма, схватил поводья лошади Старбака и потащил его вниз по дороге, вне поля зрения кавалерии янки.
- Вы знаете, что у вас неприятности? - спросил француз.
Старбак пытался высвободить голову своей лошади из хватки француза.
- Не будьте таким безнадежным идиотом! - выпалил Лассан на своем прекрасном английском.
- И следуйте за мной! - он отпустил поводья и вонзил шпоры в бока своей лошади, и в его голосе была такая уверенность, что Старбак инстинктивно последовал за французом, резко свернув с дороги на болотистый участок земли, под прикрытие густой листвы деревьев.
Всадники прокладывали себе путь через густой подлесок и нависающие мокрые ветки, достигнув, наконец, поляны, где француз повернул лошадь и поднял руку, призвав Старбака к молчанию.
Оба прислушались. Старбак мог расслышать сильный, режущий ухо грохот тяжелый орудий на другой стороне реки, более резкий треск оружейной стрельбы и шелест и завывание ветра в высоких деревьях, но ничего более.
Француз продолжал прислушиваться, и Старбак с новым любопытством разглядывал своего спасителя. Лассан был высоким мужчиной, с темными усами и худым лицом, иссеченным полученными в сражениях шрамами.
Старбак видел рубцы там, где русская сабля разрезала правую щеку француза, казацкая пуля выбила ему правый глаз, пуля из австрийской винтовки изувечила левую сторону челюсти, но всё же, несмотря на все эти ранения, на лице полковника было выражение такой радостной уверенности, что сложно было назвать это ужасно исполосованное шрамами лицо некрасивым.
Скорее это было потрепанное жизнью лицо, на котором остался рассказ о приключении, встреченном со своеобразным щегольством. Лассан скакал на высоком вороном жеребце с тем же врожденным изяществом, что и Вашингтон Фалконер, его мундир, который когда-то был украшен тесьмой и золотой цепью с позолоченными шнурами, теперь выцвел на солнце и поблек, а прекрасный металлический декор частично потускнел, а частично отсутствовал.
Должно быть, в свое время он обладал великолепным кивером, возможно, с сияющим мехом или ослепительной медной бляхой и увенчанный плюмажом или пурпурным гребнем, но теперь он носил широкополую фермерскую шляпу, выглядевшую так, словно ее сняли с пугала.
- Всё в порядке, - прервал молчание Лассан. - Они нас не преследуют.
- Кто это они?
- Предводитель этой группы - человек по имени Торн. Приехал из Вашингтона, - Лассан сделал паузу, похлопав коня по шее.
- Утверждает, что у него есть доказательства, что вас перебросили через линию фронта, чтобы ввести в заблуждение янки. Более того, вас послали выявить личность лучшего разведчика северян в Ричмонде.
Лассан извлек из кармана компас и дождался, пока игла примет нужное направление, прежде чем указать на северо-запад.
- Нам туда, - он повернул лошадь и пустил ее шагом между деревьев.
- И всё дело сводится к тому, друг мой, что они хотят примерить вам пеньковый галстук. Я оказался вовлечен в это, потому что энергичный Торн пришел к Макклелану, требуя кавалерию. Я нечаянно подслушал, и вот я здесь. К вашим услугам, мсье, - Лассан лихо ухмыльнулся Старбаку.
- Почему? - неучтиво осведомился Старбак.
- Почему бы и нет? - весело отозвался Лассан и замолчал, пока его лошадь спускалась по берегу ручья и взбиралась на противоположный. - Ладно, я скажу вам почему. Всё так, как я и раньше объяснял.
Мне нужно попасть и на сторону мятежников, только и всего, и желательно до того, как эта кампания завершится, а это означает, что я не могу провести много недель, совершив чуть ли не кругосветное путешествие чтобы добраться из Йорктауна до Ричмонда. Я предпочел просто перейти линию фронта, и посчитал, что вы будете делать то же самое, так что подумал, почему бы и нет?
Две головы лучше, чем одна, а когда мы достигнем другой стороны, вы за меня поручитесь, и вместо того, чтобы меня арестовывать и расстрелять как шпиона, они довольствуются вашим словом, что я в действительности Патрик Лассан, полковник стрелков императорской гвардии, - он ухмыльнулся Старбаку. - Теперь вам понятно?
- Патрик? - переспросил Старбак, его любопытство возбудило имя, которое совсем не казалось французским
- Мой отец был англичанином, а его лучших друг - ирландцем, отсюда и имя. Моя мать - француженка, и я взял ее фамилию, потому что она так и не нашла времени, чтобы выйти замуж за своего англичанина, и всё это, mon ami, превращает меня в незаконнорожденного полукровку, - Лассан говорил это с нескрываемым чувством привязанности к своим родителям, привязанности, которой позавидовал Старбак.
