Юрий Софиев - Вечный юноша
Мы задавали И.Г. вопросы о нашей поэзии: отвечает ли ее стиль духу советской поэзии? Он сказал, что стихи Мартынова, которого он любит и ценит и который долго молчал, по стилю близки к стихам Присмановой и Гингера.
Вечер прошел мило, официальная холодность исчезла. Руманов попросил И.Г. дать что-нибудь для «Советского патриота», и он согласился.
Через несколько дней Руманов послал меня за материалом к Эренбургу, остановившемуся, как обычно, в гостинице «Пон Руаль». Илье Григорьевичу доложили обо мне и попросили меня подождать в холле, так как у него кто-то был. Потом он спустился по лестнице, разговаривая по-русски с каким-то пожилым человеком, похожим на русского еврея. Эренбург кивнул мне, сделал знак, что скоро подойдет, и вскоре, простясь с собеседником, подошел ко мне. Мы разговорились о поэзии. И.Г. сказал: «Я думаю, что многим из здешних не надо ехать домой. Им будет очень трудно». Он повторил, что Гингер и Присманова пишут так же, как Мартынов, и что советские литераторы любят
Мартынова. О себе он сказал: «Я старый человек с устоявшимся взглядом, люблю Ахматову, Пастернака. Перед отъездом был у Анны Андреевны Ахматовой. Вернулся с войны ее сын Лев, полковник. Ей трудно, она пишет главным образом на религиозные темы, ей нелегко печататься».
(На следующий день в газетах появилось постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», и я подумал: вероятно, И.Г. пожалел, что был со мной откровенен).
О советской поэзии И.Г. сказал: «10 % у нас подражают Маяковскому, а 70 % — Некрасову, даже не Некрасову, а Никитину» — и махнул рукой. Я подумал, что у него немного друзей-поэтов.
Не помню, дал ли он мне сразу материал для газеты или попросил еще приехать. Но 26 ноября 1946 г. мы напечатали отрывок из романа «Буря» (До нашей беседы, 19 апреля, газета напечатала другой отрывок из романа, а 2 августа — стихотворение «Летучая звезда и моря ропот…» из книги «Дерево»).
Я еще раз приехал к И.Г. за материалом и получил рукопись. Встреча была краткой, И.Г. спешил, но был со мной приветлив и прост.
Дополнение к сказанному: в разговоре о гонораре или о чем-то подобном И.Г. сказал мне, что А.Н.Толстой оставил после себя 8 миллионов рублей.
Еще дополнение. На вечере у Руманова была Наташа Шестова, дочь известного философа Льва Шестова. Она была замужем за французом. Она попросила меня: когда будете у Эренбурга, напомните ему о моей просьбе. И.Г. сказал мне, что всегда необычайно ценил Льва Шестова. Наташа, оказывается, просила его похлопотать об издании в СССР трудов ее отца. Он попросил передать ей, что никакой надежды на это сейчас нет.
(Тут же газетные вырезки о И.Эренбурге — «Слово прощания» К. Симонова, «Перо гуманиста» М. Бажана, «Писатель, человек, гражданин» А. Суркова, «Похороны И.Г. Эренбурга» — Н.Ч.).
68.
(Машинописная перепечатка из «Нового мира», № 12, 1961, стр. 195 заявления «В главную военную прокуратуру от 2 марта 1956 года» А. Фадеева, в котором он, как депутат Верховного Совета СССР, просит ускорить рассмотрение дела сына Анны Ахматовой Льва Гумилева и характеризует саму Анну Андреевну, после постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», как хорошего советского патриота: «Дала решительный отпор всем попыткам западной печати использовать ее имя, и выступила в наших журналах с советскими патриотическими стихами» и т. д. — Н.Ч.).
Но я ясно помню, как Эренбург сказал мне, говоря об Ахматовой: «…вернулся с войны ее сын Лев, полковник» (встреча с Эренбургом в 1946 г. в газете).
69.
(Газетные вырезки: «Встреча с Олешей» К.Паустовского, «Литературная Газета». № 37, 25 марта 1961 г.; «Мастерство и ремесло» Н.Асеева (Творческая мастерская), «Лит. Газета, № 147, 1 декабря, 1959 г.; «Люди смотрят в будущее» Луи Арагона и «Роль рабочего класса в капиталистических странах и единство коммунистического движения» В.Роше (Высказывание французов) — Н.Ч.)
70.
(Вложен листок с записью карандашом Ю.С., сделанная вероятно в больнице, — Н.Ч.)
Человек умирает, но все идет своим чередом, молодые шумно говорят о своем — смеются, пришла няня со шваброй мыть пол…
…Наше позднее счастье память хранила
На суровой, скале под высокой луной.
Счастье. Может быть, море его поглотило,
Беспощадной и гулкой ночною волной.
И еще мне запомнился столб семафора
На пустынном, уже заржавевшем пути.
Неужели же неотвратимо и скоро
Вспыхнет мертвый запретный огонь впереди?
Сохнет липовый цвет. Осыпаются листья.
Даже звезды не вечны в бездонной глуби.
Но короткий твой путь все оправдан, осмыслен,
Если что-то сказал, был (ты) добр и мил…
Ночью.
Есенинское:
«И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове».
Почему я не написал такие строчки!
Мое органическое, глубокое мое ощущение жизни с самых ранних лет.
Сердце
…что любит жизнь
И ощущает общность
И родственную близость ко всему (живому).
Из ранних детских образов, на самом дне сердца — потрясение на всю жизнь. Какая-то африканская пещера, больной лев и голый человек, вынимающий из больной львиной лапы занозу.
И ещё образ «рая» — среди людей добродушные звери — львы и пр. хищники. Любовь и (…) — какая — то родственная близость.
71.
(Газетная вырезка «Советская поэзия в «обработке» Ольги Карлайл, в антологии, только что изданной в США, извращен революционный и реалистический характер советской поэзии» В. Перцова «Лит. Газета», 1969 г. В этой статье автор возмущается тем, что О. Карлайл перевела советских поэтов по своему вкусу, а не по указанию ЦК КПСС, и вкусы ее не совпадают с советской идеологией. Она обошла первых революционных поэтов, а выделила «второстепенных» по мнению Перцова, у которых нет революционного пафоса. И рядом комментарии Ю.С. — Н.Ч.)
Ольга Вадимовна Андреева (Настоящая фамилия Ольги Карлайл, дочери поэта и писателя — эмигранта Вадима Андреева — Н.Ч.).
Во-первых, то, что Олю Андрееву зовут теперь мисс Карлайл — узнал впервые. Володя Сосинский спросил меня — читал ли я Перцова? Я ему ответил, что в курсе дела!
Ольга выросла в семье Вадима, несомненно, под влиянием не только вкусов отца, но и так называемой «Парижской школы», к которой принадлежали все мы. Об этом своем «пристрастии» она смело и откровенно предупреждает (О своих «пристрастиях» она говорит в предисловии к антологии — Н.Ч.).
72.
(Открытка от Ирины Братус из Ленинграда — Н.Ч.)
«Посылаю вам, Юрий Борисович, вдогонку письму, газетную вырезку о выставке экслибрисов Бориса Виленбахова. Он, бедняк, только что вышел из больницы, где провел месяца два. Инфаркт.
Пишите, не забывайте нас.
30. III. 66 г. Ирина Б.»
(Газетная вырезка «Графическая миниатюра», выставка экслибрисов», где говорится, что ленинградец-коллекционер Б.Виленбахов обладает более чем 30-ю тысячами книжных знаков, что выставка не только любопытна и познавательна, но и представляет художественную ценность, т. к. здесь отобраны экслибрисы— произведения искусства, и что жанром графической миниатюры занимались такие мастера, как А. Бенуа, Е.Лансере, А.Остроумова-Лебедева, Г. Верейский, Л.Бруни. Рядом — запись Ю.С. — Н.Ч.)
Борис Виленбахов мой старорусский приятель — юности. Виленбахов был сыном офицера Вильмонстрического(?) полка, стоящего в Старой Руссе. В нем одно время служил и мой дед Николай Семенович Родионов. Борис учился в Старорусском реальном училище. Когда мы на лето и на рождественские и пасхальные каникулы приезжали к деду — я с Борисом дружил. Это был огромный, сильный юноша, очень добрый и благожелательный.
73.
(Газетная вырезка: «Империализм — виновник второй мировой войны», «Правда», № 244,! IX, 69 г. — Н.Ч.)
74.
(Пригласительный билет с портретом и подписью под ним: «Антонин Петрович Ладинский (1896–1961) и сообщение: «В клубе «Родина» 28 февраля 1966 года состоится: «Литературный понедельник». Программа: «У истоков нашей Родины» (по романам А.Ладинского «Когда пал Херсонес», «Анна Ярославна — королева Франции»). Литературовед П.Л. Вайншенкер. В зале развернута выставка. Начало в 19 часов. Справки по телефону: Э 1-37-69. Адрес: 2-й Крутицкий пер. дом 4.» — Н.Ч.).
Из письма П.Л. Вайншенкер от 14/X 1968 г.:
Ю.Б., и вам будет интересно следующее место из книги Дон-Аминадо «Поезд на третьем пути», Нью-Йорк, 1954 г.:
«Специальностью Абрамыча (А.А. Полякова) было не восхищение и не угождение (перед гл. редактором) А. Седых (Цвибак), которого все любили за весёлый нрав и остроумие, говорил, что в России было три словаря — один Грота, другой Даля и третий А. А. Полякова. На что Поляков неизменно отвечал: «Эй вы, Седых, чертова кукла, идите сюда и послушайте…»
