Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.
Возвращаешься памятью к этим именам и названиям и снова задаешься вопросом: что же все-таки это было такое - феномен советского кино? Одному кому-то, будь хоть семи пядей во лбу, ответить, наверное, не по силам. Как получилось, что в условиях уравниловки всего и вся, усреднения до серости, упрямого противостояния талантливому и неожиданному, раскрылось, тем не менее, такое количество поистине оригинальных и сильных художников? Вспомним, что все они были обучены, потом трудоустроены, обеспечены средствами и прочим необходимым для реализации собственных замыслов. Загадка.
Под обломками рухнувшей державы был погребен мощный кинематограф, в историческом смысле уникальный. Да, все сценарии рассматривались и утверждались в Москве, и готовые фильмы тоже. Если в них обнаруживалась слабина - художественная, смысловая - продукция возвращалась на "доработку". Так уж было установлено: с одной стороны - властная вертикаль, нелюбезная централизация, а с другой - Москва подтягивала провинциальный уровень до столичного. Вот и спрашивается: когда теперь в Армении, например, появится новый Малян? А в Литве новый Желакявичус? Дождется ли Киргизия, где, слышал, киностудию ликвидировали, пришествия второго Океева? В Таджикистане -Нарлиева, в Грузии - Абуладзе? В Молдавии - Лотяну? Называю режиссерские имена все более забываемые, а когда-то через московскую дверь эти художники из национальных квартир выходили на простор мирового кино, осыпаемые наградами множества фестивалей.
Такой, как стало модно выражаться, был у нас контекст.
В текущих буднях сценарной коллегии Госкино СССР, этого сложно сочиненного бюрократического механизма, нацеленного на "улучшение сценарного дела в стране", обнаруживались ситуации разного свойства: и радостей хватало, и огорчений было до оторопи. Да и то сказать: сформировать портфель сценариев для одной шестой части суши - не поле перейти.
А Е.Сурков оказался совершенно прав, когда меня предостерегал: "Втолковываешь автору - здесь надо докрутить, там заострить... смотришь ему в глаза, а в них одно: "Запустит или не запустит?"
Такого рода "непонятливые", как следствие, видимо, оказывались еще и тороваты на подлянки. Примеров тьма. Много вспоминать скучно, это, как говорится, сплошная рутина. Впрочем, одну байку расскажу, потому хотя бы, что эта история тянулась дольше остальных и вобрала в свою орбиту немало участников, включая партийных функционеров разного ранга.
Итак, жил-был детский поэт. Одновременно он писал прозу. Дело шло не плохо: печатался в журналах, выходили книжки. И вот однажды ему несказанно повезло, так повезло, как редко бывает. А именно: одной из его книжек заинтересовался очень талантливый режиссер-мультипликатор и решил поставить по ней фильм. А режиссер в кино - это что? Это - все! Как он поведет дело, таким оно и получится. Данный случай стал очередным тому подтверждением. Наш талантливый режиссер привлек автора книжки в соавторы, для того, наверное, чтобы тот не скандалил, когда придется делить славу и деньги, и сочинил сценарий. Потом позвал в дело очень талантливого художника, и тот нарисовал главный образ. У художника получилось здорово, как говорится, впечатал на века. Режиссер рассудил, что его фильм украсят песенки. Для песенок, как известно, нужны слова и музыка. Слова режиссер заказал очень талантливому поэту (заметим: не автору книжки, который тоже считался поэтом, а другому), а музыку сочинил композитор - гений мелодий. Вот такая нехилая компания во главе с режиссером изваяла тот мультипликационный шедевр - на радость народу и, понятно, автору литературного первоисточника.
С этого началась почти всемирная слава нашего детского писателя. Может быть, он немножко двинулся умом, не знаю, но он стал доказывать, что слава принадлежит только ему, доказывал даже через суды. И много в том преуспел. Горячность автора была всем понятна, ведь дело в прямом смысле слова стоило денег, в смысле оплаты брендов-шмендов и тому подобное.
Интересно, что с давних времен в общественном мнении, а также в писательской среде за этим детским автором признавались не один, а два таланта, причем второй ставился много выше первого: сочинителя и склочника. Последний - талант склочника, скандалиста и провокатора - особенно взрывался протуберанцем, когда дело касалось финансовых интересов носителя. При этом заурядная корысть неизменно подавалась как борьба за высокую истину и глубокую справедливость. Многие разумные люди вообще стали избегать иметь дело с этим человеком: лучше не связываться, себе дороже.
Вы спросите, почему я тут не называю имен? А вот именно поэтому - перестраховываюсь. Назови конкретно, дай возможность "зацепиться" - по судам затаскает...
Однажды я мирно беседовал с выдающимся отечественным фантастом, много сделавшем замечательного на ниве детской литературы и кино, Киром Булычевым. Ненароком упомянул имя, которое здесь не называю.
Булычев изменился в лице:
- Ой, не будем об этом. Я его боюсь!
И, представляете, в один из дней в Главную сценарную редакционную коллегию поступает на утверждение сценарий этого человека! О-па!.. Мы с ним знакомы не были, я знал только, что он почему-то в отличие от Константина Симонова активно выступает против моего вступления в жилищный кооператив. Сам он был там членом изначально. "Сценарий читать не буду, - решаю я, - пусть идет как идет: одобрят в "детском кусте", значит, так тому и быть, подпишу одобрение, нет - буду к этому не причастен, не хватало еще, чтобы обвинили в сведении кооперативных счетов...". Таким было мое рассуждение.
Так бы тому и быть, если бы не раздался звонок моего непосредственного шефа, заместителя председателя Госкино СССР Бориса Владимировича Павленка:
- Вы сценарий читали? - спросил он, назвав именно этот сценарий.
- Да я, собственно, вообще не собирался...
- А вы прочитайте, это что-то!
Сценарий оказался не просто слабым, а беспомощным. Никакой мало-мальски вразумительной детской киносказки по нему бы получиться просто не могло. Одно дело быть автором коротких мультфильмов, прозаических книжек и детских стихотворений, другое - жанр полнометражного фильма. Он требует особой драматургии, совершенно иной по сути, чем та, что присуща "малому формату".
Отойти в сторону мне не удалось. Пришлось просить прочитать сценарий всех членов сценарной коллегии, потом всех собрать и обсуждать в присутствии автора.
Разговор состоялся, автор, понятно, ни с чем не был согласен, возмущался: кто вы такие, учить меня - русского сказочника, а в завершение, уходя, пригрозил: есть повыше кабинеты, чем этот, я так не оставлю!..
Вскоре в отделе культуры ЦК мне дали прочитать поступившее к ним гневное послание. Автор перечислял свои заслуги, автор хлестко, не скупясь на презрительные эпитеты, обличал в бездарности и общей человеческой ничтожности главного душителя всего передового и талантливого в стране - главного редактора сценарной коллегии, мало - в бездарности, еще и в нечистоплотном пособничестве "этим евреям Вайнерам". Трогательно выглядела также забота о сбережении государственного достояния: автору, мол, уже выплачены 6 тысяч рублей, писалось там, получается, что они пропадут, коли сценарий отвергнут.
Вот примерно то, что запомнилось. Поскольку меня не уволили, как, видимо, предполагалось обиженным кляузником, а ограничились только показом мне на Старой площади письма и связанной с тем беседой, то отвергнутый сценарист затаился.
Когда я оказался в "Советском экране", мне передали его слова: "Мы и там достанем". И ведь достали! Именно - во множественном числе. Теперь не он сам, а "его люди": собственная жена, приятель, числившийся по ведомству детской литературы, и официальная жена (была еще неофициальная) другого детского писателя, известного, все - обитателя нашего кооперативного дома, куда я все-таки вселился, вместе, втроем накатали на меня новую телегу. Опять в ЦК, только на этот раз в отдел пропаганды, а копию направили еще и первому секретарю нашего райкома партии. Теперь речь шла о том, что я завел страшную овчарку и натравливаю ее на соседей. В результате, она могла покусать, пусть и не успела, упомянутого малоизвестного детского писателя и болонку официальной жены известного писателя, которую та всегда носила на руках.. Тень троекуровщины нависла, якобы, над кооперативом "Драматург", а породил ее человек, забывший о партийной чести и недостойный занимать столь ответственную должность в прессе.
Чертыхаясь и кляня судьбу, распорядившуюся когда-то именно мне заняться неуспешным полнометражным сценарием успешного "малоформиста", я, отложив дела в сторону, вынужден был сесть за машинку и сочинять длинное опровергающее наветы объяснительное письмо первому секретарю Фрунзенского райкома КПСС. В нем я подтверждал факт наличия у меня овчарки Лады и говорил, что, помня о партийной чести, всегда вывожу ее в наморднике. Одновременно с тем, писал я, она обладает незлобивым компанейским нравом, и ей в голову не могло бы придти кусать детских писателей, а тем более маленьких собачек писательских жен, тем более, что их не спускают с рук.
