Владимир Поселягин - Истребитель. Трилогия
Наконец я смог освободить одну ногу, и от мощного толчка девушка отлетела к стене, с глухим стуком врезавшись в нее.
Внезапно я понял, что снова обездвижен, как во сне с Анной Семенович.
С жужжанием и потрескиванием, тело Жанны зашевелилось и она стала подниматься.
Через рванные прорехи кожи был виден металлический скелет андроида. С жужжанием и потрескиванием плат от замыкания она рывками двинулась ко мне, говоря грудным сексуальным голосом:
– Ну съешь еще кусочек.
– А‑а‑а!!! Разбудите меня кто‑нибудь!!!
Ни ущипнуть, ни отбиться я не мог, поэтому сделал то, что первым пришло мне в голову. Я больно прикусил губу.
Над головой было тот же потолок с трещиной.
«Интересно к чему эти сны? Надо будет сонник почитать!» – успел ошарашено подумать я.
Вспомнив последствия встречи с Семенович, я тут же заорал:
– Сестра, утку!!!
– Елена Степановна, очнулся наш мальчик, очнулся, – без стука ворвалась в кабинет главврача дежурная медсестра.
– Как он? – вставая спросила главврач.
– Сразу затребовал утку. С ним сейчас Марья Петровна находится. Обмывает.
– Не успели?
– Да нет, утку вовремя принесли. Сам больной потребовал. Странно как‑то это…
– Что именно? – спросила главврач выходя из кабинета и закрывая его на ключ, согласно инструкции.
– Бойкий он больно. Такое впечатление, что с момента операции не десять дней прошло, и из комы он вышел не сегодня, а не меньше месяца прошло.
– Речь не плавает, голова не кружится? – задумчиво спросила Елена Степановна, останавливаясь у двери без номера.
– Говорит, что чувствует себя хорошо. Кроме сильной слабости и обычных после операционных болей, с ним все в порядке. Кушать потребовал. Я велела ему каши принести, манной.
– Правильно, если немного, то можно. Но то, что он чувствует себя хорошо, вот это странно, – ответила главврач и постучала в дверь.
– Войдите! – послышалось за дверью.
Не входя, Елена Степановна сказала, полуоткрыв дверь:
– Он очнулся.
После чего прикрыв ее, направилась в отдельную палату. Через несколько секунд их догнал мужчина лет тридцати в форме сержанта НКВД. Они вместе подошли к дверям палаты. Толкнув дверь, Елена Степановна первой вошла в палату.
– Нельзя больше больной, – как раз в это время отобрала у пациента, тарелку с остатками каши, пожилая санитарка.
– Можно‑можно, – потянулся за тарелкой перебинтованный юноша, но сморщился и снова вернулся на место.
Несколько секунд посмотрев на Марью Петровну жалобными глазами, юноша начал всхлипывать. Почти синхронно завторила за ним Марья Петровна, тоже начав жалостливо всхлипывать.
– На, покушай, еще немного можно, – наконец не выдержала санитарка.
– Ха, всегда срабатывает, – тихо промурлыкал юноша и снова стал наворачивать кашу.
Голос он понизил, но не сильно, похоже ему было известно, что санитарка была туга на оба уха, но вошедшие его прекрасно слышали.
– Так что скажите Марья Петровна, к чему этот сон? А? – спросил уже громко больной.
– М‑да. Кадр, нам попался?! – ошарашено пробормотала Елена Степановна.
Повернув голову, юноша, сверкнув ярко‑голубыми глазами, с интересом посмотрел на вошедших, при этом интенсивней заработав ложкой. Похоже было, что он не безосновательно считал, что поесть ему не дадут.
Почти сразу на мой крик прибежала санитарка, а за ней медсестра. Никакого смущения я не испытывал, когда под меня ловко подсунули утку.
Счастливо улыбался я не от того что успел, ну и это тоже, а от того, что шевелил пальцами ОБЕИХ НОГ. Оказалось, я тогда посмотрел на полусогнутую ногу, то есть до колена увидел, а остальную часть нет. Ф‑у‑ухх, такое облегчение.
– Целые, – довольно сказал я.
– Больной как вы себя чувствуете?
– Да вроде нормально, пока не понял. Еще пить хочу, и… ф‑у‑у… помыться.
Выпив воды из чайника, носик которого поднесла к моим губам медсестра, я стал осматривать себя. Обе руки были целые. Левая только забинтованная по локоть.
Левая нога была полностью в гипсе от паха до кончиков пальцев. Грудь и живот тоже были все в бинтах. Короче я был в смятении. Куда же меня ранили? Тут мне на глаза попала медсестра.
– Извините, мы не представлены друг другу. Вячеслав Суворов, а вы…? – спросил я у медсестры, пока санитарка уносила утку.
– Медсестра Маша Дроздова.
– Маша? Машенька. Как вы прекрасны сегодня.
Осмотрев зардевшуюся от комплимента медсестру, примерно лет двадцати шести‑двадцати семи, я добавил:
– Машенька, не томите меня, скажите, я серьезно ранен?
– Я сейчас позову вашего врача, она все и объяснит, – отказалась отвечать Маша. В это время в палату вошла санитарка, неся тазик с водой, и тряпкой. Чем медсестра и воспользовалась, выскользнув из палаты.
– Ну что больной, приступим? – громко спросила санитарка.
– Ага. У меня тут вопрос образовался, вы… ага, Марья Петровна, скажите, можете объяснить, что означают некоторые сны?
– А то ж…
Манная каша бала на удивление вкусной. Наворачивая ее, я услышал от дверей чей‑то ошарашенный голос:
– М‑да. Ну и кадр, нам попался?!
Обернувшись, я посмотрел на стоящих в дверях людей. Уже знакомая медсестра Маша привела еще двоих. Женщину во врачебном халате, и сержант в форме НКВД. Сто процентов местный особист.
– Здрасте, – поздоровался я, и подхватив остатки хлеба стал им вытирать тарелку.
В животе ощущалась приятная тяжесть.
– Здравствуйте больной, – сказала женщина.
Особист остался у двери, но смотрел и слушал внимательно.
– Я ваш врач, а также главврач этого госпиталя Елена Степановна, – сказала врач, и присев на стул рядом открыла папку, что держала в руках.
– Приятно познакомится, – ответил я.
– Давайте начнем осмотр…
– … в общем, все хорошо. Заживление идет даже лучше чем мы предполагали, это показывает, что ваш крепкий и молодой организм справляется с ранениями. Вы что‑то хотите спросить?
– Хотел? Да я у вас уже раз пять спрашивал, что со мной?
– У вас Вячеслав, тяжелое ранение левой ноги, перебита малая берцовая кость. Мелкие осколки получили также левая сторона тела. Живот грудь, досталось также и левой руке.
– А‑а‑а. Ну да, у меня же на крыле пушечный снаряд разорвался. Помню‑помню, а как же. Но вот посадку нет. Помнится, как на аэродром свой ястребок вел, и все, расплывчато как‑то… Можно еще воды, а то горло пересохло?
– Да, конечно. Маша!
Снова попив воды из чайника, я поблагодарил с Машу и спросил:
– Так, когда я на ноги встану?
– У вас тяжелые ранения. Полгода в госпитале это минимум, что я могу вам обещать, и это если осложнений не будет. А пока отдыхайте. Помните что сон лучшее лекарство.
– Понятно. Да, кстати, а какое сегодня число и время?
– Второе сентября. Десять часов дня. Отдыхайте, – сказала Елена Степановна и, подхватив папку, в которую что‑то записывала при обследовании, направилась к выходу, а вот сержант задержался. Выпроводив всех из палаты, он подошел к койке и присев на стул, сказал:
– Ну что Суворов, давай знакомиться?
– Давайте, – ответил я осторожно.
– Я в курсе, так что со мной можешь разговаривать спокойно.
– Вы это о чем? – разыграл я удивление.
– Дивизионного комиссара помнишь? Макарова?
– Помню, – кивнул я.
– Ну вот и хорошо. А теперь давай рассказывай все что произошло, начиная с вылета на сопровождение бомбардировщиков…
– Шредера? – изумленно воскликнул я.
– Именно.
– Да вы шутите!!! Его группа была специально подготовлена для борьбы с асами противника, – не унимался я.
– Да точно, это он. Я тебе позже газету принесу он там с одним из своих подчиненных, капитаном Кляузе.
– Вот это новость так новость. Сколько говорите я сбил?
– Семь, восьмой разбился при посадке. Геринг рвет и мечет.
– Весело. Вы не знаете, что было после моей посадки?
– Ну почему не знаю, разговаривал я с вашим полковым особистом. Никифоров кажется. Он довольно подробно все рассказал, специально вам передать просил…
«….Что‑то прохрипев, Вячеслав замер.
– Остановка сердца! – выкрикнула Лютикова, и с не девичьей силой оттолкнула Никифорова в сторону стала делать реанимационные действия. Особист ни сказал ни сказал не слова, наблюдая как деловито работает Марина.
Стоявшие вокруг бойцы и командиры молча наблюдали как она делает непрямой массаж сердца, и искусственное дыхание. Врач из полка Запашного, военфельдшер Микоян, контролировал ее, проверяя у лейтенанта пульс.
– Отошли все! Нам нужен воздух и освещение! – рявкнул он.
– Есть пульс, – через секунду выкрикнул Микоян. Через полчаса Суворов уже лежал на операционном столе, под капельницей и плазмой.
– Кровь больше не требуется, – отгоняла сестра Галя, добровольных доноров, от санчасти.
Как только шумиха вокруг раненного улеглась, и все снова занялись своими делами, иногда замирая и глядя на санчасть, к Запашному подошел приехавший с Никифоровым сержант, и лихо кинув руку к пилотке, представился:
