Стэн Барстоу - Любовь... любовь?
— Но я же не умею играть на сцене, — сказал Олберт. — Ничем таким сроду не занимался.
— Это совсем небольшая роль — примерно на страницу. Ее ничего не стоит выучить. И вы сами увидите, как это интересно и волнующе — принимать участие в любительском спектакле. Нет на свете ничего более увлекательного, чем сцена, уж вы мне поверьте.
— Ну, может, это и так, когда у вас к ней влечение, что ли. Вам, конечно, лучше знать, — сказал Олберт и с облегчением перевел дух, увидев, что к прилавку подходит еще одна покупательница.
— Ну, хорошо, не стану отрывать вас от работы — сказала дама. — Но все-таки надумайте. Мы будем очень рады принять вас в свою семью, и вы тоже об этом не пожалеете. Репетиции у нас начнутся на будущей неделе. Я еще загляну к вам денька через два. А вы пока подумайте.
— Конечно, конечно, я подумаю, — сказал Олберт, имея в виду, что он выбросит из головы всю эту чушь, как только назойливая дама скроется за дверью. Вообразит же человек такое — играть на сцене! Это ему-то!
Однако выкинуть все это из головы Олберту не удалось. Что-то, какая-то мыслишка прочно засела у него в мозгу и не давала ему покоя все утро, пока он обслуживал покупателей, и в обеденный перерыв, когда дверь магазина заперли, он подошел к одной из молоденьких продавщиц, работавшей за прилавком напротив.
— Ты, я слыхал, тоже из этого ихнего драмкружка или как там его, верно?
— Из ДПКОКа? — спросила девушка. — Ну да! Это очень увлекательная штука. Для нашего следующего выступления мы готовим пьесу Р. Белтона Уилкинса. Она имела самый шумный успех за последние годы в одном из театров Вэст-Энда.
— Вон оно что, — сказал Олберт. — Я, знаешь, тоже слышал про эту пьесу. Какая-то ваша дамочка приходила ко мне сегодня утром.
— Это миссис Босток, я видела, как она разговаривала с тобой. Жуткая ведьма. Но деловая и помешана на театре. Мне думается, мы бы без нее пропали.
— Она сегодня вроде как пыталась меня завербовать, — сказал Олберт, — хотела всучить мне роль в этой вашей новой пьесе. Надо же, чего придумала! — Какое-то новое ощущение, незаметно угнездившись в нем, понемногу крепло все утро, и теперь он вдруг сделал открытие, что предложение миссис Босток приятно ему и даже как будто лестно, хотя он и понимал, что все это чушь собачья. — А мне всегда казалось, что вы для этих ваших спектаклей подбираете этаких пижонистых парней, а не таких вот простых, как я, — сказал, он.
— Не знаю, как тебе сказать, — промолвила девушка, расстегивая халатик. — А какую роль она тебе предложила?
— Полицейского.
— А, ну понятно! У тебя же самый подходящий тип. Ты прямо создан для этой роли.
— Но все же сразу поймут, что никакой я не актер. Поймут, как только я рот раскрою.
— А никто и не должен думать, что ты актер. Все должны думать, что ты полицейский.
— Но я не сумею такого на себя напустить.
— А разве полицейские что-нибудь на себя напускают? Ты просто должен быть таким, как ты есть, и будет то, что надо.
— Но я ни строчки не могу запомнить наизусть, — сказал Олберт.
— Откуда ты знаешь, ты же не пробовал?
— Хм, — промычал Олберт.
— Вот что, — сказала девушка. — Я притащу после обеда мой экземпляр пьесы, а ты поглядишь, какая у тебя там роль. Мне что-то помнится, она не очень велика.
— Да нет, не стоит беспокоиться, — сказал Олберт. — Я не собираюсь этим заниматься.
— Какое же тут беспокойство, — сказала девушка. — Почитаешь пьесу, сам все увидишь.
В этот день после обеденного перерыва можно было наблюдать, как Олберт, улучив минутку, когда у него нет покупателей, сосредоточенно углубляется во что-то скрытое от глаз под прилавком. Когда же магазин закрылся, Олберт подошел к девушке, одолжившей ему книгу, и сказал:
— Она не понадобится тебе до завтра? А то я, пожалуй, взял бы ее домой поглядеть.
— Ну что, тебе понравилось?
— Да понимаешь, я ведь ее только наполовину прочел, — сказал Олберт. — Ну, и, конечно, интересно, что там дальше будет. Любопытно знать, чем это все у них кончится, если, конечно, ты можешь еще на денек одолжить мне книгу.
— Понятно, возьми, — сказала девушка. — Ты увидишь — под конец это что-то захватывающее. Она же в Лондоне два года со сцены не сходила.
— Да что ты говоришь! — сказал Олберт. — Так долго?
— Ну а мы, разумеется, даем только один спектакль, — сказала девушка,— так что ты не очень-то распаляйся.
— Как ты думаешь, что случилось у нас сегодня в магазине? — спросил Олберт жену после вечернего чая.
Элис сказала, что понятия не имеет.
— К нам заявилась некая миссис Босток из главной конторы и спросила меня, не хочу ли я принять участие в этой новой пьесе, которую они сейчас готовят.
— Тебя? — изумилась Элис. — Тебя спросила?
— Ну да, я так и знал, — сказал Олберт.— Я знал, что ты скажешь — бред какой!
— Я вовсе не сказала, что это бред, — возразила Элис. — Я, конечно, удивилась, но вовсе не потому, что это бред. А какую роль она тебе предложила?
— А вот угадай, — сказал Олберт. — Только поглядела на меня и сразу предложила.
Элис подумала и рассмеялась.
— Ну, а почему бы нет? Почему бы тебе и не сыграть?
— А потому, — сказал Олберт, — что если ты идешь по улице и при этом смахиваешь немного на полицейского, так это одно, а расхаживать по сцене и представляться, будто ты полицейский, — другое. По-моему, я никогда не смогу этого сделать, а уж подавно, если человек сто, а то и больше будут пялить на меня глаза.
— Да кто его знает. Говорят, как только выйдешь на сцену и начнешь говорить роль, так и про публику забудешь.
— А если не публику забудешь, а роль? Тогда как?
— Ну, так ее же надо сначала выучить. И будут репетиции и всякое такое. Роль-то небось не такая уж большая?
Олберт нащупал в кармане книжку.
— Одна страничка всего. Я прихватил ее с собой.
— Ах, вот оно что! — сказала Элис.
— Понимаешь, эта девчушка Люси Фрайер притащила ее мне, а я начал читать, ну и вроде показалось интересно. В самом деле, знаешь, неплохая пьеса. Им бы надо пустить ее по телику. Она два года не сходила со сцены в Лондоне.
Элис взяла у него книгу и поглядела на заглавие.
— Да, я тоже про нее слышала.
— Там, видишь ли, про одного парня, у которого очень богатый папаша, и старик в этом малом души не чает. Старику, понимаешь, кажется, что этот его сыночек прямо звезды с неба хватает, а на самом-то деле он сволочь, порядочная. Бездельник и прохвост.
— Ну а полицейский что там делает?
— Он появляется во втором акте. Дай-ка сюда, я тебе покажу. Этот малый сцепился с братом. Он, понимаешь, сбил кого-то машиной и не остановился, потому как был пьян вдрызг. А вот когда они там грызутся, вдруг появляюсь я и...
—
Ты появляешься? — перебила его Элис. — А я думала, что ты совсем не разохотился на это дело.
У Олберта был смущенный вид.
— А я и не сказал, что разохотился, — пробормотал он.— Просто я, когда читал, все старался представить себе, будто это я говорю. И все.
— Понятно, — сказала Элис.
— Ну да, и все... Чего это ты на меня уставилась?
— Гляжу и все, — сказала Элис.
Два дня спустя миссис Босток появилась снова.
— Итак, — с устрашающей деловитостью изрекла она, — вы обдумали?
— Он прочел пьесу, миссис Босток, — сказала, подходя к ним, Люси Фрайер. — Я давала ему свой экземпляр.
— Превосходно, превосходно!
— В самом деле занятная пьеска, — сказал Олберт. — Но чтоб играть, этого я вовсе не говорил. Уж больно, не по моей части, знаете ли. Вот Люси думает, справлюсь, да и моя хозяюшка тоже, а мне что-то не верится.
— Вздор, — сказала миссис Восток.
— Не гожусь я на это — чтобы выставляться перед такой кучей народу напоказ.
— Чушь, — сказала миссис Босток.
— Так небось это вам, актерам, просто. Когда не впервой, может, тогда и ничего. Привычка.
— В понедельник вечером приходите на репетицию, — распорядилась миссис Босток.
— Не знаю, право.
— Ко мне домой в половине восьмого. Не желаю ничего слушать, пока вы не познакомитесь с труппой и не попробуете, как у вас получится. Люси скажет вам адрес. — И она ушла.
— Настырная какая, а?
— Фурия.
— А ну ее к бесу, — сказал Олберт. — Не по мне все это.
Но в глубине души он был уже страсть как всем этим захвачен.
В понедельник вечером в семь часов двадцать пять минут, тщательно одевшись и вторично за этот день побрившись, он уже стоял у подъезда дома миссис Босток — большого, довольно мрачного с виду здания в викторианском духе, с огромными полукруглыми окнами, расположенного в конце длинной извилистой аллеи, ответвлявшейся от Галифакского шоссе, и почти тотчас к нему присоединилась Люси Фрайер.
Миссис Босток сама отворила им дверь и пригласила их в просторную, уютно-обветшалую гостиную, обставленную преимущественно небольшими диванчиками и креслами, а также книжными шкафами, вмещавшими такое количество книг, что Олберт не верил своим глазам: ему все время мерещилось, что он не в частном доме, а в публичной библиотеке. Его представили худому чрезвычайно импозантному мужчине с трубкой, который оказался мистером Бостоком, и тут же один за другим начали прибывать члены драматического кружка.
