Неизвестен Автор - Овсяная и прочая сетевая мелочь N 24
Ты - малыш в таких смешных штанишках, бросаешь мне в глаза песок. Ты школьник, ударивший меня кулаком в спину (ты еще не умеешь иначе выражать свою любовь ко мне). Ты - вытянувшийся в руках и ногах подросток (чтобы было чем обнимать и куда усаживать меня, когда ты вырастешь). И твоя шея тоже немного вытянулась. Скоро, очень скоро, мы будем с тобой обниматься по-собачьи - шеями. Шея к шее - есть ли на свете нежнее объятие? Когда твое самое незащищенное прикрывает любимый своим самым незащищенным. Ты только что женившийся на мне, и еще не знаешь, что через пару месяцев снова начнешь изменять мне, как изменял раньше. Ты даже не будешь считать это изменой. Ты сам умиляешься от утвердившейся в тебе жажды верности. Ты ведь никого не любишь, кроме меня, а о тех женщин просто удовлетворяешься. В этом ты будешь убеждать меня каждый раз, когда я обнаружу на твоих рубашках или брюках помаду не моего тона. Ты - сорокалетний павлин, изучающий лиловые цветы моего летнего платья. Ты - почти не мужчина, боящийся приближающейся импотенции, как женщина боится мышей, - со всей возможной самоотдачей. И вот ты уже не заглядываешься на женщин, теперь тебе нравится разговаривать о погоде с ровесницами в аптеке, когда ты покупаешь слабительное.
Hа самом деле на свете есть только Я и Ты. Я упряма в своем постоянстве утверждать это. Я упряма в своем постоянстве не замечать других мужчин.
Мне нравится влажность воздуха нашего города. Это не болезнь, это потребность вдыхать влагу, которой насыщен воздух. Hе нравится Сибирь, меня породившая.
Слишком иссушен воздух, слишком жарко летом, слишком холодно зимой. Слишком резко, как у Петрова-Водкина. В погоде я люблю акварель. Климат нашего с тобой города - акварель. Люди бросают его в поисках лучшего климата, бегут прочь от тайфунов и ветров. Просто они не понимают, что можно стать лодкой летом и парусником зимой. Ждать столь редкого снега трижды в год - и дождаться. Это радость и даже немножко смысл бытия.
У нас с тобой есть личный океан. Я - как Тихий океан, подлизывающийся к нашему городу и родящий тайфуны. Смысл нашего с океаном существования - в касанье чужих стоп и мыслей, в обтекании чужих тел и поступков, в приливах и отливах в иное существо, которое стремишься заполнить и которым заполниться. Ты и есть то иное существо. Я не мыслю своего существования без тебя. Без тебя мне нечем будет дышать.
Петербург - иной мир. Там живут иные люди. Слишком воспитанные, слишком европеизированные. Они очень медленно думают. Когда я была там, напитавшись их образом мышления, начала тормозить в собственных мыслях и обнаружила непонятно как возникшие на моих лодыжках путы условностей. Мне не понравилось, и я вернулась во Владивосток.
Лондон - город-смог. Удивительно, как этот туманородящий (живородящий) паразит смог породить столь солнечное восприятие радости - прерафаэлитов.
Город-памятник самому себе. Город манерной сдержанности и лживой распущенности Диккенса. Поэтому и бросила Лондон, как быстро приевшегося любовника.
Сеул - разделение неделимого. Странное ощущение того, что бывший когда-то цельным стал поделен надвое, натрое, на отдельные клеточки, в каждой из которых есть свое ядро и свой узник. В каждом корейце спрятан европейский художник. В Сеуле больше нет места для Ким Хон До. И еще в Сеуле делают снег.
Hе люблю надевать чужие маски. Hе люблю, когда их надевают. Поэтому я и уехала из Сеула.
Hагоя, выросшая из стен феодализма, развлекала меня имитацией города-Вселенной. Города, проникшегося идеей создать как можно больше автомобили, нефтехимию, эмалированные изделия. А мне не нравились эмалированные изделия. И я улетела во Владивосток первым же тайфуном.
Москва так похожа на Владивосток своим стремлением насытиться за чужой счет - чужими жизнями, эмоциями, фантиками. Только в Москве странные подземные переходы, которыми люди переходят из одного состояния себя в другое. И еще в этих переходах гоняют грязную жижу увядших талантов. Гоняют простыми швабрами.
Московские автомобилисты навсегда оттолкнули меня от себя нежеланием обращать внимание и неумением различать оттенки жизни. Светофоры им не нужны. А мне иногда нужно подпитывать от кого-нибудь свою женскую самовлюбленность. Поэтому и с Москвой я распрощалась.
Я никогда не уеду из Владивостока, потому что однажды Ты вернешься сюда.
19.06.2003
========================================================================== Oleg Docenko 2:5020/400 26 Jun 03 06:41:00 Татьяна Краюшкина
Ботинки
... и внезапно наступил в лужу. Лужа, проникнув в его ботинок, подумала:
'Странное, тесное помещение, для размножения не годится... маленьким лужицам здесь будет темно...' - и вытекла обратно. Лист, распластавшись по асфальту, одним краем пытался упереться в бордюр, а другим дотянуться до воды, не был доволен лужей: 'Лужа, лужа. Сверху она казалась чище, в ней отражалось небо и в каждой капле блестело солнце. А с земли лужа разболтанная грязь и уже нет той неповторимости в ее облике - обычная грязь, разбавленная водой'. Червяк не был доволен листом: ему казалось, что лист неудачно спланировал. Червяку хотелось попасть на клумбу, к вон тому упавшему яблоку, чей бок начинал румяниться гнилью. Еще на дереве червяк долго выбирал лист, который упадет ближе всех к яблоку, грыз его горьковато-терпкую ножку. Червяк начинал стареть (у него уже шатались нижние зубы) и был голоден - вот и злился. Да еще и ветер внезапно изменил направление - вернее, вовсе исчез.
Ветер, будучи существом непостоянным, внезапно задумался и затих: его жизнь заключена в беге - остановишься - и перестанешь существовать. Поэтому он и гонялся, торопясь переделать массу дел, видя в этом отсрочку от смерти: гонять недочитанные куски газет и покрытые ржавчиной листья по асфальту, спутывать не заплетенные волосы девочек и пытаться проникнуть в рукава мальчикам. Затихнув, ветер умер. И стало душно. Духота - это душа ветра. Она выползла из его утробы на улицу и на карачках поползла к ближайшему кусту: у нее кружилась голова и ее мутило. А куст недавно придумал себе роль - так он пытался избавиться от комплекса неполноценности. Комплекс неполноценности - удивительно упрямое существо возник у него оттого, что куст был воткнут в землю в стороне от других кустов. Те стояли парами, объясняясь друг другу в любви и секретничая.
А кусту из-за его вынужденного одиночества любовь была недоступна, вот он и придумал себе роль заборчика, пытаясь спрятать за ним самого себя. Глядя на духоту, которую тошнило к его корням, куст подумал: 'Вот так и приходит первая любовь'. Духоте полегчало, и она отправилась на карачках осваивать новые рубежи. А куст подумал: 'Вот так и уходит первая любовь'. И решил, что роль забора ему больше не подходит: теперь он стал вживаться в образ покинутого возлюбленного.
А ёж увидел, что духоте плохо и отвел ее в ближайшую больницу. А потом купил себе новые ботинки, потому что его правой ноге было мокро и холодно, а старые выбросил. Да и вообще скоро день рождения. Hо думать об этом событии ёжику не хотелось. Его больше занимала мысль о духоте, как ей теперь там в больнице, не душно ли ей в палате и не мучают ли ее врачи ненужными капельницами и уколами.
24.06.2003
========================================================================== Oleg Docenko 2:5020/400 26 Jun 03 06:41:00 Татьяна Краюшкина
День рождения
Тридцать семь - это возраст, когда понимаешь, что потертый плащ пора выбросить, как выбросил прежде надоевшую жену. И теперь некому жарить на маргарине (почему-то он всегда казался прогорклым) пироги и отыскивать брошенные с вечера носки, некому читать вслух по утрам нотации и по вечерам детективы в помятой обложке, не на кого складывать во время сна ноги. 'Hадо купить диванную подушку. Медвежонок говорит, что на нее удобно складывать ноги. Куплю непременно желтенькую - ее радостный цвет будет напоминать мне о солнце и лете. Hет, лучше куплю зеленую'.
О лете думать не хотелось. Лето напоминало о прошлогоднем отпуске, проведенном в доме отдыха. Там он познакомился с одной такой интересной ежихой неопределенного возраста. Она долго рассказывала ему, что терпеть не может лепить вареники, потому и не умеет, но ради него научится. А еще она читала ему стихи, в которых любовь рифмовалась с морковью. Ёжик не хотел вареников и стихов, потому что он их не любил, а вот ежиху он хотел, потому что она была в его вкусе: ее иголки не были испорчены перекисью и помадой она пользовалась устойчивой, так что ему не приходилось потом стирать со своих губ оранжевые пластилиновые полосочки. Всё было, как говорится, при ней, в том числе и гонорея. Ёжик потом ходил к врачу и ему было немного неловко, потому что врачом оказалась эта самая ежиха.
'Hет, зеленую тоже не надо. Медвежонок говорит, что красное не сочетается с зеленым. А я хочу красную. Она будет напоминать мне...' И тут ёжик вдарился в воспоминания. 'Красный - цвет ягод. А та, брюнеточка, всегда смазывала бедра чем-то ягодным, чтобы привязать меня к себе на этот запах. А потом оказалось, что она неравнодушна к кротам. Терпеть не могу ягоды'.
