Михаил Болотовский - Телеграмма
- Извините, но не имею права, - строго ответил Кондаков. Степаниде, как коммунисту, могу почитать. Остальным - при всем моем уважении - никак. Ведь это был закрытый Пленум.
- Леша, но тогда для кого ты пишешь эти стихи? - спросил Провский, вытирая слезы и делаясь серьезным. - Я надеялся, что ты мне их почитаешь...
- Никак не могу, Яша, - сочувственно сказал Кондаков. - До тех пор, пока Секретариат ЦК не примет решения об открытой публикации материалов никак.
- Ах, не наседайте на него, он трижды прав! - воскликнула Кобзарь. Партия это... партия.
Все помолчали.
- Выпей! - шепнула мне на ухо жена. - Выпей как можно скорее. И мне налей. Не для наших это слабых нервов.
Мы торопливо выпили.
- А это правильно! - поддержал Галимов. - Еще по маленькой, и на боковую. Пора и честь знать. Тем более, что Алексей, как я понимаю, будет читать нашей гостеприимной хозяйке свою поэму.
- Если ты, Степанида, не возражаешь, - скромно добавил Кондаков.
- Не возражаю, - сказала Самохина.
На улице светила полная луна. Было свежо.
Провский, взявши Кобзарь под руку, пошел провожать ее к дальним корпусам. Галимов, которого явно развезло на свежем воздухе, снова принялся читать моей жене башкирские стихи.
- Какая жопа вокруг, Балаховский, какая срань, - заговорил Гурко. Вонючая жопа, вонючая срань.
- Очень образно, - согласился я.
- Уеду я, Балаховский, - продолжал Гурко. - Уеду на хуй в Америку.
- Так тебя и пустят в Америку.
- Тогда в Израиль. В Израиль пустят. Я Гурфинкель!
- Ты не ори, Гурфинкель, - посоветовал я.
- Я не ору, - сказал Гурко, и медленно побрел к своему корпусу.
9
За завтраком в День Победы Степанида положила передо мной на стол листок с проектом поздравительной телеграммы Пуладу Аджаве. С памятной засадной ночи текст не претерпел никаких изменений.
- Но ведь это хреново, Самохина, - заныл я.
- Подпиши, - ласково попросила Степанида, - все уж подписали. Неудобно будет.
- Неудобно как раз такие телеграммы посылать. Я лучше пойду с почты ему позвоню.
- Почта закрыта. Мы сами будем от администраторши посылать.
- Вот я от администраторши и позвоню.
Степанида обиделась.
- Ну и звони, - сказала она, - звонильщик.
Потом, помолчав, добавила:
- А то бы подписал, а? Вот и Гурко подписался. И братья Грум.
- Уйди, Самохина, добром просят. Не мешай пищеварению.
Степанида махнула на меня рукой и скрылась за колонной. Через мгновение оттуда понесся возбужденный шепот Кобзарь: "Как так не подписывает?.. Почему?.. Прекрасный же текст..."
От администраторши Вали я позвонил на междугородний узел.
- Пять минут с Москвой по талончику, - попросил я.
- Два часа, - с чудовищным акцентом ответила телефонистка.
- Нет, мне только пять минут.
- Ждать два часа, - раздраженно сказали из трубки.
Два часа мы с женой слонялись по дюнам. Встретили Кондакова. Поздравили его с днем рождения. Он был весел и приветлив. Рассказывал про поэму. Что уже подбирается к заключительному слову генерального.
Ровно в назначенный срок мы стояли у конторки.
- Ну, вы и гуляете, товарищи писатели, - развела руками администраторша Валя. - Час назад давали вам Москву. Девочки очень ругались. Будете еще заказывать?
- Буду, - злобно сказал я.
Набрали номер.
- Два часа - это не ровно два часа, - пояснила мне телефонистка.
- А сколько?
- Никто не может знать. Какой номер талончика?
Тут оказалось, что за два часа шатаний по дюнам я потерял талончик. Другого у меня не было.
- Тот же самый номер, - попробовал схитрить я.
- Но-но, - заметили в трубке. - Так не годится. Вы могли израсходовать этот номер.
- Да что же я вам, жулик, что ли?
В трубке флегматично промолчали.
- Я писатель! - с некоторым надрывом заявил я. - Ну, потерял я ваш талончик.
- Купите новый. У Вали всегда есть.
У Вали талончиков не было.
- Завтра завезут, - пообещала она.
- А телеграмму примете? - спросил я у телефонистки.
- Частную?
- Частную.
- Только с частных номеров.
Я невежливо бросил трубку.
- А какую же телеграмму давала Самохина? - раздраженно спросил я у доброй администраторши. - Правительственную?
- Служебную, с расчетного счета ДТП. Ей наш директор разрешил. Всех денег-то семьдесят копеек. Потом все скинутся и в кассу вернут. Только Самохина еще не давала телеграмму.
- Как так?
- Петров упрямствует, - пояснила осведомленная Валя. - Сомнительный персонаж этот Аджава, говорит. Вот она и пошла на пляж, уговаривать.
- Сам он сомнительный персонаж... - буркнул я.
- Вот-вот! - кивнула Валя, оборачиваясь по сторонам.
Мы с женой пошли на пляж.
Степанида поднималась по лестнице на дюны. По лицу ее было видно, что Петров телеграмму не подписал.
- Паразиты вы все, - сказала она, поднявшись. - Одно слово паразиты. Глаза бы мои на вас не глядели.
Я обнял несчастную Степаниду.
- Не ругайся, Самохина. Я подпишу.
Степанида постучала каблуками по бетонному бордюру лестницы, стряхивая с туфель песок. Потом протянула мне измятый бланк.
- С тебя семь копеек, - сказала она.
