Никола Седнев - Матрица
И тут по его глазам я поняла, что пока я купалась, он нализался. Я бросила взгляд на бутылку — она была почти пуста. Значит, хлобыстнул больше полутора стаканов...
Званцев встал, о-очень жизнерадостно говоря на ходу: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша», подошел ко мне — почти ровно — то, что он хорошо подшофе, выдавала лишь избыточная старательность походки, осторожность в движениях — обнял меня сзади, обе наши головы виднелись в зеркале рядом, прильнувшие друг к другу в любовном единении.
— Любишь? Да? Нет? Почему? — на манер социологического опроса поинтересовалась я.
Он в который раз рассмеялся своим замечательно-мелодичным смехом и приступил к массажу моих молочных желез.
— А ты что, не будешь купаться?
— Я утром купался, — сообщив это, он решил помочь мне выбраться из халата.
— Ты что — грязнуля?!
Он хмыкнул, сказал иронично возражающе: «Ну, да!», направился к ванной, на ходу снимая рубашку, потом остановился, сделал полупируэт — носок одной ноги будто невзначай, неспешно, даже вроде лениво прячется за подколенным сгибом другой и вдруг, неожиданно распрямляясь, учиняет мгновенный, словно бросок кобры, мощный и элегантный каллиграфический росчерк пуантом в воздухе, разворачивая туловище в противоположную сторону — и оказался вновь лицом ко мне, при этом едва не упал, но все же удержался на ногах — даже в пьяном виде вестибулярный аппарат и, соответственно, координация движений у него оставались почти на высоте.
— Ты пока раздевайся и ложись в постель.
Я развязала поясок и замерла. Вьщала из своего арсенала самую смущенную из улыбок — глазки опускаются долу, очень хорошо, если удастся покраснеть.
— Ну, я еще стесняюсь тебя... пока...
Он опять хмыкнул и вдруг заговорил — быстро и сбивчиво, язык его немного заплетался:
— Влюбляешься... — он замолчал, потом начал сызнова: — Влюбляешься... и мир вокруг становится таким прекрасным, волшебным, как в сказке!.. Пока не заглянешь в ее черепушечку... Если б ты знала, сколько лгут девушки с честными лицами!.. Что ни слово, то ложь... Господи, если б ты только знала, какие подлости мысленно планируют женщины с виду такие милые и интеллигентные!.. И всё — любовь прошла, завяли помидоры. Как отрезало! Если ты ей не веришь, ни единому слову, какая может быть любовь... Любовь, как и религия, без веры не бывает. Волшебство пропало к чертовой матери, сказка закончилась, мир опять стал сереньким. Но терпимым. Встречаешь другую. Опять любовь. Мир вокруг опять расцветает! Хочется здороваться с незнакомыми людьми на улице, всех встречных расцеловать, всем делать приятное, всем помогать, даже если не просят, делиться со всеми своим счастьем, стихи сочинять, петь... Любовь делает человека лучше, одухотвореннее... Банальные слова, извини. Да, пока не заглянешь... — он сделал движение пальцем в сторону собственной головы, будто забрасывал крючок. — Боже, как противно, как тошно становится. Господи, такой холод поселяется в душе, будто умираешь: ты к ней с открытым сердцем, а она, оказывается, на каждом шагу хитрит и лжет, лжет и хитрит...
— А также лицемерит, водит за нос и вешает лапшу на уши... — подсказала я.
— Спасибо, суфлер. Она же считает, что она одна умная, а все дураки, она всех обведет вокруг пальца, разведет, как лохов. И ты для нее лох, которого, она уверена, одурачить, околпачить — проще пареной репы. Обманула дурака на четыре кулака! — вдруг закричал он, пританцовывая. — Извини, у меня на такую хитрозадую просто стоять перестает. Потому, что противно. Опротивела. Хоть кричи, хоть плачь! Не стоит, и всё тут. Что с ней делать? А ничего не делать. Бросать надо... Встречаешь следующую... Э, нет! Стоп! Не хо-чу! Лучше не любить, не влюбляться. Иначе ждет тебя, парень, жестокое разочарование. Слишком больно будет, когда заглянешь...
— Может, лучше не заглядывать?
— Это невозможно. Рано или поздно не удержишься. Хочется же знать, с кем ты рядышком идешь по жизни. А там... такого начитаешься, что ой-ой-ой... Может, ты и исключение... Может, ты и не лукавишь... Хотя сомневаюсь... Все равно — извини, что я с тобой так... прости подлеца... Не надо было мне все это говорить...
Он совершил некое движение — ноги слегка переставил, одно плечо уже пошло вперед-вбок — как обычно, когда собираются повернуться и уйти.
— А знаешь, я тебя понимаю, — сказала я.
Плечо удивленно вернулось на место, ноги переставились назад, он с шумом выдохнул воздух через губы, вытянутые трубочкой:
— Фуф-ф... Поскольку без вас... вас... — без женщин! — не обойдешься... Ладно... А что же тогда остается? Удовлетворение основного инстинкта? Ладненько. Получите и распишитесь.
Он вновь намерился было идти в ванную, но я его остановила: подошла поближе и сказала:
— И в результате о тебе пошла слава: Званцев-Дон Жуан — очередную соблазнил и бросил?
— Ага, Казанову нашли, — кивнул он, шмыгнув носом, совсем как маленький обиженный мальчик. — Словечко-то какое придумали: «со-блаз-нил». Скорее надо бы сказать «она сама напросилась», и не «бросил», а надо бы говорить «бежал» от нее. От очередной фальшивой сучки: думает одно, говорит другое, делает третье.
— Неужели не бывает искренних, правдивых женщин?
— Бывает. Но я не встречал. Лгут, очень много лгут бабоньки. Кому, как не мне знать. Если она не девственница, то спешит обязательно сообщить, что ты У нее второй. Через некоторое время это начинает надоедать. Ну, не могу же я, блин, у всех и у каждой быть вторым! У кого-то же я должен быть третьим! или восьмым...
— Может, они боялись, что ты о них плохо подумаешь, сочтешь распущенными. Потому и врали.
— Благими намерениями вымощена дорога в ад. Это понятно, что лгут, чтобы казаться лучше. А мне какая разница, почему, по какой причине меня обманывают?! Оправдание для вранья всегда можно найти. Но так или иначе, а ложь есть ложь. Строить душевные отношения на лжи? Душевные не получатся. Только-с шютские-с отношения-с.
— Тем не менее ты женился.
— Женился. На дуре набитой. Да-да. Потому, что она просто не умеет лгать. Это слишком сложно для ее умишка. Я в мысли жены последние годы и не заглядываю, а зачем: что на уме, то и на языке. Мне с ней хотя бы спокойно...
— Мне всегда казалось, что телепатия — это здорово, это подарок небес...
— Это проклятие. Это означает — мир без любви. Любви не будет. Лишь попытки любви. Поползновения любви. Потуги любви. Это кара Господня, а не Божий дар. Многие знания — многие печали. Лучше не уметь читать чужие мысли, Лена. Счастливее будешь. Любить и читать мысли — две вещи несовместимые. Или нужно быть матерью Терезой...Ты мне нравишься уже хотя бы потому, что я не могу заглянуть в твою головушку, похоже, светлую, я не вижу твоих мыслей, не знаю, обманываешь ли ты... — он махнул рукой.
Я не удержалась и нежно, едва касаясь, погладила его ладонью по щеке. После этого он ушел купаться.
Предварительно он отмочил еще один полупируэт, чуть не упав. Пробормотал: «Я, кажется, догадываюсь, кто ты...» И скрылся за дверью ванной.
Я сняла халат его жены, аккуратно уложила на кровать. Подумав, скрестила рукава у халата на груди, отчего хлопчатобумажное изделие приобрело и задумчиво-выжидательный, и иронично-независимый вид. Текстильные раздумья, например, о том, кому только не приходилось служить в этой квартире.
Надела свои джинсы, рубашку с аппликациями; перебросила ремешок сумочки через плечо и направилась к выходу.
Уже на лестничной площадке через несколько секунд после того, как за мной щелкнул английский замок квартиры Званцева, я вдруг поймала себя на том, что тщательно вытираю подошвы о тряпку, лежавшую на резиновом коврике.
— Ч-черт! Рассеянная с улицы Бассейной! Я же на выходе, а не на входе... — сказала сама себе.
На улице, как только я ступила на краешек тротуара и приподняла руку, сразу тормознула «мазда».
— В аэропорт.
— А сколько вы платите? — спросил пожилой водитель — толстый, с огромным животом, будто беременный.
— Сколько скажете, столько и заплачу.
— Полтинник устраивает?
— Да, конечно, — сказала я, садясь в машину. И когда мы уже поехали, добавила, глядя на него и машинально почесывая ногтями ребро левой ладони — разумеется, предварительно дождавшись нашей остановки на светофоре: — Следите внимательнее за дорогой, Михаил Степанович. Не следует отвлекаться на раздражительные мысли по поводу вашей дражайшей тещи. Клавдия Никитична, конечно, стерва та еще, но стоит ли самого себя накручивать, особенно если учесть ваш возраст, избыточный вес, давле... Что с вами?! Вам плохо?..
Я выбрала скамейку напротив туннеля-выхода на посадку. Место было удачным: стоит поднять глаза — прямо перед тобой табло с объявлениями о вылете. Хам сидела молодая женщина с раскрытой книжкой и тетрадкой на коленях, а рядом стояла девочка лет семи с большим надувным мячом.
— Здесь свободно?
— Да, пожалуйста. Я села.
— Мам! Мама-а! Ну, поиграй со мной... — канючила девочка по имени
