user - Содержание
невиновности.
И, тем не менее, кто-то с чьей-то подачи почему-то перекрыл
моему отцу возможности исполнения его сочинений по всей
России, по всей Европе…
Потом в телевизионной передаче «Старая квартира»
В. И. Прохорова почти дословно повторила процитированный
мною отрывок. При этом она добавила, что в нынешние
демократические времена не ходила рассматривать свое «дело»,
поскольку «нагляделась на него в тюрьме».
А еще был телефильм, посвященный целиком В. И. Прохоровой.
Этот фильм показался мне несколько затянутым. Он
продолжался, если не ошибаюсь, минут сорок пять.
Вообще, я не раз видел эту заслуженную преподавательницу
английского языка по телевизору. Я понял, что В. И. Прохорова –
весьма влиятельный человек и вращается в высшем обществе. К
тому же в статье было написано, что ее большими друзьями были
такие знаменитости как Святослав Рихтер и Юрий Нагибин.
Кстати, чуть не забыл сказать. Итальянские друзья моей матери
рассказывали ей, что Нагибин (не знакомый с моим отцом)
энергично продвигал сплетню о нем на Римском радио.
Совпадение, конечно. Сам, наверное, догадался…
Теперь перехожу к главному. В 2000-ом году в связи с
событиями, о которых речь пойдет ниже, я послал в ФСБ
заявление с просьбой сообщить мне в письменном виде о том,
имел ли мой отец какое-либо отношение к арестам А. С. Есенина-
Вольпина и В. И. Прохоровой.
На этот раз (в отличие от того раза, когда запрос посылала моя
мать) ответ пришел в виде архивной справки:
ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ............А.А. Локшину
___________________
Центральный архив
16.11.00 № 10/А-Л-1163
г. Москва
По поручению руководства ФСБ России Ваши заявления рассмотрены в
Центральном архиве Службы.
Сообщаем, что в числе свидетелей, проходящих по архивному следственному
делу на Прохорову В. И., Локшин Александр Лазаревич не значится.
Архивное следственное дело на Есенина-Вольпина А. С. хранится в
*
Государственном архиве Российской Федерации (119435, г. Москва, ул. Б. Пироговская, 17).
Для защиты чести и достоинства отца Вы вправе обратиться в судебные
инстанции, которые в соответствии с действующим законодательством могут
запрашивать в органах ФСБ России необходимые сведения.
Начальник архива
Н. П. Михейкин (подпись)
Теперь, читатель, подытожим то, что мы имеем:
1. Мой отец был очень умным человеком (см. письма
М. В. Юдиной в Приложении 2).
2. В числе свидетелей по делу Прохоровой он не значится.
3. Прохорова подозревает (обвиняет) моего отца на следующем
основании. Она, видимо, наедине говорила ему фразы типа:
«Нейгауз сказал, что…», «Фальк сказал, что…», а на допросе
следователь эти фразы ей предъявил.
Итак, «Нейгауз сказал, что…» – это вам не «блевотина» какая-
нибудь. Такую фразу нельзя занести в список стандартных фраз и
потом морочить ею голову всем подследственным подряд.
Ясное дело, однако, что стукач, передающий следователю в руки
фразу типа «Нейгауз сказал…» (если эта фраза была ему сказана
при разговоре наедине), создает для себя огромный риск
* См. Приложение 3.
разоблачения. Более того, этот риск ему абсолютно не нужен, раз
эта фраза не присутствует в «деле». Крамолы, сказанной в
компании и подтвержденной свидетелями, и так достаточно,
чтобы укатать подследственного на какой угодно срок.
Значит, минимально умный стукач так не поступит, если,
«Иванов сказал,
конечно, у нег
«Ив о
чт
ан е
о с
ов ть
ск
Нейаинс
гауз
з
ал, тинкт самосохранени
«Ней я.
гауз С
ледовательно,
ск
чт аз
о ал, ч
Ней то…»
гауз
сказал, что…»
стукач – не м
ской
аз от
ал, е
чтц.
о…»
Но как же тогда эта фраза попала в руки следователя и зачем она
ему?
стукач
Петров
Иванов
А теперь представь себе, читатель, что у стукача есть две
записные книжечки: голубая и розовая и что стукач не торопится.
(Вспомним, что ордер на арест В. И. Прохоровой был просрочен
на месяц.)
В голубую
«Ней к
гаузниже
чку он записывает всю крамолу, котора
«Ней я
гауз
следователь
сказал,
сказал,
говорит
чт ся в
о…» большой компании.
что…»
А в розовую – то интересное, что Петров узнал от Иванова и
теперь с восторгом пересказывает ему, стукачу (см. рис. 1).
Интересное – это как раз и есть «Нейгауз сказал, что…».
Нужно только, чтобы следователь не перепутал, что из какой
книжечки. Фраза «Нейгауз сказал, что…» – не основание для
посадки, а операция прикрытия. Именно поэтому Иванову не
будут устраивать очной ставки с Петровым.
Рис. 1. «Метод подставы». Иванов посажен, Петров оклеветан.
Ну не очевидно ли, кому пойдет бить морду простодушный
Иванов, когда его выпустят после отсидки? Читатель, тебе дурно?
В заключение этого раздела приведу еще одну цитату из статьи
А. Григорьева о Вере Ивановне:
«А освободили ровно через шесть лет после ареста. Комиссия спросила,
за что сижу и почему не подавала на помилование. Ответила, что лишь
высказывала мнение о положении в своей стране, горячо любимой, а
потому и не подавала никаких прошений.
Через пять минут меня реабилитировали, сказали, что на любой работе
могу не упоминать о пребывании в лагерях. Но куда же мне девать эти
шесть лет? Пишите, что работали в системе КГБ… Боже упаси, этого
еще не хватало!»
Этот отрывок В. И. Прохорова потом тоже почти дословно
повторила в передаче «Старая квартира».
Похоже, что система КГБ хотела в тот раз скомпрометировать и
ее, и В. И. Прохорова это понимала. Но почему же она тогда так
легко поверила в виновность моего отца?
XVI
Все закономерно
Теперь мне стало ясно, что в истории моего отца и Вольпина
стихи играли ту же роль, что и фразы типа «Нейгауз сказал,
что…» в истории с Прохоровой. Дело в том, что мой отец, как и
сам Вольпин, не держал эти стихи в секрете от своих друзей.
Однако именно отец их открыто переписывал, и все его друзья
знали, что он восхищается этими стихами и хранит у себя
рукописи.
Таким образом, передавая стихи следователю, стукач создавал
себе неплохое прикрытие, при условии, конечно, что Вольпин
окажется достаточно наивным человеком.
Однако к Есенину-Вольпину применили в тюрьме сразу два
метода воздействия на психику: «метод подставы» и «метод
стандартных фраз». Устоять против этого даже самому
недоверчивому человеку очень трудно. То, что Вольпин и
Прохорова общались друг с другом после освобождения, только
усиливало действие этих приемов. (Вообще, на мой взгляд,
применение подобных технологий привело в конце концов к
созданию нерушимого союза палачей и их жертв.)
Наконец все встало на свои места – отец был оклеветан
совершенно не случайно.
XVII
Сугроб начал таять
Подбирая в 98-ом году материалы в сборник воспоминаний о
своем отце, я отбрасывал чересчур восторженные, а также
невыразительные заметки. А еще не хотел я включать туда
ничего такого, что содержало бы намек на нерешенную
отцовскую «проблему». По этому поводу мы вновь сцепились с
Карпинским, который считал, что такие материалы необходимы
«для объективности».
Ценой хороших отношений с Карпинским мне удалось отстоять
тот состав сборника, который я считал наилучшим. (Что касается
Карпинского, то он потом отыгрался в радиопередаче по «Эху
Москвы», которую я почти целиком приведу ниже.)
Время показало, что мой подход способствовал реабилитации
отца и исполнению его музыки.
Сочинения отца даже допустили на «Московскую осень», чего
давно уже не было.
А по телевизору назвали его «знаковым композитором».
Короче говоря, проблема отца начала таять, как большой сугроб.
XVIII
Неожиданный звонок
Но тут уже подоспела кульминация всей этой истории.
4-го или 5-го октября 2000 года раздался телефонный звонок;
говорила Любовь Саввишна Руднева, хорошо знавшая моего отца
в молодости:
– Шестого числа будет большая передача о твоем отце по «Эху
Москвы». Времени передачи точно не знаю. То ли в 10 вечера, то
ли в 10 утра…
Я страшно обрадовался неожиданному подарку к 80-летию отца и
одновременно рассердился: «Что за безобразие, почему не
предупреждают родственников!»
– В следующий раз предупреждать не буду, – отрезала Любовь
Саввишна.
Я ломал себе голову: кто мог быть автором этой передачи?
Видимо, это был какой-то человек незнакомый, иначе меня бы
