Леонид Яровенко - Так все и было, или рассказы бывалого одессита
Петрович взял десять рублей, не задавая больше вопросов.
— Всего пятнадцать? — я слегка был обижен.
— Да, «Тимур Тимурович», — съязвил Гека, — для юнги это даже много. Поверь, все по «честноку». Ты пойми, мне же еще когда-нибудь надо отдать карточный долг Леве. Но и это еще не все. Петровича, как я обещал, ждет сюрприз, вечером «бычки в томате», а тебя, «Тимур Тимурович», русалка в собственном соку. Вот такое море сюрпризов вас ждет, хотя сегодня не Новый год и давайте без обид. Я делю всегда поровну и по-братски.
Вечером мы встретились с Гекой возле ресторана «Украина» на улице Ласточкина угол К. Маркса. Шумный ресторан, с живой музыкой и с завсегдатаями: одесскими «ментами», «блатной» публикой, проститутками. Мы вошли и сели за крайний столик. Подошедший официант поздоровался с Гекой. Я понял, что здесь он бывает чаще, чем моль в кармане старого пальто. Нам принесли цыплят-табака и графин, в виде химической колбы, с «паленой», как наше сабо, водкой. Пили мы много.
— Что это за водка? — кривясь, спросил Гека у официанта.
— Финская, — развел руками Лелик.
— Слушай, с каких пор бармен Болик, — как называл большого и толстого бармена Гека, — стал финном? Буряк для самогонки наш, перец грузинский, спирт медицинский, Болик хохол, а водка финская.
— Так ведь и твои «хрустальные» туфельки, известно, не из Парижа.
Гека перервал разговор и рассказал анекдот, довольно модный в то время.
— Сидят на зоне три зека, Вицин, Никулин и Моргунов. Спрашивают у Вицина: «Ты как работаешь?» Тот отвечает: «За себя и за того парня». «А ты?» — спрашивают у Никулина. «За себя и за того парня». «А ты?» — это же вопрос задают Моргунову. «А я и есть «тот» парень».
Все рассмеялись. Гека был уже достаточно пьян, да и я не очень трезв. Мы вспоминали торги, прошедшие на «одесской вещевой бирже» и сильно смеялись.
— Представляешь, — смеялся Гека, — приходит Ася домой и говорит своему «водяному»: «Так недорого купила такие красивые туфли». Представляешь, показывает ему туфли, а там одна туфля и та из пенопласта, но с клеймом Mondeal Paris, что в переводе «Сделано на Молдаванке» и всего за сто рублей. Вот чувак доволен будет. А Алла, представляешь, собирается с мужем в бомонд идти, вынимает новые французские туфли, чтобы похвастаться перед барыгами, а там одна туфля, отделанная сбоку кожей старой, замученной, бухой козы. А муж ее спрашивает: «Ты, где эту х…иту взяла?» А она говорит: «На одесской «туче» у Тимур Тимуровича». А он ей говорит: «Ты что, глаза там потеряла или ты на одной ноге там была?» «Чего на одной ноге?» «А оттого, что туфлю тебе одну дали, а вторая туфля тебе ни к чему» А она ему: «Почему вторая ни к чему?» А он ей: «А потому, что одну ногу я тебе сегодня выдерну».
Ресторан гудел. Народ танцевал. Сдуру и я заказал и спел «Кузнечика с огуречиком». Ресторанная братва дружно аплодировала мне, а некоторые даже кричали: «Браво!» Это было что-то. Я вернулся к столику. Возле Геки сидели две яркие девушки. В откровенной одежде, с двумя килограммами косметики на каждом лице, они курили длинные, фирменные сигареты «Pall Mall» и с жадностью пили шампанское.
— Тимур Тимурович, — познакомил нас Гека.
— А это, — кивнул Гека в сторону девушек, — два лучших создания в мире, Клара и Бара.
Девушки заулыбались. После пол-литра «финской» водки мне, по большому счету, было все равно, как их зовут.
— Так вот, — продолжал Гека какой-то рассказ, — прихожу я к ней второй раз, а она мне говорит: «Или мы идем в ЗАГС или между нами ничего больше не будет». А я ей говорю: «Раз так, то я уйду от тебя как десантник… в окно».
Уже не помню, как мы вышли из ресторана и Гека где-то исчез. То ли с Кларой, то ли с Барой. Я гулял по вечерней Одессе, то ли с Барой, то ли с Кларой. Мы приятно беседовали, не замечая ничего вокруг. Клара или Бара сказала, что я ей очень понравился и что я парень смышленый не по годам. Мне казалось, что мы нашли взаимопонимание и между нами возникло некое притяжение.
— Как хорошо, что я познакомился с такой хорошей девушкой, — подумал я.
Тогда мне казалось, что она чистая, открытая и бескорыстная. Гуляя по морвокзалу, я положил ей руки на плечи и мы обнялись (кстати, хорошо, что моя жена не читает моих рассказов. Иначе, скандала — не избежать). Мы немного постояли на причале, посмотрели на одесский порт, не прекращающий свою жизнь даже ночью, на стоящие на рейде суда в огнях, на символ города — одесский маяк, на чаек, которым, как и нам не спалось. Вдруг девушка как-то резко говорит: «Слушай, чего мы здесь будем стоять и попросту тратить время? Пошли ко мне. Я живу одна». Я подумал: «Неужели она так быстро влюбилась в меня». Мы шли к ней по удивительно красивой Одессе, шагая по блестящей от света фонарей брусчатке. Подойдя к ее дому, я расслабленный спиртным и охмелевший от общения с приятной девушкой, спросил у нее: «Давай завтра пойдем на морвокзал, покормим чаек, а потом пойдем в кинотеатр «Одесса», там будет идти американский фильм «Золото Маккены». Ободзинский поет там классную песню». Я громко пропел: «…вновь, вновь, золото манит нас…»
— Кстати, о золоте, — неожиданно произнесла она, резко остановившись и поправляя волосы, — не знаю, не знаю какие у тебя планы на завтра, но Гека заплатил только за сегодня. Если ты хочешь завтра — гони четвертак.
Эти слова были как гром среди ясного неба. Я был сломлен и разочарован, наивно думая, что она ко мне питает романтические чувства и считая наши отношения искренними. Да... В этот вечер я понял некоторые нюансы отношения женщины и мужчины, которые мне раньше не были ведомы. Как тут было не вспомнить английскую пословицу: «Любовь — это боль в сердце, дающая осложнение на карман». И теперь скажите, что это не правда.
Геку я больше никогда не видел. Отсутствие мобильной связи в то время само по себе решало все вопросы. С Кларой-Барой я случайно встретился лет через семь, на Приморском бульваре. Она все такая же красивая и «недоступная» прохаживалась с каким-то филиппинцем мимо памятника Дюку, который при виде ее поднял правую руку, как бы спрашивая: «Ну что, каков сегодня улов?»
Что мне запомнилось со свадьбы, которой начинался этот рассказ, так это когда утром второго дня, Ашот приготовил нам свою фирменную яичницу с помидорами и открыл для нас бутылку настоящего, пятизвездочного, армянского коньяка. Не знаю, как он делал вроде бы простую яичницу и где он достал этот коньяк, но я до сих пор ничего подобного не пробовал.
Неважно, что в то время границы были закрыты, от мира запада нас «защищал» железный занавес, с экранов телевизоров, причмокивая, с трудом читал по бумажке доклады Л. И. Брежнев, газета «Правда» была дороже самой правды на две копейки, в продуктовых магазинах с товарами был полный п…ц... Мне было пятнадцать лет. Жизнь казалась светлой и беззаботной. И я тогда был счастлив…
Расскажу несколько правдивых историй из моего цикла «Экзамены». Мне, четырежды «заслуженному» студенту, «набравшемуся» огромного количества знаний, есть что вам рассказать.
Я и мой друг Виктор учились заочно на факультете истории. Институт, в котором мы учились, к счастью или к сожалению, далеко от Одессы. Будучи заочниками, мы, естественно, к сессии совершенно не готовились. Приходим мы сдавать историю КПСС, а знать ничего не знаем. А старый преподаватель и верный коммунист, денег не берущий, подарков не принимающий, просто отказывается с нами говорить. Стыдит нас, что мы такие неучи, не знаем азов создания нашего государства и сессию без истории КПСС мы не сдадим. Мы начали искать выход из создавшейся ситуации. Благо дело, что принципиальный преподаватель по истории КПСС, профессор-коммунист ушел в отпуск и у нас появился шанс. Вместо него историю «великой революции», которую так красочно в своем фильме «Октябрь» показал мировой классик Эйзенштейн, стала читать преподаватель, интеллигентная женщина — Эльвира.
Эльвира действительно была статной, довольно плотного телосложения теткой. На вид ей было лет сорок — сорок пять. Одевалась она достаточно экстравагантно. Носила короткие обтягивающие юбки, ходила в обуви только на высоких шпильках. Меняя прически каждый день, она закладывала свои темные волосы то в какие-то гульки по бокам, то делала детские косички, иногда в ее волосах красовалась большая тряпичная белая роза, больше похожая на расплющенный тюльпан. Кофточки у нее тоже были странные. С какими-то пришитыми к ним рюшами и огромными подплечниками, отделанные почему-то разными кусками кожи, отчего всегда напоминали форму хоккеиста. Мы часто видели ее в коридорах института. Ее гордая и независимая походка приковывала к себе внимание студентов и преподавателей. Иногда мы встречали ее курящей вставленные в длинный красный мундштук неизменные болгарские сигареты «Тракия». Шея у нее всегда была обтянута какими-то ленточками и поясками, очень напоминающими ошейник моего кота. На пальцах у нее красовались большие и непонятные, странной геометрической формы серебряные кольца и перстни, что напоминало человека занимающегося оккультными науками. По крайней мере, на преподавателя истории КПСС или на женщину-комиссара в кожанке она была вовсе не похожа. Ее прицельный и сверлящий взгляд напоминал взгляд Фанни Каплан, готовой в любой момент хладнокровно и не задумываясь выстрелить.
