Вера Чиркова - Простая история
Щупп был вынужден, улыбнутся на приветствие. Хотя это совсем ему не хотелось
- А-а-а, старина! Коллега! Я рад, рад видеть вас.... Вот видите, обход произвожу...
- Обход? Так рано? Странно....
Щуппа насторожил вопрос и сомнение Сикоры:
- Что же в этом странного это же моя прямая обязанность...
- Да. Конечно, но просто странно, с третьего отделения начали. Обычно с первого или что-то произошло?
- Да нет, ничего, я уже первое, и второе обошел, - соврал Щупп, а про себя подумал "Господи! Неужели он все знает! Вот сволочь! Наверное, уже успел ночные кассеты слежения прослушать! Чертовы "жучки"! Понаставил паук своих сетей! Нет, надо как-то выкручиваться!"
- Ничего не случилось? - переспросил Лаврентий Васильевич.
Щупп посуровел и ответил:
- Вы знаете, дорогой Лаврентий Васильевич, мне нужно кое о чем с вами посоветоваться!
Сикора изобразил на своем лице удивление:
- Посоветоваться? Со мной? Что-то случилось? Пожалуйста.... Просто вроде как-то...
- Да, я сейчас схожу в кабинет.... к себе.... вы у себя будете? - совсем тихо спросил Щупп.
- Конечно, конечно... я просто вниз, в буфет хотел сходить... сигареты закончились, - ответил Сикора.
Щупп прекрасно знал, что Лаврентий Васильевич не курил, а лишь делал вид, покупая сигареты. Зачем, он так поступал, не знал никто. Михаил Альфредович поспешил к себе в кабинет. Зайдя в приемную, он пригласил к себе Лизу. Она, зайдя в кабинет, вопросительно встала возле стола.
- Так .... Лизочка... нужно срочно напечатать доклад... один секретный... срочно! Садись за мой компьютер! - приказал ей Щупп.
- Что писать и кому? На чье имя? - с готовностью спросила Палкина, усевшись за клавиатурой.
- Пиши: довожу до вашего сведения, что сегодня.... тридцатого июня NNN года, во вверенном мне в управление, диагностическом центре имени Топорыжкина... нет, исправь... Государственном диагностическом центре...Секретный субъект медицинского контроля и исследования под литером ноль девяносто восемь, в шесть тридцать, проявил признаки жизни и подачу жизненной энергии... написала?! - Щупп мимолетно взглянул на стройные ноги Лизы и ее упругую большую грудь и подумал - "Да, девочка хороша, если не скурвится, далеко пойдет, черт, неужели я такой старый?!".
Не желая дальше продолжать эту мысль, Михаил Альфредович перевел взгляд в открытое окно. Там, вдалеке, внизу текла широкая красивая река, вода которой играла множеством солнечных зайчиков, которые, искрясь, исчезали в голубых водах...
- Дальше, что писать?! - вернула Щуппа на землю Палкина.
- Ах, да-да, - встрепенувшись, Михаил Альфредович продолжил. - Пиши дальше: прогнозируется нормализация физического состояния и вступление в контакт с окружающими. Весь обслуживающий персонал проинструктирован. Об ответственности за распространение сведений, предупреждены. Секретность повышена до третьего уровня. Жду дальнейших указаний. Связь в установленном инструкции порядке. Начальник Государственного диагностического центра имени Константина Топорыжкина, заслуженный народный врач первой категории, Щупп эм, а, сколько сейчас? - Щупп посмотрел на часы. - Э-э-э, десять сорок две. Написала?! Распечатывай!
Лиза, распечатав докладную на принтере, протянула ее Михаилу Альфредовичу. Щупп внимательно прочитав, подписал бумагу. Палкина посмотрела на шефа и спросила:
- А дальше, что? Кому вы это?
- Кому-кому, - Щупп покосился сначала на телефоны, затем на динамик радиоточке и хотел, было сказать "Этому козлу Сикоре!", но осекся, и лишь добавил:
- Важным людям, нужным, тебе не надо знать!
Палкина, все поняла и молча, кивнула головой. Михаил Альфредович поманил ее пальцем и шепнул очень тихо на ухо:
- В обед, в сквере. Надо поговорить. Там нет прослушки, сделаешь вид, что пошла прогуляться.
Девушка, улыбнувшись, кивнула ему в согласие. Щупп тяжело вздохнул и еще раз, прочитав документ, уже громко спросил:
- В мое отсутствие, какие ни будь звонки, поступали?
- Да, сейчас доложу, - Лиза, выйдя из кабинета, вернулась с записной книгой и прочитала:
- Первый секретарь министра медицины Егоркин в девять сорок, глава партии доверия и лидер поддержки лучезарного Гуськов в девять пятьдесят, зам народного прокурора Епишев в девять пятьдесят пять и какой-то Артеменко...
Щупп выслушав, вопросительно уставился на девушку. Обычно все звонившие говорили свою должность.
- Он не представился?!
- Не представился, странно, а, что надо-то было?
- Сказал дело государственной важности...
- Во как! А те товарищи, что хотели?
- Те, интересовались ноль девяносто восьмым.
- Что?! Вот дела! Спали, спали и на тебе! Ладно, если будут звонить, я к Сикоре пошел, - сказал Щупп и кивнул на динамик.
Лиза улыбнулась и высунула язык, скорчив смешную гримасу радиоточке. Михаил Альфредович погрозил ей пальцем и вышел из кабинета.
***
То, что четвертое отделение никакого отношения к медицине не имеет, понимал всякий, преступая границу этого помещения. Еще на входе, висевшая табличка:
"Посторонним вход запрещен! Отделение повышенной государственной важности"
намекала, что за дверью никто никого не лечит и лечить не собирается. Правда, в это крыло медцентра, вообще мало кто заходил из персонала, не говоря уже о пациентах. Четвертое отделение было обычным спецподразделением ФМБ и простых смертных даже близко сюда не допускали. Кабинеты секретного объекта были напичканы различной радио и теле аппаратурой, позволявшей вести неусыпный круглосуточный контроль, за всеми помещениями центра имени Топорыжкина. Причем, все разговоры записывались на аудио носители и лазерные диски. А особо важная информация предоставлялась заведующему Сикоре, который ее анализировал и передавал непосредственно в ФМБ.
Пристальное внимание фамибистов было приковано к палатам третьего спецкорпуса, в котором лечились госчиновники и партийные деятели. Ведь человек находящийся под наркозом и тем более отходящий от него мог болтать всякую чушь, среди которой могла проскочить запрещенная информация, неприличные высказывания в адрес руководства страны, верховного руководителя и крамольные планы пациентов.
Сорокапятилетний Лаврентий Васильевич Сикора возглавлял все это хозяйство. Коренастый маленький толстячек, с взглядом черных узеньких глаз, большем похожем на рентген. Сикора был седой и лысый, поэтому даже в помещении носил медицинский колпак, отчего смотрелся очень смешно. Эдакий, гномик, с лицом серийного убийцы. Говорил Лаврентий Васильевич очень тихо и никогда не повышал голос. Лучезарная улыбка никогда не покидала его лица, но все-таки, она больше походила на гримасу палача перед казнью.
А свою работу Лаврентий Васильевич выполнял хорошо, а иногда даже с излишним рвением. Причем некоторые чрезмерные усилия Сикоры работали против него самого. Так его инициатива с внедрением так называемых "урн доверия" чуть не стоили ему вообще карьеры.
Некоторое время назад Лаврентий Васильевич распорядился установить во всех палатах, коридорах, пищеблоках центра, ящики для "жалоб трудящихся". Причем "жаловаться" Сикора призывал на всех и всё, рассчитывая таким образом поставить под контроль общественную и хозяйственную жизнь коллектива и нравственный микроклимат пациентов. С начало, это сработало и сотни сигналов: о недовесах еды в столовых, нехватки мыла в туалетах, стали поступать в "урны доверия". Но в дальнейшем затея стала работать совсем не так, как было задумано.
В ящиках по утрам Сикора и его помощники находили столько нелепых и абсурдных жалоб и кляуз, что разбирать их не было, ни времени, ни смысла. Фимобщикам жаловались врачи на руководство центра, медсестры на врачей, санитары на медсестер и слесари на санитаров. Каждый чем-то недовольный, старался поскорей настрочить кляузу-анонимку. Писали: про служебные, любовные романы, про покупку дефицитных товаров на стихийных, запрещенных рынках, про порно журналы, про распитие спиртного на рабочем месте и даже про хищение туалетной бумаги (которая была дефицитом в республике) из кабинок сортиров медцентра. Сил на "аналитику и фильтрацию" этих сообщений не хватало. Сикора понял, что переборщил и приказал убрать проклятые "урны доверия". Но зловещий маховик людской зависти и злости друг к другу был запущен.
Не обнаружив "заветных информационных ящиков" в одно прекрасное утро, пациенты, врачи и медсетры стали носить свои кляузы прямо к четвертому отделению. Причем сваливали свою писанину у дверей в секретный объект. Каждое вечер Сикора с помощниками, матерясь, носили мешки с накопившимися анонимками на задний двор и сжигали их там кучами. Лаврентий Васильевич начал понимать, что выпустил ситуацию из-под контроля. А апогеем провала неудачной затеи стало попадание очередной партии письменных сигналов "бдительных граждан" в руки одного партийного функционера, отвечающего за работу с жалобами от населения. Важный "дядька" лечился в закрытой спец палате и как, на зло, случайно зашел утром в секретное крыло четвертого отделения, что бы увидеть Сикору. Лаврентия Васильевича спец пациент не застал, зато обнаружил на полу целый ворох анонимок. Бдительный вельможа решил сам втихоря проследить, куда Сикора отдает данные послания. Каково же было его удивления, когда важный клиент, на заднем дворе, увидел настоящий погребальный костер из "народных сигналов".
