User - i cf85044c3a33e6c4
— Не прикидывайся. У меня на заднице напоминание похлеще всех твоих стикеров вместе
взятых.
— Да, но дело в том, что я слишком давно ее не видел.
Я качаю головой. Шон неисправим. А я ничуть не удивлена, что в следующий момент его
пальцы начинают подбираться именно к упомянутой части моего тела. Блузка медленно
скользит вверх, от удовольствия я закрываю глаза, по рукам и позвоночнику ползут
предательские мурашки. Штопор забыт, теперь у него одна цель — не дать мне упасть. Но
внезапно, вместо того чтобы продолжить процесс избавления меня от лишних тряпок, Картер
сильно надавливает пальцами на поясницу. А я вскрикиваю от боли и чуть не роняю бутылку.
Это совсем не то, чего я ожидала.
— Не надо! — шиплю я. Глупо было бы отрицать, что больно, но демонстрировать
собственную слабость в мои намерения не входит. А Шон на этом внимание и не акцентирует.
— Давай сюда, — отбирает он у меня вино, без труда вытаскивает пробку, а затем
разливает его по бокалам.
— Мы пьем за что-то? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает он. — Мы просто пьем.
— Девиз алкоголиков, — фыркаю я, в подробностях вспоминая ночь на Сицилии.
— Допивай, — коротко приказывает мой начальник, и только я это делаю, говорит: —
Пойдем.
И мы оба знаем, где закончится это путешествие. Я коротко оглядываю спальню, так, на
всякий случай. Вдруг, скажем, розовые тапки синеглазки запримечу… Хотя, о чем это я? Она
розовый не носит. Но мое любопытство не остается незамеченным.
— Потеряла кого-то? Не стесняйся, под кроватью посмотри. Или в шкафу, — издевается
Картер. — Могу даже помочь в поисках. Ну так как?
— Спасибо, своими силами обойдусь, — кисло отвечаю я, демонстративно шагая к его
шкафу, а Шон закатывает глаза и вместо того, чтобы позволить мне начать археологические
раскопки в собственной спальне, хватает меня за запястье и тащит к себе, неким чудесным
образом прямо на ходу избавляя от одежды.
А затем меня насильственно кладут на кровать (попробуй возрази), причем на живот, и
начинают… пытать. Вот теперь я протестовать пытаюсь, и руки скидываю, и изворачиваюсь, но
выходит плохо, потому что спина не позволяет. Спрятанные под обманчиво-гладкой кожей
покалеченные мышцы точно в корсет меня затянули, только от настоящего не так больно. А,
самое смешное, что мы не кричим и не ругаемся, в темноте раздаются только звуки ударов рук
и недовольное сопение.
— Хватит! — наконец, вспоминаю я и о вербальном способе общения тоже. — Не смей
трогать мою спину!
— Рот закрой и ложись.
— Это ты со мной сделал! — злобно выплевываю я. — Сначала ты меня искалечил, а потом
еще и в Японию отправил!
— Да, а теперь сижу и активно тебе сочувствую. Может, не будешь мне в этом мешать?
А, ну если он так ставит вопрос… Гордость, конечно, против, но иногда нужно действовать
и на благо бренного мира тоже. Например, не пресекать альтруистические порывы в человеке,
который наделен властью терроризировать всех земных обитателей вместе и поодиночке.
Ладно, уговорили, в некоторых случаях лучшее, что можно сделать: повернуться к такому типу
задницей и позволить решать ему.
Чтобы приглушить стоны и крики, накрываю голову подушкой, хотя, кажется, Картер
довольно точно определил мой болевой порог, и теперь ходит по самой его грани. Пальцы,
безжалостно терзающие спину, напоминают скорее пыточное орудие, и временами мне
требуется призвать на помощь всю силу воли, чтобы не вытянуться в струнку или не попросить
прекратить. Даже боюсь предположить, сколько проходит времени, прежде чем осознаю, что
нажим значительно усилился, а прикосновения приносят больше удовольствия, чем боли. И
хотя знаю, что, в общем-то, могла бы уже остановить Картера — просто не могу отказать себе в
удовольствии понежиться под его ладонями еще несколько минут. Однако, как всегда это
бывает, мой маневр раскрывается махом, и нет, мою спину не оставляют в покое, но массаж
становится… ну, другим. На смену боли приходит жар. Подушка мешает дышать, по рукам
бегут мурашки, а затем я и вовсе не выдерживаю: разворачиваюсь, сажусь и берусь за пуговицы
рубашки Шона.
Вот только там, должно быть, какой-то секретный механизм, или я слишком дрожу, но
ничего не выходит. Мне не удается расстегнуть даже две, и так стыдно-стыдно. Наконец,
сдаюсь, просто хватаюсь за плечи Картера, тяну его к себе, а он, не будучи несговорчивым,
расправляется с мешающим предметом одежды сам. Его тело над моим, и это так привычно,
комфортно, знакомо и спокойно. Я никогда этого не понимала, но мы действительно жили в
современной интерпретации сказки о красавице и чудовище. Здесь, в этом доме, в этой
Сиднейской Вселенной мне угрожал только он, а ото всего остального защищал. Это не
полноценная поддержка, и нормального в подобных отношениях тоже мало, но чувство
защищенности внутри знакомых стен я пронесла сквозь целых восемь лет. Нигде больше себя
так не чувствовала, и, видимо, не авансом называю город, в котором теперь живу, домом.
Скольжу ладонями в волосы Шона, притягивая его лицо ближе, заставляю губы
соприкоснуться. Он, вроде, не мешает, но и поощрения я не замечаю. К черту, уж кого я могла
соблазнить всегда и при любом раскладе, так это его! Фигушки отвертится! Но, видимо, он и не
собирается, потому что срывается как пробка от шампанского, которое здорово встряхнули.
Стоило бы испугаться, но, кажется, даже это слишком осознанное действие. В итоге, я просто
впиваюсь в его тело и, отчего-то, раз за разом повторяю, что мне мало. Я не понимаю, откуда
приходит эта мысль. Я даже не понимаю, чего именно недостает, просто повторяю эти слова,
точно мантру. Мало, мне мало… Кожей к коже, так, что ни миллиметра между нами, но все
равно не хватает?
Картер тоже не уточняет значения этих слов, то ли интерпретирует их по-своему, то ли, как
обычно, игнорирует. Его не сложно понять, навряд ли ему сейчас до слов. Я видела, как он
оцарапался рукой о тумбочку, и теперь по ней течет кровь, но не обратил внимание, пока я ее не
слизнула. Но даже такое жадное и интимное действие не помогает избавиться от чувства
опустошенности, которое мной владеет.
— Мне нужно больше, — шепчу я, изворачиваясь, пока Шон пытается поцеловать мои
губы.
— Что? Ты можешь объяснить что? — спрашивает он.
— Нет, — жалобно всхлипываю я.
Знаю, что Картер считает это женскими закидонами, но мне плевать. Спустя столько лет он
все равно навряд ли станет искать во мне закованное в броню сердце или железную волю.
Перекрасить волосы — для меня уже поступок, достойный звания героя. И, думаю, Шон это
понимает, иначе не стал бы уделять этому столько внимания. Хотя… есть у меня на сей счет
догадка: в ту самую первую нашу ночь, я тоже была не блондинкой. Может, для него мой цвет
волос — символ?
А Картер, тем временем, побирается губами к моему уху и мстительно шепчет.
— А может быть этого будет достаточно?
И, наконец, входит в меня. Пару мгновений я просто ловлю ртом воздух, изучаю потолок и
прислушиваюсь к тяжелому дыханию, обжигающему ухо, но затем он поднимается надо мной
на локтях и заглядывает в глаза. В них я вижу, что в своем окончательном безумии,
помешательстве не одинока. Но мне даже этого мало.
— Вставай, — раздается над ухом голос Шона. — В третий раз повторяю!
— Я не могу встать. — Ну да, Джоанна-нытик просыпается раньше разумной моей части.
— Слушай, я не для того полночи ублажала собственного начальника, чтобы он не засчитал
мне прогул на работе.
— Это еще кто кого ублажал.
— Склонна рассмотреть это как оскорбление! — огрызаюсь я и, опираясь о подушку, с
трудом поднимаюсь.
— Массаж понравился? — скромно так напоминают мне о том, что вчера и правда имел
место акт самопожертвования.
— Не настолько, чтобы без возражений отправиться на работу! — продолжаю я ворчать.
— Начинай возражать, а я пойду пока кофе выпью. Как закончишь — можешь
присоединиться, — сообщают мне, и для профилактики дальнейшего засыпания отбирают
одеяло. Чувствую себя… Ашером. Дьявол, если даже мне хватило наглости вышвырнуть из
квартиры собственного голого любовника, то уж Шон-то дважды точно не подумает…
Наконец, лениво спускаю ноги с кровати и, вспомнив о вчерашнем разговоре, воровато
заглядываю под кровать. Там ни розовых тапок, ни пыли. Даже у меня последней больше!