Майкл Каннингем - Плоть и кровь
Тревор расхохотался — так громко, что напугал ворону, и она косо снялась с ели и, медленно помахивая крыльями, полетела — живой иллюстрацией понятия черноты.
— Мэри Келли уже имеет всю футбольную команду, — сказал он. — Даже две, старшую и младшую.
Бен молча шел за ними. Он не смотрел на спины своих друзей, на их бесхитростные сильные изгибы.
— Мэри Келли — поблядушка, это верно, — сказал Эндрю, — и все-таки целой футбольной команде она никогда не давала. Она вообще не всякому дает.
— Единственные в старших и младших классах парни, которым не давала Мэри Келли, это пидоры, — сообщил Эндрю. — Эй, Бен?
— Что?
— Сигареты у тебя?
— Да.
Тревор остановился, вытянул из пачки сигарету, закурил. Затянулся, закрыв глаза, наслаждаясь дымом. И спросил у Бена:
— Как считаешь, есть у Эндрю шанс вставить Мэри Келли?
— Мэри Келли — старшеклассница, — ответил Бен.
— А я бы и не подумал двенадцатилетку валять, — сказал Эндрю. — Такие связи недолговечны.
Бен раскурил сигарету, протянул ее Эндрю, раскурил еще одну, для себя. Эндрю вставил в губы сигарету, которую только что держала рука Бена, затянулся. Выпустил изо рта неровную голубовато-серую струйку дыма.
И сказал:
— Нет уж, спасибо. Всем бабам, каких я хочу, семнадцать, на хер, лет.
— Ты бы лучше хотел тех, каких получить можешь, — сказал Тревор.
— Я не могу хотеть тех, кого не хочу.
— А вот я всех хочу, — сказал Тревор. — Старых хочу, молодых хочу, жирных и тех, у которых все волосы от химиотерапии повылазили.
— Ой-ой-ой.
— А ты, Бен?
— Что?
— Ты какой-то тихий сегодня.
— Да, — сказал Бен.
— Мы тебе не досаждаем, нет?
— Вы мне не досаждаете.
— Тебя наши разговоры о бабах не оскорбляют?
— Нет. Не оскорбляют.
— Ну и хорошо.
Молчание. Когда они только еще познакомились, маленькими, довольно было лишь твоего присутствия рядом. Способности рисковать, силы, да просто умения играть. А теперь начались перемены, и ты должен научиться говорить как-то иначе. Обладать целой галактикой желаний и языком, позволяющим их выражать.
— Бен у нас парень крутой, — сказал Эндрю. — Делает что хочет, а болтать об этом не любит.
Когда придет время возненавидеть меня, подумал Бен, Эндрю будет последним.
— У Бена, — сообщил Тревор, — хрен до колена.
— Заткнись, — сказал ему Эндрю.
— Или, может, у тебя вообще не стоит?
— Хватит, Тревор.
— Или у тебя членик с гулькин нос?
Эндрю ударил Тревора по спине тылом ладони — сильно, тот даже пошатнулся. И едва не упал. Он отскочил, моргая и щурясь, пытаясь понять, что произошло. Воздух вокруг Тревора уплотнился от недоумения, он вглядывался в Эндрю так, точно Эндрю ссохся в размерах, стал трудноразличимым.
— С друзьями так не разговаривают, — сказал Эндрю.
— Я же пошутил, мать твою.
— Не смешно.
Тревор со свистом втянул воздух, возмущенно и озлобленно. Этого он не забудет.
— Это же шутка, старик, — сказал он. — Могли бы и посмеяться, мудилы.
— Мне такие шутки не нравятся, — ответил Эндрю.
При его габаритах он мог быть великодушным, защищать других. Мог себе это позволить. На Эндрю довольно было взглянуть, чтобы увидеть все его будущее, как на ладони. Резное, стоически красивое лицо, рука, словно созданная для сильной подачи.
— Ладно, пошли отсюда, — сказал Тревор.
Однако с места никто из них не стронулся. Они стояли, пряча в ладонях сигареты, посреди тускнеющей зелени. Дома за их спинами, череда черных деревьев впереди, у озера. Они стояли и смотрели, как деревья окутываются темнотой.
Дома мать разливала суп из зеленой супницы. Парок, поднимаясь, овевал усталую красоту ее лица. В мире присутствовало тяготение к добру. Оно коренилось здесь, в доме Бена, где лелеяли каждую суповую чашку и каждую ложку. Где сам Бен — во всех его возрастах — улыбался со стен из-за стекла.
— Я вот все думала, думала, — сказала мать, — может быть, нам стоит открыть счет и откладывать на него деньги, которые пойдут на образование сына Зои.
Она поставила перед Беном чашку с супом, сняла со стола другую, отцовскую.
— Хмм, — отозвался отец.
— Мне за него неспокойно. Никто не думает, на что он будет жить, мальчик просто растет, а как — никому не интересно.
— А кто в этом виноват?
— Дело же не в том, кто виноват. Мы можем немного помочь ему, вот что главное.
Бен понес ко рту ложку супа.
— Разумеется, можем, — согласился отец. — А что думаешь о Джамале ты, Бен?
Комната поплыла от жара, полыхнувшего в голове Бена. Ложка замерла перед его ртом. Он поднял на отца взгляд, выговорил:
— Джамаль хороший.
Отец сказал:
— Ты его двоюродный брат, ты старше, чем он, и ты, ну, вроде как пример, который не помешал бы мальчику. Собственно, ты самое близкое подобие старшего брата, какое у него есть.
Бен постарался сделать так, чтобы в лице его ничто не изменилось. Остаться таким, какой он всегда.
— Угу.
— Может, нам стоит попросить его почаще бывать у нас, — сказал отец. — Пусть побегает по лесу, немного спустит пар. А ты взял бы его под свою опеку, ты не против?
Отца Бена переполняли тревожные надежды. Столь многое зависело от него. Ему приходилось с раннего утра и до позднего вечера работать в Ассамблее штата. Оплачивать все расходы, аккуратно водить машину, думать о заботах большого мира. Приходилось каждое утро вновь воспроизводить себя, терпеливого человека, которому предстоит усовершенствовать работу правительства: сейчас — Коннектикута, а вскоре и всей страны, — обращаться в упрямую силу, которая коренится в его познаниях, в его нелюбви к лености и расточительству.
— Конечно, — ответил Бен. Хорошим таким голосом. Голос ему понравился.
— Большой город никакого добра ему не принесет, — сказал отец. — Там слишком много человеческих отбросов, которым только одно и нужно: поймать в свои силки невинного десятилетнего мальчишку.
Бен боялся, что родители услышат, как бьется в его голове кровь. Столовая, поблескивая, плыла перед его глазами. Но он сидел на стуле и ел суп.
— Я все же думаю, что нам следует отложить для него какие-то деньги, — сказала мать. — Ведь рано или поздно ему придется поступать в университет.
— Это если какой-нибудь приличный университет примет его, — ответил отец.
Мать промокнула губы салфеткой. Она была готова на любые жертвы.
— Джамаль умный, — сказала мать. — Ты это знаешь. Он проходит тесты, и его результаты почти зашкаливают.
— А кроме того, в школе он, как тебе известно, появляется хорошо если раз в три дня. В хороших университетах учитываются не одни только результаты тестов. Там не любят ребят, которым все до лампочки.
— Он переживает сейчас трудное время. По вполне очевидным причинам. И потом, он пока учится всего лишь в начальной школе.
— Так я потому и говорю, что ему стоит почаще бывать у нас. Пусть поживет здесь немного, пусть поймет, что такое настоящая семья.
— Наверное, — ответила мать. — Я же не говорю, что нам этого делать не стоит. Однако и деньги ему тоже понадобятся.
— Подачки помогают людям далеко не всегда.
— Прошу тебя, не начинай занудничать.
— К тому же, — сказал отец, — почти наверняка найдется университет, который даст ему стипендию, даже если он вообще в школу ходить не будет. Я, разумеется, не о Лиге Плюща говорю. Поверь мне, существует куча университетов, руководители которых спят и видят таких, как он. В очередь за ними выстраиваются.
Мать сказала:
— Бен, голубчик, тебе супа не добавить?
— А вот насчет банковского счета для него — тут я не уверен, — продолжал отец. — Не уверен, что это пойдет ему на пользу. На вот, получи, хоть и не за что. Я скорее предпочел бы, чтобы Бен преподал ему пару уроков касательно истинных ценностей и настоящего труда — пока Джамаль еще достаточно юн, чтобы усваивать такие уроки.
— Голубчик, еще супа?
Голос Бена все-таки подвел его. Он словно свернулся в его горле в клубок. Бен пошевелил ногами, расслабляя мышцы, заставил себя вспомнить о кортах и небе, о чмоканье, которое издает теннисный мяч, попадая в самую середину ракетки.
— Да, — сказал он. — Еще супа. Пожалуйста.
В ту ночь он проснулся в липнувших к телу пижамных штанах. Сон, который ему привиделся, уже растворялся в его крови. Там был Эндрю. Он плавал. Потом встал в холодной чистой воде, покрытый бисером капель, голый. Что-то ревело, как ветер, но это был не ветер. Эндрю стоял голый, внезапно испугавшийся, посреди большого блюда, наполненного ледяной водой, а рев все нарастал и Бен, не желая того, не согласившись на это, кончил. И проснулся. Он выскочил из постели, содрал с себя пижамные штаны, прошел в ванную комнату. Промыл штаны под краном. Потом засунул их в глубину одежного шкафа, вынул из ящика комода другие. Постарался снова заснуть, но не смог, потому что слишком разнервничался.
Как он мог допустить это?
