Майкл Каннингем - Плоть и кровь
Вилл и Гарри так и проживут вместе до скончания их дней, хоть жизнь эта и не всегда будет легкой. Вилл заведет интрижку на стороне, получит прощение и заведет новую. Он и Гарри расстанутся почти на год, потом станут встречаться снова. Когда же мускулы Вилла начнут обмякать, а кожа утрачивать прозрачность, измены его отойдут в прошлое.
Гарри умрет первым, в семьдесят восемь лет. Когда он заболеет, Джамаль прилетит с женой и сыном из Калифорнии, чтобы побыть с ним. Они проведут в Нью-Йорке несколько дней, а затем Вилл велит им возвращаться домой, к своей жизни, — с Гарри вы уже попрощались, скажет он, а помочь ему все равно ничем не сможете. Он поцелует Джамаля, плачущего. И скажет: ты был хорошим сыном, Гарри знал, что ты любишь его, а визиты — это не так уж и важно. После отъезда Джамаля и его семьи Вилл, почти совсем уже оглохший, проведет несколько дней у постели Гарри. Будет шептать ему что-то, держа его исхудавшую ладонь в своей, покрытой старческими пятнами. А под самый конец, когда Гарри начнет бить дрожь от внутреннего холода, с которым никакое отопление справиться не способно, Вилл осторожно приляжет с ним рядом и обнимет его, пытаясь согреть своим теплом. И будет тихо повторять Гарри на ухо, что все хорошо, что он может уйти. Время самое подходящее. Услышит ли его Гарри, этого нам никто сказать не сможет. Гарри проживет еще двенадцать часов и угаснет поздно ночью, когда Вилл будет спать на соседней кровати.
После смерти Гарри Вилл протянет еще семь лет. Когда же и он начнет умирать, Джамаль приедет, чтобы быть рядом с ним. Нанимать сиделку Джамаль не станет. Он будет сам кормить Вилла, утирать его подбородок, менять испачканные простыни. Понемногу беспомощность Вилла начнет раздражать его. Джамаль будет ругаться, про себя, но по-прежнему делать все, что нужно: кормить Вилла, купать его, а когда к нему станет возвращаться способность говорить, беседовать с ним. Будет рассказывать Виллу о своих связанных с детьми страхах. Его сын от первого брака сбился с пути и ничего от жизни не хочет. Дочь, родившаяся, когда Джамаль уже стоял на пороге среднего возраста, пугает его вспышками раздражительности и непреклонностью желаний. Джамаль расскажет Виллу и о своей второй жене, которую он любит с безудержностью, терзающей его душу, возвышающей его и лишающей сил. А Вилл будет кивать, слушая его и не слыша. Будет думать о Джамале — не о том, что Джамаль, мучаясь, рассказывает ему, но о его живом присутствии рядом, в одной комнате с ним. Думать о живом присутствии Джамаля и Гарри, нисколько не измененного смертью его тела. К нему начнут приходить люди, которых он знал, и Вилл увидит, что все их телесные черты, все слабости и пороки, все добродетели выгорели дочиста. Они станут постоянной компанией Вилла, радующей его. Потом придет дрожь, и ему покажется, что сама комната, в которой он лежит, осыпается, лишаясь всего внешнего — кровати, стола, картины на стене, и растворяется в яростном свете, у которого нет названия.
Сейчас же, вот сейчас, Джамаль одиноко и гибко танцует среди каменных плит. Когда музыка наполняет его голову, он не думает о матери, о Кассандре. Не думает о Бене. Уходит в совсем иные места. Вилл и Гарри стоят бок о бок, молча читая имена. Оба стараются думать только о списке имен, потому что ни тот, ни другой не знает, как им удастся прожить этот день — и следующий за ним. Мэри ведет пальцем по вырезанным в камне буквам, смотрит на гавань. Если она прочитает все имена до единого, то, может быть, узнает одно из них — имя, принадлежавшее сыну кого-то из знакомых ее матери или мальчику, который был немного старше ее и в которого она была по уши влюблена в школе. Мэри отпивает из стаканчика, купленного ее сыном. Касается жемчуга на своей шее.
Вилл сжимает руку Гарри. Он дожил до этого мига и испытывает благодарность. Он обратился в мужчину сорока двух лет, который любит и любим, который должен непонятно как, но играть роль отца при потрясенном горем тринадцатилетнем мальчике. Они стоят рядом, он и Гарри, подделывая интерес к списку погибших, которых не знали, готовясь провести несколько часов в блужданиях по магазинам. Вилл понимает, как сильно хочется Джамалю получить новые кроссовки, белые «Найки». И понимает, что Мэри купит их для него. Понимает, что все муки Джамаля бледнеют рядом с мыслью о новых белых «Найках». Кроссовки спасут его. В них он сможет покинуть пути зла и вступить на путь безгреховности.
Вилл молча читает имена. Джордж Э. Суинк, Леонард Дж. Сэлк, Уильям Э. Талли. Люди, бывшие скорее всего вдвое моложе его — молодые ребята, которые падали, объятые пламенем, с неба, в которых стреляли, которых давили гусеницами в войне, теперь уже мало кому интересной, обратившейся в исторический факт. Вилл представляет себе вырезанные в камне имена своих мертвецов, думает о покупке обуви для Джамаля. Из этого и состоит жизнь, говорит он себе. Мы исполняем незначительные дела и навещаем надгробия.
Он машет рукой матери, стоящей между ним и гаванью, очерченной светом.
— Пошли, — говорит он.
Мать кивает, подходит к нему.
Гарри говорит:
— Ну что, Джамаль? Ты готов?
Джамаль покачивает в такт музыке головой. Приплясывает, наполовину рассеченный тенью надгробия.
Вилл произносит что-то.
Джамаль смотрит на них изнутри музыки.
2035
— Ты куда?
— Я же тебе говорил.
— Куда?
— К заливу. Ненадолго.
— А что в шкатулке?
— И об этом я уже раз пять говорил.
— Что?
— Прах твоих дедушек. Помнишь дедушку Вилла?
— Нет.
— Мы были у него, э-э, больше года назад. Ты тогда была совсем маленькой. Слетали в Нью-Йорк, немного пожили у него. Он был очень старым.
— Это я знаю.
— Ну вот, а здесь его пепел. Его и Гарри. Я развею его над заливом, потом вернусь, и мы с тобой начнем разбивать огород, хорошо?
— Я хочу с тобой.
— Тебе нельзя. Я об этом уже сто раз говорил.
— Почему нельзя?
— Потому что я должен сделать это один.
— Почему?
— Ну, потому что я жил у Гарри и Вилла. Давным-давно.
— Когда был маленьким мальчиком.
— Правильно. И теперь собираюсь развеять их пепел над заливом, один. А ты оставайся с мамой, и когда я вернусь, мы займемся огородом. Хорошо?
— Я хочу с тобой.
— Нельзя.
— Тогда давай я донесу шкатулку до машины.
— Ладно. Если я позволю тебе отнести шкатулку к машине, ты будешь счастлива? Держи.
— Она шумит.
— Что?
— Она шумит.
— Ну еще бы, если ее так трясти. Обращайся с ней поаккуратнее, ладно?
— Что там, внутри?
— Пепел. Я же тебе сказал. Просто пепел.
— Это он шумит.
— Пепел и кусочки костей. Бояться нечего.
— Я не боюсь.
— А то я не знаю. Ты у нас ничего не боишься, верно?
— Я их слышу.
Версия сайта Гей-Библиотека.РФ
http://gay-country.ru
