Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY
— Паспорт показать? Разве таким шутят, мама? — смеется Рада и выходит из кухни.
Проходя мимо мужа, она чуть касается ладонью его спины, словно хочет набраться от него спокойствия. Вообще, все не так
уж и плохо, отец своим присутствием очень смягчает обстановку, при нем мать всегда ведет себя более сдержанно.
Дружинин вдруг тоже уходит, оставляя Гергердта наедине со своей женой. Ларису Григорьевну явно коробит такое
стремление мужа уединиться с дочерью.
Кончиками пальцев она касается спинки стула, собираясь грациозно присесть, и тогда Гергердт резко подается к ней,
вполголоса говоря то, что хотел сказать с того момента, как увидел ее на пороге квартиры:
— Если ты сейчас скажешь хоть что-нибудь, что расстроит или рассердит мою жену, я тебя придушу. Мне плевать, кто ты.
Если Рада расстроится или разволнуется, я тебя придушу на месте. Это понятно?
Дружинина вздрагивает, впиваясь в его лицо бесцветным взглядом. Но глаза ее быстро теряют равнодушие, наполняясь
страхом, смешанным с презрением. В том, что Гергердт на что-то такое способен, она не сомневалась никогда. Его выпад
только доказывает ее правоту, а муженек дочери даже не пытается казаться лучше, чем есть на самом деле.
Он муж ее дочери!
Женщина еле сдерживается, чтобы не скривиться и яростно терзает память, вспоминая хоть какой-нибудь разговор с Радой,
в котором что-то было бы сказано о свадьбе или регистрации.
Как это все походит на дешевый фарс! Муж и жена! Кольца! Какое двадцать шестое сентября? Что за бред? Какой
сентябрь? Рада еще в октябре жила здесь, в этой квартире.
И он, ублюдок, еще ждет ее ответ!
— Даже не сомневаюсь, — сквозь зубы говорит она.
— И это правильно. Ты всю жизнь будешь делать вид, что безумно счастлива за дочь, поняла? Всю оставшуюся жизнь ты
будешь притворяться, что до одурения рада, что она вышла за меня замуж. Потому что я никуда не денусь, ясно тебе? — Он
придвигается к ней вплотную, говорит прямо в лицо, нагло нарушая личное пространство. Он своей открытой агрессией
сминает ее волю. Дружинина задерживает дыхание, застывая испуганным кроликом, и начинает мелко дрожать. — Можешь
спросить у меня что-нибудь. Один раз. Один вопрос, — предлагает Гергердт и отступает, точно разрешая ей собраться с
мыслями.
— Ты знаешь? Про нее? — обтекаемо и без подробностей интересуется она. Если Гергердт в курсе той трагедии, он поймет.
Если не поймет, то так тому и быть.
— Знаю, — с непонятной улыбкой отвечает он.
Лариса Григорьевна вдруг начинает часто и нервно кивать, будто сраженная болезнью Паркинсона. Сползает с
аристократичного лица высокомерная маска, оставляя женщину неприкрыто живой, вмиг лет на десять постаревшей и
несчастной. Даже косметика на этом другом лице будто выцветает, щеки сереют, а глаза становятся влажными, как у
потерявшегося щенка. Потом она быстро вздыхает, злясь, что показала слабость свою перед Гергердтом, и силой воли
старается снова натянуть на себя непроницаемый вид, хотя с таким же успехом можно пытаться укрыться прозрачным
целлофаном. Отходит к окну, останавливается перед ним, обернувшись спиной. Конечно, не панорамой открывшегося вида
Лариса Григорьевна собирается любоваться. Буквально на глазах она снова превращается в железную леди. Распрямляет
плечи, тянется затылком вверх. Каменеет спиной.
Артём теряет к ней интерес и задумывается, чего Рада так задерживается. Слишком долго ее нет, учитывая, что всего-то
нужно вытащить из сумочки паспорт.
Он оставляет Ларису Григорьевну, идет в спальню, но не заходит туда, из прихожей видя, что Рада стоит посреди комнаты,
обнявшись с отцом. Тот держит ее за плечи и гладит по голове, и что-то очень тихо говорит. Гера не слышит, да и не
пытается, не мешает, снова оставляя их вдвоем.
Через минуту Рада приносит на кухню документ, подтверждающий регистрацию брака. Но Ларисе Григорьевне это уже не
нужно.
— Верю-верю, — рассчетливо-аккуратно улыбается она, точно боится улыбнуться слишком широко или, наоборот, — улыбку
недотянуть. — Ну, что ж, — картинно вздыхает, — Вячеслав, тогда не будем задерживать молодых. Пусть решают свои дела,
что ж мы тут под ногами топчемся.
— Конечно, — соглашается Дружинин и улыбается дочери мягко и загадочно.
— Я провожу, — кивает Рада, понимая, как жутко устала от этой пятнадцатиминутной встречи.
fima 06.12.2015 00:51 » Глава 29
— Как это вам, Филипп Филиппович, удалось
подманить такого нервного пса?
— Лаской, лаской… Единственным способом,
который возможен в обращении с живым существом…
«Собачье сердце»
Несколько дней проходит после той короткой встречи с родителями.
Несколько… Или больше?
Трудно определить. Дни текут не скучные, разноцветные, но пропитанные одинаково зудящими мыслями и бесконечным
ожиданием.
Иногда Рада думает о том разговоре. Странно было бы не думать, человек на то и разумный. Собственное состояние
заставляет поразмыслить не только о будущем, но и о прошлом, наталкивая на некое переосмысление.
Как бы цинично это ни выглядело со стороны, сейчас Рада боится лишь одного: стать такой матерью, как Лариса Дружинина.
Не дай Бог ее собственный ребенок будет испытывать к ней такие же чувства, какие она теперь испытывает к матери.
Ей, Раде, оказалась недоступной жертвенная, ничего взамен не требующая любовь к родителям. Пустыми стали понятия
самодостаточности, независимости и гордости, возведенные их стараниями в ранг высших добродетелей. Важнее стало
сопереживание. И просто — переживание. Поцелуй, ласка, доброе слово. Крепкое объятие, в котором чувствовала бы себя
защищенной. Любое проявление заботы, нежности и обожания. Любой знак, говорящий, что она нужна и любима. Что она не
обстоятельство, не несчастный случай, не трагедия... Последние годы чувствовала себя помехой. Грязным пятном на
белоснежной родительской репутации.
Гера абсолютный эгоист в любви. Эгоист по жизни. Делец. Который умеет делать деньги из воздуха. Он и с ней творит что-то
особенное, учит принадлежать ему, быть неотъемлемой частью его мира. Артём сделал ее своей собственностью, при этом
отучив от одиночества, когда единственный собеседник — тишина, а ответ всему — молчание, тошно подтверждающее
любые тяжкие сомнения. С ним она отвыкла быть одна, хотя и не забыла, что это такое.
Вечером Рада разрешает себе поваляться в ароматной ванне. Иногда можно, если воду делать не горячей. Сегодня Артём
обещал сегодня вернуться пораньше, но что-то задерживается. Такое бывает, не всегда все можно просчитать до минуты.
Рада не беспокоит мужа звонками, знает, что, если планы у него изменятся, он найдет возможность об этом сообщить.
Позвонит обязательно.
Шум в спальне заставляет невольно вздрогнуть. Не от страха, конечно, или боязни, а оттого что, расслабившись, Рада
теряет сосредоточенность. Разомлев в теплой ванне, она крепко уходит в свои мысли, в то трепетное и уязвимое состояние
между сном и явью.
— Что это? — смеется, прекрасно видя, что у Геры в руках цветы, но слова срываются от радостного удивления.
— Цветули, — откровенно ухмыляется он. — Понятно, что платье чулки и подвязки отменились, но букет невесты
обязательно должен быть. Как же мы без букета для невесты?
— У нас свадьба была полгода назад. Ты забыл?
— Какая разница?
Это не букет. Букетище. Огромная охапка роз. Артём с трудом удерживает ее, он заперся с цветами прямо в ванную
комнату.
— Ой, куда ты их? — Рада округляет глаза и сгибает ноги в коленях, садясь чуть выше.
Гергердт сует цветы прямо в пенную воду.
— Вазы у меня нет. Пусть тут и полежат, а то завянут. Жалко. Я же для тебя старался, хотел порадовать.
Присаживаясь на край ванны, он протягивает руки и гладит плечи жены, не заботясь о том, что рукава рубашки мокнут от
пены и воды.
— Ты порадовал, — сначала притихшим голосом признается она, а потом снова смеется. Выбирает из вороха цветов алую
розу, подносит к носу, вдыхает тонкий аромат. — Это самые лучшие, самые красивые, великолепные, шикарные цветы,
которые мне когда-либо дарили. Самые-самые.
До Геры Рада постоянно получала от кого-нибудь цветы. И от Антона, и от других мужчин. Она так часто их получала, что
перестала ценить и совсем разучилась ими любоваться. Но муж подарил ей не просто букет. Не один из этих дорогущих, с
одинаково подрезанными, крепко связанными стеблями в оберточной бумаге. Артём принес ей больше сотни роз. Они все
