Виктор Дандре - Моя жена – Анна Павлова
Сила мимического таланта Павловой нашла себе оценку в книге лучшего немецкого критика Оскара Би:
«…Сцена сумасшествия в “Жизели” – одно из величайших созданий, когда-либо достигнутых хореографией. Несмотря на то, что мы не слышим слов, эта сцена нас глубоко поражает, и мы можем понять энтузиазм французов прошлых дней, которые часто предпочитали захватывающую эмоцию хорошо разыгранной пантомимы материалистическому впечатлению, оставляемому словесной драмой. Павлова достигает объединения двух элементов – “драматической игры в танце” и “танца в драме”. Она одухотворяет древнее искусство дуновением современной жизни, она облекает беспредельным натурализмом традиционные основы техники… Ее безмолвное тело – симфония движений; мы чувствуем мелодию в ее руках, гармонию в ее стане. Она вызывает в нас образ великой трагической артистки. Один момент ее темперамент едва-едва дает себя знать, а через несколько мгновений ее движения превращаются в такой вихрь ритмов, что мы буквально поражены богатством музыкальности и пластичности, которое заключает в себе тело артистки…»
Относительно созданных ею двух танцев «Бабочки» и «Стрекозы» Валериан Светлов писал:
«К числу творений, в которых Павлова является настоящим художником, следует отнести еще “Бабочку” и “Стрекозу”.
Эти два хореографических образа, два шедевра, являются в некотором роде как бы антитезой “Лебедя”. Там – видение страдания и смерти, здесь – образы беззаботной радости.
Артистка выбрала такие краски и такие пластические формы, которые из улыбчатой и радостной жизни “Бабочки” и “Стрекозы” создали настоящие песни без слов, удивительной красоты. Я вспоминаю об одном московском вечере, когда публика, при виде этой порхающей в золотых лучах солнца “Бабочки”, пришла в такое восторженное состояние, что заставила артистку повторить этот номер три раза подряд! Танец Павловой дышит радостью жизни; это – благословенный гимн весеннему солнцу, сладости жизни, согреваемой его горячими лучами. Эти очаровательные “песни без слов”, конечно, более чем просто танец. В них есть нечто, что передается немедленно душе без необходимости анализа и рассуждения… Их художественная ценность выше. Нет надобности отыскивать научное определение красот этих танцев – каждый усваивает их безо всякого старания объяснить их себе. И действительно, как можно объяснить “прекрасное”?»
Дальше он говорит о Павловой в балете «Пери»:
«…Я уверен, что никакая современная танцовщица, воспитанная в принципах отрицания классического танца и, следовательно, получившая свое артистическое образование в обратном порядке, то есть начав с отвержения “устаревших” эстетических основ, никогда не сумеет доказать своего художественного понимания новых артистических концепций в той мере, как это сделала Павлова в “Пери” Роже-Дюкаса.
Партитура балета очень трудная. Ритмы меняются постоянно, счет чрезвычайно сложен; мелодические фразы гармоничны. Танец оригинален и изыскан, отвечая в малейших подробностях духу музыки.
Павлова здесь неузнаваема. Перевоплощение ее таково, что зритель просто поражен, потому что эта артистка, классическая по преимуществу, достигает полной трансформации самого принципа своих танцев».
Другой известный критик писал об Анне Павловой:
«…Она всегда выражает все заново, и вследствие того, что она никогда не устает творить, зритель никогда не устает смотреть. Форма и содержание сливаются в одно гармоническое целое, и как бы ни были сложны элементы, их составляющие, они всегда имеют основанием поэзию самой чистой красоты…»
И век Павловой был другой.
Если начало своей карьеры она провела в России под сенью своего Императорского театра в постоянной работе со своими учителями, то все ее дальнейшее служение искусству прошло на сценах всего мира, при трудных и неблагоприятных условиях, когда в искусстве появились новые течения, заколебалась традиция, началась погоня за дешевыми эффектами, загремел джаз, остро ощутилось падение вкуса публики, все менее понимающей искусство, все менее интересующейся им.
Это хорошо отметил один американский критик, писавший про Анну Павловну, что для того, чтоб при современных условиях двадцать лет пробыть неоспоримой царицей танца и в течение этого времени неизменно пользоваться громадным успехом и обожанием во всех странах мира, заставлять силой своего таланта и своей верой в искусство отступать пред собой пошлость и бездарность, мало быть даже гениальной, и она по праву должна быть признана одним из светочей цивилизации.
Когда Анна Павловна вновь приезжала в какую-нибудь страну, то критики, директора театров и знакомые с удивлением говорили как о невероятном факте о том, что она танцует еще лучше, чем танцевала десять лет тому назад.
Технически Анна Павловна, конечно, танцевала не лучше, но ее переживания, большая зрелость души отражались на танцах глубочайшими проникновениями, и она умела передать это своим зрителям.
Когда Анна Павловна танцевала в Париже «Жизель», то внуки Теофиля Готье, автора балета (взявшего сюжет у Гейне), и внуки автора музыки Адана присутствовали на спектакле. В этих семьях свято хранятся традиции их знаменитых предков и устные предания относительно первых исполнительниц «Жизели». Интересно, что в своих письмах к Анне Павловне, передавая свои восторги, вызванные ее танцами и игрой, потомки Готье и Адама говорили, что исполнение ею «Жизели» было таково, что их деды не могли даже мечтать о подобном.
Если о Тальони осталась легенда как о Сильфиде, то легендой о Павловой будет мистический образ Лебедя, ждущего в смерти своего освобождения. Одна она достигла в искусстве того, что должно назвать неслышным веянием божественного.
Глава XXIV
Последние дни Анны Павловой
Страшные дни подходили.
Завершилось последнее турне по Европе. Его Анна Павловна начала в январе 1930 года в Испании, потом объехала юг Франции, Швейцарию, Германию, Данию, Швецию, Норвегию и закончила свой сезон 12 мая в Париже. Теперь Анна Павловна получила продолжительный отдых. Частью это время она провела у себя в «Айви-хаус», затем поехала в Пломбьер (Вогез), где принимала ванны.
По окончании курса лечения Анна Павловна чувствовала себя очень хорошо и, вернувшись в конце августа в Лондон, начала готовиться к английскому сезону, который открылся 8 сентября и продолжался до 13 декабря в «Гольдесгрин-театре», который находится в пяти минутах ходьбы от «Айви-хаус».
Во время этого турне Анна Павловна начала опять жаловаться на боль в левом колене. Массаж и диатермия на этот раз ей мало помогали. Так как наше континентальное турне должно было начаться только 19 января, Анна Павловна решила воспользоваться этим перерывом и отправиться на солнечный юг Франции, предварительно заехав в Париж, чтобы посоветоваться с докторами относительно своей ноги. В Париже Анна Павловна виделась со специалистами, которые нашли, что пяти недель отдыха будет достаточно, чтобы боли прошли. По приезде в Канны Анна Павловна начала лечение, заключавшееся в йодинизации (способ введения препарата йода путем электролиза). Анна Павловна много гуляла и чувствовала себя очень хорошо. Через две недели после начала лечения она стала понемногу заниматься и для этого ходила в местный театр. В первые дни Анна Павловна волновалась: как лечение отразится на ноге? Но постепенно все больше и больше стала убеждаться, что произошло значительное улучшение. К концу пребывания в Канне она уже делала полные экзерсисы совершенно свободно. До начала сезона в Голландии Анна Павловна хотела прорепетировать с Владимировым в Париже, и 10 января мы выехали из Канн.
11-го, около девяти часов утра, когда Анна Павловна еще спала, мы почувствовали сильные толчки, и поезд остановился. Анна Павловна проснулась в испуге, но, подняв штору и увидев, что мы около станции, стоит чудный солнечный день, спокойно начала одеваться. Мы вышли из нашего вагона. Он остался невредимым, хотя соседние вагоны пострадали. И только подойдя к локомотиву, около которого стояла группа механиков и рабочих, мы поняли, какой катастрофы избежали. Паровоз был совершенно разрушен. Как оказалось, наш поезд налетел на маневрировавший в это время товарный состав. Мы вернулись в вагон и стали ждать, пока пришел паровоз, повезший нас обратно на какую-то узловую станцию. Оттуда, уже другим путем, нас доставили в Париж. Никакого влияния на здоровье Анны Павловны этот инцидент не имел.
В Париже Анна Павловна показалась доктору Залевскому. Он остался доволен результатом лечения, и Анна Павловна начала заниматься первые дни одна, а затем с Владимировым, который мне рассказывал, как он был удивлен Анной Павловной: настолько она оправилась и готова к сезону.
Дела заставили меня поехать в Лондон, и эти дни я не был с Анной Павловной в Париже. Потом мне говорили, что в один из этих дней Анна Павловна, приехав упражняться, нашла, что зал не протоплен, – было очень холодно. Тем не менее, она осталась там работать и, может быть, разгоряченная после танцев, переодеваясь, простудилась. Возможно также, что Анна Павловна простудилась еще в Каннах, где были резкие перемены погоды. Анна Павловна никогда не береглась, не закрывала шеи, ходила обыкновенно в открытых платьях. Будучи очень выносливой, она, вероятно, не заметила первых симптомов болезни и, приехав в таком состоянии, работала в Париже несколько дней, пока окончательно не простудилась в холодном зале.
