Майкл Коннелли - Черный ящик
– Это женщина, с которой вы впятером расправились, а потом все вместе попытались замести следы.
– Это безумие. Это какое-то…
Но Босх уже предъявил ему следующее фото, на котором было запечатлено орудие убийства.
– А это трофейный пистолет из Ирака, из которого ее застрелили. Один из тех стволов, которые, как ты рассказал мне раньше, вы сумели контрабандой провезти в США.
Бэнкс лишь пожал плечами.
– Ну и что с того? Чем мне это грозит? Отнимут ветеранскую карточку? Тоже мне, большое дело! Убери от меня эти фотки.
Вместо этого Босх выложил еще одну фотографию. Бэнкс, Доулер, Косгроув и Хендерсон рядом с бассейном на «Саудовской принцессе».
– А это вы четверо на борту того самого судна накануне вечера, когда перепились и изнасиловали Аннеке Йесперсен.
Бэнкс снова помотал головой, но Босх отчетливо видел, что последнее фото попало точно в цель. Теперь Бэнкс перепугался насмерть, понимая, что был тем самым пресловутым слабым звеном. Как, впрочем, и Доулер. Вот только не Доулер сидел сейчас прикованный наручниками к стулу. А он – Бэнкс.
Все его многолетние страхи и волнения мгновенно вскипели, и он совершил огромную ошибку.
– Срок давности по статье за изнасилование – всего семь лет, а больше у тебя ничего на меня нет. Потому что ко всему остальному дерьму я не причастен.
Вот это было уже очень важное признание. До сего момента Босх мог оперировать только теорией заговора, но не имел ничего, чтобы подкрепить ее. А потому вся его игра с Бэнксом преследовала одну главную цель: настроить его против остальных. Сделать своего рода уликой в деле.
Но поскольку до Бэнкса, похоже, еще не дошло, в чем он только что признался, какую важную информацию выдал, Босх поспешил продолжить:
– Это Хендерсон сказал тебе, что на вас уже нельзя повесить изнасилование? Поэтому он попер на Косгроува и стал вымогать деньги на собственный ресторан?
Бэнкс молчал. Он был откровенно поражен осведомленностью Босха. А тот оперировал догадками, но строились они теперь на прочном фундаменте понимания, что связывало этих людей и какими могли быть отношения между ними.
– Только шантаж дорого обошелся ему самому, так ведь?
Босх кивнул, словно подтверждая истинность своих слов. По глазам Бэнкса он видел, что тот пытается понять происходящее. Этого он и добивался.
– Похоже, до тебя начало что-то доходить, – сказал Босх. – Все верно. Мы уже взяли Доулера, и он не хочет загреметь за решетку на всю жизнь, а потому согласился сотрудничать.
Бэнкс помотал головой.
– Врешь! Этого не может быть. Я с ним недавно разговаривал. Позвонил, как только ты ушел из бара.
Вот в чем заключалась главная опасность импровизации. Ты не знаешь, в какой момент твоя история напорется на подводный камень в виде неизвестного тебе факта. Но Босх попытался выкрутиться:
– Конечно, ты с ним разговаривал. Но только он в тот момент был уже в наших руках. Тебе он сказал только то, что ему позволили. А потом опять запел, как птичка, выдавая нам с потрохами тебя, Косгроува, Брабанда… То есть Барабана. Ведь так вы, парни, звали его тогда?
По глазам Бэнкса было видно, что он окончательно купился на версию Босха. Кто-то же должен был сообщить ему о Барабане. Придумать такое невозможно.
Босх разыграл еще одну сценку, сделав вид, будто внимательно изучает лежавшие перед ним материалы дела, словно там имелось нечто, о чем он забыл упомянуть.
– Жаль мне тебя, Реджи. Когда дойдет до Большого жюри, суда, обвинений в убийстве, изнасиловании, преступном сговоре и так далее, на кого раскошелятся Косгроув и Брабанд, чтобы нанять лучших адвокатов, как ты думаешь? А кто станет защищать таких, как вы? Они все спишут на вас. Заявят, что это ты с Доулером и Хендерсоном совершил преступления. И кому поверят присяжные? Им или вам?
Бэнкс подался вперед, но наручники крепко удерживали его на месте, и он лишь поник головой, испуганный и покорный судьбе.
– Срок давности истек, – промямлил он. – Меня уже нельзя привлечь за сделанное на том корабле, а больше я ни в чем не виноват.
Босх усмехнулся. Его всегда поражала способность преступников либо отстраняться от содеянного, либо подводить под него рациональную базу.
– Ты ведь даже произнести этого не в состоянии, верно? «Сделанное на том корабле». Назовем вещи своими именами. Это было групповое изнасилование. Вы, парни, сексуально надругались над ней. И ты плохо разбираешься в законах. Заговор с целью сокрытия преступления является продолжением преступления и отменяет срок давности. Так что против тебя все еще можно выдвинуть обвинения, Бэнкс. А их выдвинут непременно.
Босх напирал, продолжая игру и фантазируя на ходу.
Впрочем, у него не было другого выхода. Чтобы добиться своего, ему требовалось окончательно запугать Бэнкса, заставить его говорить, пробудить желание дать показания против остальных. На самом деле все его страшилки про тюрьму и суд оставались до сей поры обычными пустышками. У Босха были пока всего лишь крупицы косвенных доказательств причастности Бэнкса и его сотоварищей к убийству Аннеке Йесперсен. Он не располагал ни свидетелями, ни стопроцентными уликами против них. Да, он разыскал орудие убийства, но не готов был вложить его в руку одному из этих мужчин. Да, в деле имелись материалы, доказывавшие соприкосновение жертвы с подозреваемыми во время войны в Заливе и годом позже в Лос-Анджелесе, но это не служило прямым подтверждением, что именно один из них расправился с ней. Босх прекрасно понимал, насколько всего этого недостаточно, и ни один самый неопытный заместитель районного прокурора в Лос-Анджелесе не пожелает стать обвинителем по такому делу. У Босха имелся единственный шанс – добиться признания от одного из заговорщиков. Обманом, заигрываниями, угрозами и чем угодно еще ему необходимо было сломать, расколоть Бэнкса и заставить рассказать о случившемся.
Бэнкс же продолжал мотать головой, но теперь с таким видом, словно пытался отогнать от себя какие-то мысли или картины, рисовавшиеся ему воображением. Как будто эти движения могли отогнать мрачную реальность.
– Нет, нет, приятель! Так нельзя. Ты должен мне помочь, – взмолился он. – Я расскажу тебе все как на духу, но ты должен меня вытащить. Пообещай мне это.
– Я не имею права давать тебе обещаний, Реджи, но готов замолвить за тебя словечко в офисе прокурора. И еще могу заверить, что в прокуратуре тщательно оберегают своих ключевых свидетелей. Но если ты хочешь попасть под надежную защиту, тебе лучше сейчас же мне открыться и рассказать все, что знаешь. Абсолютно все. И никакой лжи. Один раз соврешь, и все пойдет прахом. Мотать тебе тогда срок до конца своих дней.
Он дал Бэнксу время осознать услышанное, прежде чем продолжил. Босх понимал, что должен прямо здесь и сейчас получить неопровержимые доказательства против остальной четверки. Если шанс будет упущен, то уже навсегда.
– Итак, ты готов говорить? – спросил он после долгой паузы.
Бэнкс не слишком решительно, но кивнул.
– Да, готов, – ответил он.
Глава тридцать первая
Босх ввел пароль в свой мобильник, активируя режим диктофона. После чего приступил к допросу. Он официально представился, назвал номер дела, в связи с которым проводились следственные действия, и описал Реджиналда Бэнкса, не забыв упомянуть его возраст и полный домашний адрес. Затем Босх зачитал подследственному его права по шпаргалке, которую хранил в кожаном бумажнике вместе с полицейским жетоном, а Бэнкс сделал заявление, что дает показания добровольно, исходя из желания содействовать отправлению правосудия и не настаивает на предварительной консультации с адвокатом.
После этого Бэнксу потребовалось девяносто минут, чтобы рассказать историю длиной в двадцать лет, начавшуюся на борту круизного лайнера «Саудовская принцесса». При этом он ни разу не употребил слова «изнасилование», но признал, что четверо из них – Бэнкс, Доулер, Хендерсон и Косгроув – совершили половые акты с Аннеке Йесперсен в каюте судна, пока женщина находилась в бессознательном состоянии, вызванном воздействием алкоголя и наркотического вещества, которое Косгроув тайком подсыпал ей в напиток. По словам Бэнкса, Косгроув в шутку называл наркотик «ром и пунш», но Бэнкс не мог объяснить, откуда взялось это название. Насколько он знал, это было сильнодействующее успокоительное, которое вводили крупному рогатому скоту перед транспортировкой.
Босх же догадался, что речь шла о седативном ветеринарном препарате ромпуне. Он уже сталкивался со случаями его применения при расследовании других дел.
