Неизвестно - Батшев Мой французский дядюшка
Агент опытный человек, у него в клиентах ходил Мишель Симон. И эта, су- масшедшая.Он мне рассказывал. Мы с ней снимались в каком-то фильме, я ее тогдашнего мужа знал. Как же ее?..
- Да что вы беспокоитесь? Договоримся!
- Угу.
- Пьер! Перестаньте! Не набивайте себе цену! Снимать будем в Испании. Море, солнце. Хорошее вино.
- Я не люблю испанских вин.
- Вы их не знаете, - ласково обещает Бунюэль. - А какой коньяк, знаете?
- Нет, - сержусь я. - Что я вам - пьяница?
- Узнаете и коньяк, - улыбается режиссер.
- Скажите хотя бы, как называется фильм?
- «Андалузская собака».
- Ага, сначала я понял, что - «Стеклянный глаз».
Он морщится.
- Нет, глаз здесь ни при чем.
- А какая порода?
- Чья порода? - не понимает режиссер.
- Собаки, разумеется. Если собака, то должна быть и порода.
Он смотрит на меня, как на дефективного.
- Никакой собаки не будет. Просто такое название.
Я вздыхаю - ему, в конце концов, виднее. Но сколько будет платить?
27
Черное пальто, седая бородка, котелок - годы неумолимы.
- Бонжур, господин генерал.
- Бонжур, господин артист, - тоже по-французски в ответ.
О варварский акцент, за версту слышен русский акцент генерала Кутепова!
28
Запись по фильму
Крупный план ладони, в центре которой кишат муравьи, выползающие из черной дырки. Ни один муравей с руки не падает. Наплыв.
Я посадил ее в такси, она отвергла мои попытки дать деньги шоферу (русскому! - он понимал, о чем мы говорим!), и автомобиль отбыл в моросящий туман вечера.
Долго смотрел ей вслед, пока другие машины не заслонили перспективу, затем направился к дому - пройти надо было всего квартал от перекрестка, где стояли такси, и тут-то меня схватили двое: по удару в бок, а потом - удар в лицо, который отбросил меня в лужу, понял - из-за нее! - а они, эти двое, все пытались еще раз ударить меня в лицо, и один из них прошипел другому, кругломордому:
- Сделай ему из личика яичницу, Поль, - и тут я узнал обоих, резко перехватил ладонь и стал ломать ему пальцы, он заорал, а я отшвырнул его на кругломордого, отряхнул руки и сказал, задыхаясь:
- Прекрасно, господа сюрреалисты! - тут же отбил ногой попытку усатого прыгнуть на меня сбоку. - Мы будем уродовать друг друга профессионально, - я вытер лицо, почувствовал, что бровь и губа разбиты. - Вы мне лицо, а я вам - пальцы. Посмотрим, что вы завтра нарисуете ими...
- Гадина, - бормотал усатый, - молокосос, наркоман...
- Сам пидарас, - отозвался я и резко отшатнулся в сторону - квадратный Поль летел на меня, словно паровоз.
На счастье, на другой стороне улицы хлопнула дверь - кто-то вышел из дома.
- В следующий раз глаза выдавлю, - пообещал кругломордый.
- В следующий раз без пальцев уйдешь, педрила, - пообещал ему вслед я.
Это называется - драка на лестнице. Но нельзя за мерзавцами оставлять последнее слово.
Дали массировал пальцы, отходил, глядя на меня из-за плеча. Я узнал его сразу и бессильно показал кулак. Он скорчил в ответ зверскую рожу.
Я быстро пошел по улице, они следовали за мной.
На углу стоял полицейский, с интересом глядя в нашу сторону. Я поспешил к нему.
- Два хулигана напали на меня! - зло выпалил я. Он отодвинулся.
- Идите, идите, - махнул рукой в сторону.
Дали и Элюар остановились.
- Но хулиганы. вон они, - я показал на спокойно удаляющихся приятелей. Полицейский отвернулся в другую сторону, словно кого-то поджидая.
- Уходите отсюда, - нахмурился он, брезгливо оглядывая меня.
В витрине отражался некто в испачканном пальто с нахлобученной кепкой. Действительно, вид мерзопакостный - губа разбита, волосы всклокочены, под глазом синяк, царапины...
У, мерзавцы!
Я стал отряхивать пальто, осмотрелся. В знакомом окне бистро маячило лицо официанта Огюста.
Он вышел из дверей и вытряхнул скатерть. Пока я подходил, он таким же манером вытряхнул коврик.
- Привет, господин артист, - приветствовал он.
- Привет, Огюст, - заходя в бистро, ответил я.
- Кто вас так отделал? - рассматривая мое лицо, поинтересовался официант, входя следом.
- Два негодяя, - направляясь в уборную, бросил я.
Я вымыл лицо, пригладил волосы (расческу, конечно, забыл!), вернулся в зал, сел у окна.
- Вам помочь? - подошел Огюст.
- Не надо. Все в порядке.
- Кофе? Молоко? Вино?
За столиками никого не было. Только у цинковой стойки маялись двое завсегдатаев, Хозяин налил им из бочонка дешевого вина («Кот де Рен », не иначе, мелькнула мысль) и махнул приветственно рукой.
- Наверно, кофе с ромом, - решил я. - И что-то сладкое.
Огюст на секунду закатил глаза, гадая, что я имею в виду под сладким, затем, кивнув, отошел от моего столика.
Из окна виднелась улица Удино, в которую упиралась улица, где я сейчас сидел у окна кафе. Там у красного автомобиля-такси стоял давешний полицейский.
С чего бы ему стоять здесь? Никогда здесь не было полицейского поста. Честное слова, за два с лишним года, что живу на улице Русселе, не видел ни одного полицейского.
Другой автомобиль, выкрашенный в грязный серо-зеленый цвет, застыл на углу. Возле него прогуливались два мордоворота в одинаковых желтых пальто.
Огюст принес кофе и большую рюмку с ромом.
- А сладкое?
- Только пирожное, - извиняющее сморщил он нос.
Я вздохнул - знаю ваши пирожные, но делать нечего, и кивнул. Очень хотелось сладкого. После глотка рома горячий кофе - именно то, что сейчас нужно. Комок в груди исчез, в желудке стало тепло, и я отправил следом еще глоток кофе.
- Ого, свинтили! - услышал голос Огюста. Он стоял у окна, прижав к нему нос. Я поднял голову. Мордовороты в желтых пальто заталкивали какого-то человека в машину, и влезли следом. Мелькнуло черное пальто.
Знакомое пальто.
На ком-то из моих знакомых я видел такое пальто. Стал вспоминать, и не мог вспомнить. Полицейский подошел к машине и сел в нее вслед за мордоворотом в желтом.
Автомобиль сразу же сорвался с места, выехал на рю Удино и повернул к Бульвару Инвалидов.
Следом рвануло и красное такси.
Огюст повернулся ко мне:
- Видали, Пьер? Сыщики схватили какого-то мошенника.
Я воспеваю ГПУ, которое формируется В сегодняшней Франции.
Я воспеваю ГПУ,
Которое нужно нам во Франции...
Луи Арагон
29
Запись по фильму
Чьи-то руки маленьким ключом открывают шкаф и достают галстук, завернутый в шелковую бумагу. Коробка, бумага и галстук должны быть покрыты косыми полосками, такими же, как полосы дождя, но только другой ширины. Та же комната. У кровати стоит девушка. Она неотрывно смотрит на детали костюма персонажа - пелеринки, коробочку, жесткий воротничок, темный, однотонный галстук, - все это разложено таким образом, будто надето на человека, лежащего на кровати. Наконец, девушка решается взять в руки воротничок, чтобы снять с него однотонный галстук и заменить полосатым, который был в коробке. Затем она помещает воротничок с галстуком на прежнее место и садится у кровати в позе человека, бодрствующего у ложа покойника. (Nota Вепе: Подушка и одеяло на кровати слегка смяты и придавлены, словно под тяжестью человеческого тела.) Вдруг ей кажется, что кто-то стоит у нее за спиной. Она оборачивается и видит того же самого человека, но теперь уже одетого без всяких ухищрений. Это отнюдь не удивляет ее. Он внимательно разглядывает что-то у себя в правой руке. Девушка подходит и тоже смотрит на его ладонь.
- Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как - политика, как - вольнодумство, критика и все такое прочее... Потому... Народ мы скифский, русский. Народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой-то сидеть будет? Ах, милые!
Не знаю. И потому - кончаю. На прощание только прибавлю свое малюсенькое изреченьице: «А все-таки - фиалка машинку победит!»
- Поэт, - хмыкнул Поплавский. - Привет, поэт Павел Бред! Наливай.
Я посмотрел на бутылку:
- Никогда не пил такого вина.
- Понравилось? - обрадовался Поплавский. - Хорошее вино. Именно такое вино мы пили с Куприным Александром Иванычем.
- С Куприным? - не поверил Горгулов. - Опять врешь.
С трудом я вспомнил, что Куприн - русский писатель, даже что-то читал, когда учился в гимназии. Но что читал - не помню.
- А разве я не мог выпить с Куприным? Я работал в зверинце.
- Ты? В зверинце?
- А разве я не мог работать в зверинце? В кафе заходил после работы. Куприна там знали. К нему приставал один мужик. То ли каменщик, то ли садовник. Звали Поль. Этот Поль напивался как свинья и приставал к Куприну: - Мэтр, я не Поль. Я - Артур. Как так? А очень просто. Когда трезвый, то Поль. А как напьется - раздвоение личности, и уже он не Поль, а какой-то таинственный Артур... И Куприн восхищался: - Какая фантазия, а?!
