Неизвестно - Жбанов Владимир Рыжий
— Такие дорогие книги сдаёте? — удивилась старая приёмщица.
— Здоровье дороже, — улыбаясь, ответил довольный Рыжий. С деньгами в кармане он чувствовал прилив сил. «Зайду-ка в баньку, попарюсь, пивка дерну, оденусь хорошо и позвоню. Эх, хороша ты, жизнь, жизнь, ты прекрасна!»
ГЛАВА 4
В бане была длиннющая очередь. Рыжий, предвидя это, захватил с собой пару свежих газетёнок, скорее бульварного, чем политического толка. Отстояв около часа в проёме, он наконец приблизился к заветной двери. И тут до него донеслось откуда-то спереди: «Ты куда, дед, прёшься, в очередь становись. Все помыться хотят». Рыжий привстал на носки и увидел, как молодчик с бритым затылком и явным отсутствием интеллекта на физиономии, ухватив за плечо старика, который хотел пройти без очереди, нагло подталкивал его в конец очереди. «Да я, ребята, не выстою, я участник войны», — не требовал, а просил старик. «Те, кто воевал, там остались, так что не зли людей», — не унимался молодчик. Кто-то спросил: «А может, он инвалид? Пусть корки покажет».
«Да нет, не инвалид я, но стоять тяжело, пустили бы», — совсем тихо просил седой старик.
«Не инвалид, так я тебя инвалидом сделаю, если не свалишь», — продолжал нагличать «бычок». Рыжий поразился тупой наглости молодчика и равнодушию очереди, состоящей из здоровых мужиков. Нервы его не выдержали, и он рванул вперёд.
— Ты чего старика обижаешь, парень? — сдержанно произнёс Рыжий.
— Пусть старик идёт, — поддержал кто-то из очереди.
— Пусть попарится! Жалко, что ли? — донеслось ещё несколько голосов.
— Ты, урод, — скривив физиономию, выдавил пацан. — Я тя тоже в категорию льготных поставлю.
Рыжий, чувствуя поддержку, произнёс:
— А ну, сопляк, извинись...
Но не успел он докончить, как сильный удар свалил его. И ещё по бокам прошла серия ударов ногами. Кто-то закричал «милиция», кто-то помог спуститься Рыжему вниз. Доволокли до парикмахерской. Там он немного пришёл в себя. Глаз заплыл, бок болел, из левого уха текла кровь.
Парикмахерша, женщина средних лет, сочувственно охая, помогла ему обработать раны свинцовыми примочками и йодом.
— И куда ты дёрнулся, парень? — заговорил мужик из тех, что помогли ему спуститься вниз. — Там же их человек шесть бугаёв было. Вот народ и помалкивал. А ты — смелый такой... хорошо ещё не убили.
— Да, вы правы, зря я полез, извините, спасибо.
Рыжий встал, его качнуло, он мельком посмотрел в зеркало. «Ни фига себе влепил, гад». Из зеркала на него смотрело нечто напоминающее синюю подушку. Здравствуй, Маргарита, и прощай. Недели две как пить дать показываться на люди нельзя.
После такого удара никак не мог прийти в нормальное состояние. Голова гудела, бок болел, а ухо даже стало слышать хуже. Кое-как, постанывая, добрался до мастерской. С грустью поглядел на чёрный костюм, приготовленный к выходу. Огромная красная роза на длинной ножке одиноко стояла на столике в стеклянной тонкой вазе. Завянет, жаль.
Рыжий рухнул на диван.
«От блин, а как всё красиво начиналось», — сожалея, рассуждал он, глядя в потолок с облупившейся штукатуркой. В дверь постучали. «Пошли они все в задницу, не открою». Стук повторился. «А-а, твою мать», — с трудом поднявшись и медленно подойдя к двери, прикрыл ладонью оплывший глаз и тихонько спросил:
— Кто?
— Я, Лена.
«Ещё этого не хватало», — узнал Рыжий голос своей второй жены. Он отворил дверь. Лена вошла и с испугом посмотрела на него.
— Что с тобой, тебя избили? — наигранно сложив руки на груди, она сделала страшные глаза.
— Да, я плохо себя чувствую. А что ты хотела?
— Да, в общем-то, я по делу, — вероятно, посчитав, что достаточно позаботилась о нем, перешла на деловой тон, — ты знаешь, нашему мальчику пришло время служить в армии.
— Ну, пусть служит, кто мешает, что ли?
— Да, тебе действительно наплевать, что творится с твоими детьми. Ты всегда думал только о себе. Сейчас у мальчика решается судьба.
— Я ничего не понимаю, Лена, — держась за больной глаз и кривясь от боли в боку, удивлённо спросил Рыжий. — Его что, забраковали, он же нормальный парень, разве что зрение плохое, так в армии не только стрелки нужны. Ну, вот связисты там или...
— Или, — оборвала бывшая жена, — с тобой никогда нельзя было нормально поговорить. Ты всегда был глупым человеком. Ты хоть понимаешь, что сейчас творится в армии?
— А ты-то откуда знаешь? — удивился опять Рыжий.
— Да его там могут убить, изуродовать. Ты понимаешь, с его характером туда нельзя.
— А-а-а, — протянул Рыжий. — Вон ты куда клонишь. Так что, мне помочь ему теперь под дурачка закосить, а может, палец ему отрежем?
— Ты ещё иронизируешь!? Это же твой сын. Или у тебя нет сына? Ты своих детей на шлюх променял, — сказала Лена, и в ее глазах появились слёзы. Она достала платочек и аккуратно, чтобы не размазать краску, промокнула их.
— Так чего же ты хочешь от меня? Я ведь не военком, — недоумевал Рыжий.
— Есть один способ, — успокоилась Лена. — Но для этого нужны деньги.
— Сколько?
— Немало!
Рыжий забыв про боль в боку, стал быстро ходить по мастерской.
— Так, так. Угу. Значит, деньги есть — и всё в порядке, а у кого денег нет — иди, тяни лямку. А он что думает? Он что сам-то говорит?
Лена молчала, изредка всхлипывая.
— Да мой отец фронт прошёл. Я сам...
— Не надо, — перебила Лена, глаза ее сверкали гневом и ненавистью, — дальше я знаю. Что ты интересы Родины защищал, что добровольцем был. А если его убьют или покалечат? Плевать мне на Родину и на ваш тупой патриотизм, — уже кричала, забыв про краску, Лена.
— Так ведь Конституция же есть, а ты его и меня на уголовщину толкаешь! Опомнись!
— Ты — подлая тварь, я всегда тебя ненавидела, бездарь, придурок, мразь, подонок... — Лена зашлась в истерике.
Рыжий вспомнил совместную жизнь и развод с ней. Присел и тихо закурил. Лена, закрыв лицо руками, рыдала. Потом встала.
— Так, ладно, я и не ожидала от тебя другого. Пей, гуляй, сиди в своём сраном подвале. Сына у тебя нет, — и она отправилась на выход. В дверях повернулась, сжала губки и, прищурившись, процедила:
— Правильно тебе влепили, жаль только, что мало! — вышла, хлопнув дверью так, что банка с кистями упала на пол со стеллажа и покатилась под ноги Рыжему. Тот что есть силы ударил по банке ногой. Банка с грохотом отлетела к стене. «Тьфу, гадина. Слава богу, что я развёлся с ней. Это ж надо. Всегда придумает такое, что хоть ты вешайся... »
Рассуждая так, он пошарил рукой за книгами и вытащил бутылку водки, заготовленную специально для опохмелки на завтра, налил стаканчик. Потом открыл холодильник, достал сыр, колбасу, масло, ловко приготовил бутерброд. Выдохнул, «хлопнул» стаканчик, закусил. Алкоголь подействовал моментально. Он словно освободился от чего-то ненужного, лишнего. Рыжий сделал примочку на глаз и, выпив ещё полстакана, прилёг. Голова немного кружилась. Он чувствовал, как устал и как хорошо лежать вот так спокойно, когда никто тебя не трогает. Реальность переходила в сон. И вот он уже не здесь. А где-то там. «Где я?» Спрашивает и не слышит ответа. «Ответь мне, мама!» — «Нет, сынок, не отвечу». — «Почему, мама? Потому что ты уже умерла и просто снишься мне? Но я же слышу тебя. Рита? Это ты? Прости, но я не смог позвонить тебе. Как ты смогла прийти ко мне? Я такой страшный, не смотри на меня, я... я... я... Что это? Убери, не надо, ничего не надо».
— Тихо, тихонько, всё будет хорошо. Просто у тебя температура. Всё пройдёт.
Рыжий открыл глаза и увидел Маринку.
— Кто это тебя так отоварил? Надо же. А я захожу, дверь открыта. Смотрю, лежишь пьяный, ну, думаю, вот набрался. Подхожу — и чуть не обомлела. Так что случилось?
Рыжий встал с трудом и подошёл к зеркалу. Фингал налился синевой. Опухоль мешала даже открывать рот. Удар был сильный. «Профессионал», — отметил про себя Рыжий.
— Серенький, сходи завтра к врачу. Ну, хочешь, я с тобой пойду.
— Ага, разве чтоб без очереди пройти. На твои ляжки как посмотрят, так сразу же окажут скорую, блин, помощь, — Рыжий с трудом улыбнулся.
— Знаешь, Сергей, а ты ведь совсем недавно стал так ко мне относиться. Что- то случилось или опять самопоедание? Новая любовь? Нет, ничего у тебя не выйдет. У тебя такие жёны классные были, и чего тебе не хватало. Из шикарных квартир — вот сюда, в подвал. Эх, глупо, а может, всё же вернешься?
— К кому? — спросил Рыжий с горечью, вложив в этот вопрос всю свою боль, безысходность, потерю веры в будущее.
За неделю, действительно, опухоль прошла. Рыжий всё это время вёл себя сдержанно. Даже не пил. Наоборот, он отправился в лес, на пленэр. Писал этюды. Лежал в поле, жуя соломинку, подолгу смотрел в небо, где кружились птицы. Он отдыхал. Уходил рано утром, возвращался поздно вечером. Друзья и знакомые решили, что куда-то уехал.
И вот однажды вечером решился. Набрал номер и затих в ожидании. Шесть, семь, восемь гудков. «Всё, нет дома». И тут вдруг:
