Неизвестно - Жбанов Владимир Рыжий
Тошнота всё больше усиливалась, руки тряслись. Пошарил в карманах. Полтинник. Вот это да, откуда? Вышел на улицу. Солнце резануло глаза. Достал очки. Одно стекло было раздавлено. «Жаль, классные были очки», — равнодушно подумал Рыжий и швырнул их в урну. В гастрономе было пусто. Два человека стояли у окна в винном и похмелялись. Рыжий взял бутылку водки, пиво. Так, сегодня вторник. Надо быть в форме. Завтра среда. И тут он увидел в дверях знакомое лицо. Это была его бывшая, третья, жена. Он не смог скрыть своего присутствия.
— Привет.
— Привет. Ну что, жив ещё? — спрсила она, оглядев его с ног до головы.
— Да вот, помаленьку, — как бы извиняясь, сдавленно произнес Рыжий. — Галя, давай зайдём ко мне, поговорим?
— А зачем? Мы уже всё друг другу сказали, — красиво подняв одну бровь, невозмутимо ответила Галина и направилась в мясной отдел.
— Ну, Галка, брось, ты же знаешь, что я всегда любил тебя. Просто тебе не хватило терпения.
— Знаешь что, — оборвала его Галя, — любил ты всегда только своих проституток и, пожалуйста, оставь меня в покое.
Рыжий, с похмелья помутившись рассудком, почему-то упорно не хотел отступать. Он подошёл сзади и громко спросил на весь магазин: «Мадам, вы будете крайней?» Галина вышла из очереди и направилась к выходу. Рыжий полетел следом. На улице он догнал её и схватил за руку.
— Подожди, давай спокойно поговорим.
— Клоун, что ты хочешь, у меня давно другая жизнь.
— Я знаю, со мной тяжело, но я ведь тоже человек, ну давай поговорим, — умолял он.
— О чём? — Галина спокойно улыбнулась.
— Пойдём ко мне в мастерскую, — он вёл себя как человек, которому доверили подержать хрустальную вазу ценой в миллион долларов. Но, несмотря на уже высказанное нежелание, Галина вдруг согласилась. Рыжий умел уговаривать. Они вошли. Галя сделала кислую физиономию.
— Господи, как мне это всё знакомо. Ты так и помрёшь здесь, среди пустых бутылок, окурков и объедков, да ещё и проститутка очередная убежит и скорую помощь не вызовет. Ты же видишь в женщине лишь одно.
— Не понял, что — одно? — удивленно произнес Рыжий.
— А то одно — чтобы делала то, что ты хочешь, но при этом была потаскухой. Нормальные женщины для тебя не пара. Они ведь уважают себя, а тебе этого не нужно. Эх, ты, — укоризненно покачала головой Галина, — ведь уже виски седые. Дети выросли. — Она присела на самый краешек дивана. — Наверняка этот диван такого навидался — сидеть противно.
Рыжий присел на стул напротив Галины и опустил голову.
— Вот всё ты меня обвиняешь. А я вот, представь себе, всё иначе вижу. Хочется мне чистого, настоящего. Не получилось у нас с тобой. Лопнула чашка — не склеишь. А я ведь любил тебя.
— Ну что ты врешь, какая любовь. Я в институте училась, ребенка маме отдала, думала нам легче будет. А ты шлюх водил домой, шалман устроил. Не стеснялся в нашу кровать их укладывать. А друзья твои? Нужен ты им был, когда деньги у тебя были или чтоб в твою мастерскую прийти нажраться, — от горьких воспоминаний Галина потеряла невозмутимость.
— А давай выпьем по маленькой, — робко предложил Рыжий.
— А давай, — неожиданно и даже как-то отчаянно согласилась она.
Рыжий налил. Они подняли стаканы и выпили не чокаясь.
— Знаешь, Галка, я ведь только сейчас начал понимать людей, проживших всю жизнь вместе. Ни разу не изменяя друг другу. Это богатство. Я ведь столько наворочал, но все равно цепляюсь за добро. Ты человек замечательный, правильный. А я эгоист. Сам себя простить не могу, что испортил тебе несколько лет жизни.
— Лет? — всю жизнь! — вынесла сама себе окончательный приговор Галина. Она поднялась и молча ушла. Рыжий не стал ее догонять. Ему нечего было больше сказать этой женщине.
Сел на диван и закурил. Он вдруг вспомнил, как они с Галей познакомились. Как она была влюблена в него, гордилась, что он молодой и уже известный художник, а она, студентка института, убегала к нему, женатику. Другие ходили в походы, на вечеринки, концерты, а она, затворница, сидела дома и ждала, когда он вырвется из-за семейного стола и пьяным голосом из телефона-автомата будет заверять ее в любви и верности и просить подождать. Она дождалась. Все вспоминал Сергей. И хорошее, и плохое. Только ведь он точно знал, что ему мало будет жены, семьи. Ему нужен порыв. Его творчеством всегда двигали потрясения и контрасты. И влюблённость. В друзей и женщин. Он находил новых друзей и новых подруг. Он расставался с ними так же легко, как и находил. Это был горный бурлящий поток, где его кувыркало и било о пороги, а то и просто выбрасывало на берег, но всё равно он возвращался в несущийся с бешеной силой поток его жизни. И сам не осознавал, что будет дальше с ним, с его близкими людьми.
Спустя пару часов, придя в себя, Рыжий опять вернулся к фотографиям. Он аккуратно сложил их, жадно рассматривая каждую. «Да, это она, она, единственная. Если бы я хоть краешком губ мог поцеловать её волосы!»
Он взялся за глину. Работал быстро, не замечая времени. Он видел перед собой Риту. Отступал на расстояние от станка, сбивая стулья и отшвыривая попадающиеся под руку предметы. Набрасывал глину на каркас. Он уже видел будущий портрет. Спешил, словно боясь, что кто-то или что-то помешает его замыслу. Не заметил, как пролетели шесть часов. Сел, закурил. Потом, наклонив голову, стал пристально разглядывать свою работу. Вдруг метнулся к портрету и всей ладонью сорвал глиняную маску лица. «Нет, не то, чушь какая-то. Она совсем не та, не та», — скрипнув зубами, пробормотал он и выскочил на улицу. Глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Стало легче. «Мне необходимо увидеть её. Я должен узнать её ближе. Фотокарточки ничего не дают, для меня они мертвы».
Утром Рыжий набрал телефонный номер:
— Алло, Валентин? Это Сергей, ну, художник. Помнишь? Здравствуй!
— А, привет, как наш вопрос? Двигается дело?
— Да, всё нормально, но только... — Рыжий заметил, что всё это время почему- то не дышал. Вздохнул и спокойно продолжил: — Понимаешь, специфика заставляет пообщаться с моделью в непринужденной обстановке. Ты можешь устроить мне встречу? Ну, скажем, в кафе или в театре. Мне необходимо понаблюдать за ней.
— О’кей, я подумаю. Ты часто в мастерской?
— Ну да, каждый день.
— Я сообщу, а теперь извини, работа.
В трубке раздались короткие гудки.
Рыжий был недоволен разговором. Этот короткий пренебрежительный ответ. Угрюмо поплёлся в мастерскую. Уныние, тоска и безысходность давили.
«Это всё водка, — думал он про себя. — Все эти шкуры, пьянки, запои. Нет, ну его к лешему. Вот соберусь и начну работать». Он вошёл в свою мастерскую. Пахнуло чем-то близким, родным. Другого такого запаха не было нигде. «И не так уж всё плохо», — оглядев всю мастерскую, подумал Рыжий. На него смотрели его работы, созданные за годы. «Как быстро летит время, но они живут и их так много. А вон тот портрет я сделал, когда мне было 20». Слеза навернулась на глаза... Присел. Налил стопку и стал вспоминать, как ещё студентом бегал за артистками-студентками. Как сделал портрет одной красавицы и выиграл тогда студенческий конкурс. Приз был — поездка в Москву. Как здорово тогда жилось, весело. А потом этот ранний, не нужный никому брак. Из-под вороха давно забытых и никчемных бумаг он вытащил большой толстый альбом, начал перелистывать. Это была его жизнь — друзья, знакомые, родственники, его собственные портреты. «И не лень же было мне в своё время сидеть часами в ванной комнате, заклеив пластырем выключатель, чтобы никто не включил свет, и печатать снимки. Как приятно было видеть, как на белой бумаге начинают появляться очертания, а потом и всё изображение целиком. Именно этот процесс доставлял мне самое большое удовольствие. А вот Володька Свинарёв. Классный был живописец. Мы с ним по осени хрен ездили копать в выселенные под снос частные секторы. А теперь вот этюд от него остался. Глупая смерть. Врезались ночью в стоящую «Колхиду». Он — насмерть, дружок — насмерть, а водила — тот жив остался. Синяками отделался. А ведь тоже пьян был. Оправдали, сделали психом, «афган» прошёл, понимаешь»...
Рыжий налил ещё стопку и вдруг осознал, что всё это время он говорил вслух. «М-да, заговариваться стал», — с грустью подумал Рыжий и «хлопнул» водочки. Занюхал валяющейся тут же апельсиновой коркой.
В дверь постучали. Рыжий лениво поднялся, хромая почему-то, словно ногу отсидел, подошёл и открыл. К его удивлению, на пороге стоял Валентин.
— Привет. Я тут мимо ехал, вот и заскочил.
— Ну да, проходите, — Рыжему было неловко за свой вид и беспорядок в мастерской.
— Знаешь, — с ходу начал Валентин, — я решил дать тебе телефон Марго.
— Да, но как я сам позвоню и что скажу, — проглотив комок в горле, вдруг оторопев, спросил Рыжий.
— Да всё просто, мы с ней говорили. А поскольку у тебя телефона нет...
— Спасибо, Валентин, а когда я могу ей звонить, когда это будет удобно, тебе же лучше знать?
