Рязанов Александрович - Барон в юбке
– Идиоты! За своими сварами и жадностью они и не догадываются о том, что Хази-бей , их же золотом заткнув пасть большинству своих противников на Хурале Вождей, сумел добиться большинства голосов и занять юрту Каган-Башки, пустовавшую уже почти сто пятьдесят лет, со дня Ок-Келинской битвы.
Все остальное закономерно:
Каган-Башка – военный вождь, его власть действует лишь во время военных действий, поэтому ему необходима война. Всех своих врагов, из числа вождей не признавших новоиспеченного Каган-Башку кланов, он уже вырезал, и куда , по вашему , ему направить свои орды? На Мосул? Так у них Перекоп, его и за три года не взять, а до Линя комони гуллей по пустыне не пройдут – чай, не горбачи-пустынники, вот други, и остаемся одни мы…
…По последним сведениям, на нас идет восьмитысячная орда, а у нас, в пяти дружинах – триста шестьдесят латников и две сотни легких лучников наберется, а если крестьян вооружить – то с тысячи полторы народу наскребем…
– Вот так то, други. Я-то, дурень старый, все надеялся на то, что у наших господ сенаторов осталась хоть капля ума и чести – вспомнят о долге сената перед вассалами Империи, а они еще и остаток легионеров из Фронтиры увели…
– Ох,… сдается мне, неспроста все это, продали нас, как пить дать, продали… – мрачно подал голос один из гостей.
– Вот-вот: продали, а теперь ждут, когда мы, разбитые наголову, кинемся к ним просить убежища. Они там, в Превории, спят и видят, как бы показать своим зарвавшимся вассалам из центральных провинций, где их место, а тут такой случай – вот мол, смотрите, что будет с вами без поддержки легионов сената – вторили ему с другого конца стола.
При этих словах осунувшееся лицо Ле Гилла вдруг затвердело, в глазах вспыхнул бешеный огонек, он с лязгом впечатал руку в дорогой, тонкой кожи, перчатке, в стол:
– Одно хочу сказать, господа: предали нас, или нет – не имеет значения – Ле Гиллы никогда не отступали, не отступят и впредь…
Я решил: я и мой род будем защищать свой замок до последнего – поляжем все, но бегством от гуллей спасаться мы не намерены! Сто пятьдесят лет адского труда по освоению этих краев моими предками обязывают меня: умереть, но не дать осквернить могилы и память моих дедов, грязными ногами гуллей!!!
…Я не говорю уже о так и не отмщенных костях прежних хозяев этого края – они и не думали ни бежать, ни сдаваться – тихо закончил он.
– Вы правы, лан Ле Гилл, это все воняет, и воняет очень грязно. Жаль, что в Империи понятие ‘честь дворянина’ в последнее время большей частью уходит в область преданий, особенно в Превории, среди господ сенаторов – взял слово чудовищной ширины плеч рыжебородый мужчина, по самую макушку закованный в многослойную чешуйчатую мокролясскую броню – барон Спыхальский.
– Нам же, все еще в нее верящим, остается лишь лечь костьми, защищая свои майораты и своих людей. Я с вами, лан Гвидо! Вы правы, тысячу раз правы – дать реальный отпор гуллям мы можем лишь объединив все свои силы!
Старый Гвидо поднял благодарный взгляд на храброго мокроляссца:
– Спасибо, сэр Варух, иных слов от главы славного рода Спыхальских я и не ожидал… Кто еще с нами, господа?
Почти все присутствующие сеньоры дружно сделали шаг вперед, и, стукнув кулаком в грудь (давнее воинское приветствие в имперских войсках), склонив головы в легком поклоне, признали старого барона своим воеводой.
– Поскольку ваш замок, сэр Варух, наиболее неприступен, и расположен одним из самых первых на пути у орды – сразу перешел к делу Ле Гилл,- предлагаю организовать оборону именно в вашей крепости.
Огромный бородач, гордясь оказанной честью, расплылся в довольной улыбке.
– Нам же,- он обвел взглядом присутствующих, – необходимо со всеми доступными силами двигаться в Калле Варош и занимать оборону, дабы дать возможность мирным сервам и нашим семьям с детьми беспрепятственно отойти в Кримлию…
– А еще лучше – в Мокролясье – встрял в разговор лан Варух, – Простите меня, сэр Гвидо, что перебиваю, но кримлийцы – сплошь воры, жлобы, мздоимцы и еретики, наживающиеся на чужом горе, я им не доверю не то что свою семью, но и самую чахлую клячу из своих стад…
– Своих младших детей – кивнув в ответ, продолжил барон Ле Гилл – я отправлю с небольшим отрядом в Преворию. Сэр Манфер – он кивнул стоявшему справа от него молодому рыцарю, – которому я поручил эту миссию, обязан будет, предав их на попечение моего дальнего родственника, выбить в сенате подкрепления, хоть пару когорт тяжелой пехоты и полсотни лучников. Кроме этого, созвать в помощь так же всех добровольцев, буде таковые выскажут желание присоединиться к нему, и, со свежими силами, вернуться, ударив в спину степнякам, занятым осадой нашей крепости. Мы же попробуем продержаться до этого срока, вместе удерживая гуллей на Перевале Ветров, у стен замка Варош.
Два дня спустя после этого разговора, из ворот замка Ле Гилл тронулся, обгоняя ползущие по всем дорогам обозы с беженцами, небольшой караван из двух фургонов в сопровождении десятка пеших латников. Предводительствовал охраной рослый молодой рыцарь с двумя оруженосцами.
В одном из фургонов находились дети Барона Ле Гилла : две девицы на выданье – Миора и Виоланта пятнадцати и тринадцати лет, а так же младший сын, Хлои, – большеголовый, нескладный подросток с пытливым, пронзительным взглядом из-под густых, вечно нахмуренных в какой-то мрачной думе, бровей. Кроме них, в том же фургоне ехали в Преворию, к родне, так же и дети ближайшего соседа Ле Гиллов – барона Ле Мло – пятилетние близнецы Ани и Карилла. Быстрым шагом, обгоняя запрудившие дорогу толпы беженцев, отряд двинулся по имперскому тракту на запад, а позади, далеко на востоке, уже поднимались в небо жирные столбы дыма над сжигаемыми передовыми отрядами кочевников деревнями…
***
…- И дернула меня нелегкая повесить себе на шею это сборище сопляков!.. Как будто мне здесь своих проблем мало… Нет, ну, не везет мне в этой жизни, определенно не везет…
И-и-эх,- грехи мои тяжкие!… – Примерно такие мысли уже далеко не в первый раз приходили в мою голову во время этого головоломного трехдневного марш-броска через густо поросшие ЧУДОВИЩНЫМ лесом горы. За спиной, в самодельной люльке, тихо посапывала малышка Ани, ничуть не беспокоившаяся постоянной качкой и моим натужно-сиплым дыханием (дыхалка у моего нового тела оказалась не то чтобы не очень, но со старыми легкими, в том же возрасте, – никакого сравнения). За моей спиной, сцепив зубы, и периодически смахивая рукавом изодранного платьица не к месту застилавшие взгляд слезы, семенила леди Виоланта; за ней, ведя в поводу рогатую тварь, использующуюся тут в качестве верхового транспорта, везущую мешок с едой и пошатывающегося в седле, бледного от трясущей его лихорадки, худощавого подростка в сером кожаном плаще поверх черного камзола с белевшей из-под капюшона повязкой забинтованной головы – ее старшая сестра – леди Миора. Замыкал этот, с позволения сказать, отряд, пыхтящий, словно натужно ползущий в гору паровоз, с красным, словно у вареного рака, и круглым , словно блин, лицом шестой наш спутник. Закованный с ног до головы в плохо подогнанные, и, уже в этой, непередаваемо-промозглой, сырости начавшие ржаветь, железяки, – рыцарь, не рыцарь, но явно оч-чень благородный и жутко спесивый господин – лан Варуш Спыхальский, собственной персоной.
У него за спиной, в такой же, как и у меня, люльке, болтался седьмой член нашего воинства – юная Карилла, баронесса Ле Мло.
Вот такая спецгруппа…
Вы спросите, какого черта я оказался во главе этой команды? И сам не знаю. Хоть и ненавижу, когда обстоятельства все решают за меня, но другого выхода у меня и в самом деле не было. Ну, не бросать же детей в лесу одних , особенно если за ними охотится целая банда местного аналога татаро-монголов, или как их там, по местному – гуннов? Нет, – гуллей…
…Итак, все началось с того самого момента, где я, заглянув под полог единственного уцелевшего под копытами взбесившегося стада фургона, увидел пять пар уставившихся на меня глазенок. Точнее, уставились на меня лишь четыре пары, а обладатель пятой – тощий головастый парнишка лет десяти с перемотанной какой-то грязной тряпицей головой, с напыщенным воплем рванулся вперед, очевидно, пытаясь зарезать мою скромную персону.
Довольно умело выставив перед собой лезвие маленького стилета, парнишка храбро закрывал своей спиной от меня сгрудившихся во тьме девчонок. Я невольно попятился назад, удивленный яростью, сверкавшей в глазах этого совсем еще ребенка. В душе у меня невольно появилось чувство уважения к храбрости мальчишки. Он же, вынудив меня отойти на безопасные, с его точки зрения, пол шага от фургона, что-то быстро затараторил на какой-то совершенно непонятной тарабарщине, из которой я хоть и уловил десяток смутно знакомых мне идиом, но не понял ни слова. Я грустно покачал головой, давая понять, что совсем его не понимаю. Парень запнулся, и, сдвинув в раздумье брови, начал бросать мне резкие, отрывистые фразы, как я понял, на разных языках, делая паузы, чтобы оценить мою реакцию на его слова. При этом, к его чести, он, ни на миг не забывая об осторожности, не опускал выставленного в мою сторону стилета.
