Илья Канаев - Петр 2 альтернативный
Тему опалы врагов Меншикова не стали развивать в его собственном доме. Никому не хотелось оказаться следующим в списке репрессированных. Перескочили на тему современной моды. Елизавета похвасталась новой прической в стиле рококо под названием 'неженка'. Семен Нарышкин, пришедший без обязательного парика, объяснял секреты своей прически 'а-ля Катогэн' в виде зачесанных назад волос, завязанных в хвостик черной лентой. Чтобы поддержать новую моду, спросил у Нарышкина имя парикмахера.
Незаметно перешли к обсуждению лошадей. Бутурлин доказывал, как хороши лошади липицианской породы из Вены, подошедший в нашу компанию Сергей Голицын хвалил андалузскую и лузитанскую породы. Другой новоприбывший, английский резидент Клавдий Рондо сообщил о ежегодных скачках в Ньюмаркете, где последние годы нет равных жеребцу Флейнт Чайндерсу и его сыну Блэйзу. Я расспросил об условиях скачек. Надо бы и в России устроить свой конезавод и скачки. Может удастся улучшить породу российской кавалерии, а то к Семилетней войне она выглядела бледновато по сравнению с рослыми и быстрыми лошадьми немцев. Как-то незаметно перешли на разговор по-английски, который знал Игорь Семенов пусть и вариант XXI века. Диалог с англичанином замер, когда я почувствовал тишину в зале. Даже в этом продвинутом обществе знание английского не было распространено по сравнению с знанием немецкого и французского языков.
- Ты хорошо говоришь по-английски, Петя. - удивленно протянула Елизавета.
Я пожал плечами.
- Красивый язык. Не хуже французского.
Тут же перешли к сравнению поэтических достоинств языков. Елизавета прочитала мадригал Саблиера, англичанин припомнил что-то из Шекспира, Голицын - сонет Сотомайора, Шепелева прочитала модного Гюнтера. В итоге я, как судья импровизированного соревнования присудил победу французской поэзии в исполнении цесаревны. Быстро метнувшийся в библиотеку Лопухин принес приз - самый симпатично выглядевший томик французской поэзии.
Веселье угасло внезапно, когда в нашей компании появилась Анна Петровна в траурном платье. Присев в реверансе передо мной сестры удалились - им предстояло ночное бдение у гроба матери в Зимнем дворце. Я сам не стал идти с ними, хотя Екатерина и для меня не было чужой. Фактически она мне мать заменила и, может быть, поэтому я теперь наследник, а не собственные дочери. Прошел в часовню, где долго молился обо всех, кого потерял в настоящем и грядущем.
Глава 3
Утром, еще затемно встал, оделся и поплелся на улицу. Следом, позевывая, выбрался Федя и мы побежали по местному большому парку. Размерами он не уступал Летнему саду. Пара гвардейцев топали ботфортами следом за нами.
После пробежки обливание холодной водой, затем я засел за чтение книг в библиотеке. Прервался только на завтрак, после которого большая толпа обитателей дворца на лодках и яхтах отбыла к Зимнему дворцу. Здесь наблюдал за торжественным вынесением гроба императрицы из дворца на галеру. Переплыли реку и, причалив к крепости, заносили гроб внутрь. Печально звенели колокола, люди молчали, только причитали плакальщицы. Потом была служба в соборе, который еще не достроили, и императрица упокоилась рядом со своим мужем.
Ко мне подошел протоиерей Петропавловского собора Тимофей. Он был духовником Петра I и Екатерины, поэтому автоматически являлся протоиреем московского Благовещенского собора. Попросил его быть таким же духовником и мне. Старичок вздохнул. Наверное, он уже рассчитывал уйти на покой.
После похорон был поминальный обед во дворце. Обычно после обеда я спал, но в этот раз решил заняться чем-нибудь полезным. В сопровождении камер-юнкеров пошел по набережной Невы. Если напротив дворца она была каменной, то сразу за каналом первой линии превратилась в деревянную. Полюбовался на строительство плашкоутного (наплавного) моста. Справа сад, который позже назовут Румянцевским, а сейчас его называют Соловьевским. Далее пошли здания французской слободы, где обитали приезжие из Европы иностранцы, в том числе приглашенные в Академию наук. Дома выглядели по фасаду неплохо, но большей частью деревянные, только оштукатуренные и вряд ли переживут один из ближайших опустошительных пожаров. Минут через двадцать добрались до Троицкого подворья. По одному из указов Петра все крупные моностыри должны были открыть представительства в Петербурге. У ворот подворья Троицко-Сергиевой Лавры толпилисб почему-то не монахи а ребята моего возраста и старше. Здесь уже год как открылась Академическая Гимназия и университет. Заинтересовавшись, я прошел внутрь. Детвора притихла, а навстречу мне выскочили преподаватели. Один из них, Иоганн Петер Коль, приветствовал меня на неплохом русском языке.
- Добро пожаловать, Ваше императорское величество, в Академическую Гимназию и Университет.
Попросил не прерывать занятия, а позволить мне присутствовать на одном из них. В одной из комнат человек двадцать отроков расселись на лавках за столами вдоль стен. Я присел тоже и постарался внимательно слушать учителя. Как ни странно, немец преподавал нам русский язык. Делал он это с помощью 'Грамматики' Мелетия Смотрицкого, мне уже знакомой. Объяснял систему падежей, потом продиктовал примеры. Ученики дружно заскрипели перьями и я тоже решил не выделяться.. Севшие рядом со мной Петя Шереметев и Сашка Меншиков младший (старших своих сопровождающих я в аудиторию не пустил, чтобы не мешали), сидели выпрямившись и неподвижно, свысока поглядывая на взволнованного немца и учеников. Моя затея им была не по душе. Не обращая на них внимания, я писал свои наблюдения в тетрадь. Позже она поможет мне провести планируемые мной реформы. Диктант я разумеется, игнорировал, но в конце занятия поблагодарил Иоганна Коля и решил навестить соседнее здание, которое числилось за университетом. Здесь обнаружилось всего десяток студентов и профессор кафедры восточных древностей и языков Зигфрид Байер, читавший лекцию по греческой литературе. Спросил, где остальные профессора и немец, извиняясь, посетовал, что из-за удаленности Академии (она находилась в бывшем доме посла Персии, а до этого Шафирова на Городском (Петербургском) острове, а это километра четыре по прямой) профессора не часто посещают Гимназию и Университет. На удивление мое, почему так мало студентов - сказал, что, так как преподавание в Университете идет на немецком языке, большинству студентов приходится вначале доучиваться в Гимназии или в частных пансионах, которых развелось довольно много в Петербурге.
В последующие дни я стал заходить в Гимназию регулярно. Не то чтобы там учили лучше, чем во дворце индивидуальные учителя, но только в Гимназии было больше сотни учеников, а это будущие соратники. Поэтому основное внимание я старался уделять общению с учениками и преподавателями. Были конечно мысли по организации самого процесса обучения, но пока я старался не вмешиваться. Преподавали латынь, немецкий, французский, русский языки, историю, географию, математику. естественные науки и рисование. Учебников не хватало, многие написаны на немецком языке или латыни. Учителями были представители академии, но в основном собственные учителя. Мешал языковой барьер - учителя что-то говорили на немецком или французском, а половина учеников языка не знали.
Из-за нехватки времени я посещал одно-два занятия в день, но старался делать это регулярно. Обычно я приходил утром к девяти часам. Старался посещать занятия разных преподавателей. К моему приходу все готовились очень тщательно, поэтому занятия проходили достаточно интересно. К сожалению, я терял связь с преподаваемым материалом из-за пропуска занятий. Но, по отработанной в 21 веке студенческой методике, компенсировал пропуск лекций чтением необходимой литературы по вечерам. Кроме того, несколько учеников занимались для меня тщательным и аккуратным конспектированием. Конспекты, вдобавок, проверяли преподаватели. Впоследствии я надеялся издать их как учебные пособия для гимназистов. Для этого по итогам чтения конспекта выписывал вопросы, которые потом адресовал Учителям для повторного объяснения. Получалось не слишком хорошо литературно оформленное, но познавательное учебное пособие.
Посидев час на занятиях в Гимназии, я шел в Университет. Студентов здесь не прибавилось, зато стали толпиться преподаватели после того как разобрались, что есть шанс отличиться перед императором. Факультетов (классов) в университете как и в Академии было три: математиков, физиков, гуманиоров. Лекции читали по-немецки и по-латыни. Математику вел профессор Гольдбах. Даниил Бернулли, на удивление, вел анатомию и медицину (вместе с президентом Академии Блюментростом). А ведь после смерти Лейбница и Ньютона именно Даниил Бернулли стал ведущим математиком и физиком в мире! Но наверное не нашлось подходящей кафедры для него после приезда в Петербург. Кстати, другой гениальный физик и математик, Леонард Эйлер пока еще находился в пути к нам в Академию. Вообще упор на математику и физику в структуре Академии сделанный моим дедом при её организации, а также привлечение молодых талантливых ученых, неожиданно вывели новорожденную Российскую Академию в передние ряды мировой науки. Разумеется, у меня уже зрели планы, по расширению деятельности Академии, но я сдерживался и только знакомился с делами и людьми.
