Френсис Фицджеральд - Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)
В этот момент открылась вторая дверь, и показалось озабоченное лицо какого-то юноши.
– Все готовы? – осведомился он у ближайшей к нему подружки невесты. – У Бревурта уже легкое помешательство. Он стоит и меняет воротнички, один за другим, один за другим…
– Успокойтесь, – ответила юная леди. – Невеста всегда немного опаздывает!
– «Немного опаздывает»?! – возразил друг жениха. – Я бы не сказал «немного». Там уже начинают ногами топать и шикать, как в цирке, а органист уже полчаса наигрывает один и тот же мотив! Хоть бы немного разбавил эту скуку каким-нибудь джазом.
– Который час? – спросила Оливия.
– Четверть пятого… без десяти пять…
– Может, на дороге пробки? – Оливия замолкла, увидев, что мистер Гарольд Кастлтон вместе с обеспокоенным викарием находятся посреди праздничной толпы, пробиваясь к телефону.
А вслед за этим началось неожиданное движение к входу от алтарной части церкви: люди шли один за другим, потом пара за парой, и так – пока ризница не заполнилась толпой родственников, а в воздухе не повисло беспокойство.
– Что случилось?
– Кто-нибудь может объяснить, что случилось?
Вошел шофер и стал что-то взволнованно докладывать. Гарольд Кастлтон выругался и с пылающим лицом стал грубо проталкиваться к дверям. Раздалась просьба очистить ризницу, и затем, будто в противовес движению к входу, от дальнего угла церкви стала нарастать рябь разговора, стремившаяся дальше, к алтарю, усиливаясь и ускоряясь, становясь все более отчетливой, не затихая, заставляя людей вставать со скамей, превращаясь в нечто вроде приглушенного крика. Сделанное с алтаря объявление о том, что венчание откладывается, почти никто и не услышал, потому что к этому моменту уже каждый знал, что прямо у него на глазах разворачивается грандиозный скандал, который будет на первых полосах всех газет: Эмили Кастлтон, невеста Бревурта Блэйра, сбежала прямо из-под венца!
IIОливия вернулась домой настолько погруженной в себя, что не заметила даже толпившихся у входа в особняк Кастлтонов на 60-й улице репортеров. Ей отчаянно хотелось пойти и утешить того, к кому она не должна была даже приближаться, и поэтому в качестве замены она пошла искать дядю Гарольда. Она прошла сквозь анфиладу пяти тысячедолларовых павильонов, в которых в подобающем случаю похоронном полумраке, среди блюд с икрой, жареной индейкой и пирамидального свадебного торта, все еще стояли официанты и слуги, ожидая неизвестно чего. Поднявшись наверх, Оливия обнаружила дядю сидящим на стуле перед туалетным столиком Эмили. Перед ним в беспорядке были разбросаны коробочки с косметикой – явное свидетельство женских приготовлений, делавшее его нелепое одинокое присутствие символом безумной катастрофы.
– А, это ты. – Его голос звучал глухо; он сильно постарел за прошедшие два часа.
Оливия положила руку на его согбенное плечо:
– Какой ужас, дядя Гарольд!
Неожиданно раздался поток богохульств, затем стих, и одна-единственная слеза медленно сползла по его щеке.
– Где мой массажист? – сказал он. – Пусть Мак-Грегор вызовет его.
Он издал долгий отрывистый вздох, как ребенок после истерики, и Оливия заметила, что его локти покрылись пудрой с туалетного столика, словно он, опираясь на него, плакал – сказалось выпитое заранее шампанское.
– Где-то тут была телеграмма, – пробормотал он.
– Да, где-то здесь…
Он медленно добавил:
– С этой минуты ты – моя единственная дочь.
– О, нет, прошу вас, не говорите так! Развернув телеграмму, она прочла:
НЕ МОГУ ТЧК БУДУ ДУРОЙ ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ТЧК
ЧЕМ РАНЬШЕ КОНЧИТСЯ ТЕМ ЛУЧШЕ ТЧК
ЧЕРТОВСКИ ЖАЛЬ ВАС ТЧК ЭМИЛИ
Когда Оливии удалось вызвать массажиста и поставить слугу охранять снаружи дверь дядиной комнаты, она ушла в библиотеку, где растерянный секретарь старательно пытался не сказать ничего лишнего в ответ на настойчивые телефонные допросы.
– Я так расстроен, мисс Мерси! – чуть не расплакался он; голос его отчаянно дрожал. – Говорю вам, я так расстроен, что у меня разыгралась дикая головная боль. Уже с полчаса мне мерещится, что снизу раздается танцевальная музыка.
Оливии тоже показалось, что она понемногу впадает в истерику; в перерывах между шумом проезжавших по улице машин ей тоже явственно слышались звуки песни:
Она так прекрасна,
она так мила,
а мне все равно,
потому что ведь я
не пара ей, кто же…
Она быстро сбежала вниз, пробежала через гостиную – музыка становилась все громче. У входа в первый павильон она, остолбенев, остановилась.
По затянутому парусиной дощатому полу под музыку небольшого профессионального оркестра кружилось несколько юных пар. У бара в углу стоял еще один молодой человек, с полдюжины официантов были заняты смешиванием коктейлей и открывали шампанское.
– Гарольд! – властно позвала она одного из танцующих. – Гарольд!
Высокий молодой человек лет восемнадцати извинился перед партнершей и направился к ней:
– Привет, Оливия. Ну, как отец?
– Гарольд, ради всего святого, что тут…
– Эмили сошла с ума, – примирительно сказал он. – Я всегда говорил, что Эмили сумасшедшая. Шарики за ролики. И всегда такая была.
– А этим вы что хотите продемонстрировать?
– Этим? – он невинно огляделся. – А, да это просто мои приятели из Кембриджа.
– Но… танцы?!
– Ну, так ведь никто не умер? Я и подумал, что, раз уж все приготовлено, не пропадать же добру…
– Скажи им, что пора расходиться, – сказала Оливия.
– Почему? Что тут такого? Ребята ехали аж из Кембриджа…
– Это просто неприлично!
– Да все нормально, Оливия. У одного парня сестра сделала то же самое – правда, через день после, а не до. Сейчас многие так делают!
– Вот что, Гарольд. Музыку прекратить, все по домам, – оборвала Оливия, – или я иду к твоему отцу!
Он явно думал, что никакая семья не может быть опозорена событием столь изумительного масштаба, но все же неохотно подчинился. Крайне разочарованный дворецкий проследил за тем, как уносят шампанское, и слегка расстроенная молодежь равнодушно удалилась в более терпимую ночь. Оставшись наедине с тенью – тенью Эмили, повисшей над домом, – Оливия присела в гостиной, чтобы все обдумать. В тот же момент в дверях возник дворецкий:
– Пришел мистер Блэйр, мисс Оливия. Она вскочила на ноги:
– К кому?
– Он ничего не сказал. Просто пришел.
– Передайте ему, что я здесь.
Он вошел, скорее задумчивый, чем подавленный, кивнул Оливии и уселся на табурет у рояля. Ей хотелось сказать: «Иди сюда. Иди ко мне, бедный ты мой. Ничего, ничего…» Но в то же время ей самой хотелось расплакаться, и она промолчала.
– Через три часа, – тихо сказал он, – выйдут утренние газеты. На 59-й улице есть киоск.
– Глупости какие… – начала она.
– Я не тщеславен, – перебил он, – но тем не менее сейчас меня больше всего заботит, что напишут в утренних газетах! Конечно, позже еще придется терпеть вежливое, красноречивое молчание родственников, друзей и деловых партнеров. Что же касается самого происшествия, то, как ни странно, я не чувствую ровным счетом ничего.
– Я не обращала бы внимания вообще ни на что.
– Скорее я ей благодарен, что она сделала это вовремя.
– Может, вам уехать? – резко подалась к нему Оливия. – В Европу, пока все не уляжется?
– Уляжется? – Он рассмеялся. – Такие вещи люди никогда не забывают! Хихиканье за спиной теперь будет преследовать меня до конца моих дней. – Он застонал. – Дядя Гамильтон прямо из церкви отправился на Парк-Роу переговорить с газетчиками. Он из Виргинии, и в разговоре с одним редактором он неосторожно употребил старомодное слово «порка». Жду не дождусь этой газеты. – Он умолк. – Как мистер Кастлтон?
– Думаю, будет благодарен, что вы заглянули.
– Я не за этим пришел. – Он замялся. – Я хочу задать вам один вопрос. Вы выйдете за меня замуж завтра, в Гринвиче?
Целую минуту Оливии казалось, что она стремительно куда-то падает; она издала какое-то нечленораздельное восклицание; у нее просто отвисла челюсть.
– Я знаю, что нравлюсь вам, – быстро продолжил он. – Я даже как-то вообразил, что вы в меня немного влюблены, вы уж простите за такое предположение. Ну да ладно. Вы очень похожи на одну девушку, которая любила меня когдато, так что, вполне возможно, вы… – Он побагровел от смущения, но мужественно продолжал: – Так вот, вы мне безумно нравитесь, и что бы я ни чувствовал по отношению к Эмили, все это, если можно так сказать, уже улетучилось.
Ее сердце стучало так, что он должен был его слышать.
– Любезность, которую вы мне этим окажете, я вряд ли смогу переоценить, – продолжил он. – Господи, я знаю, что это звучит совершенно безумно, но что может быть безумнее, чем сегодняшний день? Понимаете, если вы выйдете за меня, в газетах появится совершенно другая история; они подумают, что Эмили сбежала, чтобы не стоять у нас на пути, и в дураках останется все-таки она.
