Меган Уолен Тернер - Царь Аттолии (ЛП)
Лаекдомон рухнул на землю, как пустой бурдюк. Царь бросил его меч рядом с ним. Деревянный клинок упал рядом с головой Лаекдомона.
— Ты забыл, — сказал царь в полнейшей тишине, — что этот меч деревянный.
Где-то в толпе несколько солдат закричали «ура», остальные гвардейцы подхватили крик. Придворные вдоль стен начали аплодировать. Оглохнуть можно, подумал Костис, оглядывая женщин, машущих шарфами, разинутые рты аристократов, смеющихся солдат.
Евгенидис не ответил. Он медленно похромал к своему деревянному мечу и неловко наклонился, чтобы поднять его. Волоча его за собой по земле, он проковылял через весь двор к царице и, когда придворные успокоились и замолчали, упал перед ней на колени и положил меч у ее ног.
— Моя царица, — сказал он.
— Мой царь, — ответила она.
Только стоявшие рядом видели, как печально он кивнул, соглашаясь с ней. Потом он поднял руку, чтобы вытереть щеку. Весь двор затаил дыхание, чтобы услышать, как царь произнес:
— А теперь я хочу получить мой завтрак.
Губы царицы дрогнули и, покачав головой, она сказала:
— Ты неисправим.
— Да, — согласился царь. — А еще у меня болит голова и мне нужна ванна.
Телеус шагнул вперед.
— Может быть, Ваше Величество пожелает посетить гвардейскую баню? Это ближе и мы будем рады принять вас там.
Царь секунду размышлял.
— Да, — сказал он. — Это было бы очень хорошо. Но сначала завтрак.
Серьезно кивнув, Телеус наклонился и протянул руку, чтобы помочь царю встать на ноги. Царица улыбнулась им обоим. Костис чувствовал, как по его лицу расползается улыбка, которую он не в силах скрыть. Он оглядел улыбающиеся лица и понял, чему все так радуются: Евгенидис был признан царем Аттолии.
Глава 16
Костис вымылся мягкой мочалкой в тепидарии и, прихрамывая, прошел в парилку. Он поднялся на верхнюю скамью и с облегчением вздохнул, опустившись на деревянные планки. Царь не пришел. Гвардейцы могли болтать о чем угодно. Костис слушал их с закрытыми глазами. Его улыбка исчезла, когда он вспомнил реакцию царя на приглашение посетить гвардейскую баню. Должно быть, ему было известно, что подобное приглашение было честью, потому что в баню допускались только гвардейцы, но Костис заметил, что царь колеблется.
Дверь открылась, и Костис, увидев царя, сопровождаемого Телеусом и лейтенантами, понял, почему. Было бы смешно прийти в парную в одежде и даже, если на то пошло, с железным крюком на манжете. Так что Евгенидис был голым, как никто другой, потому что ни один из здесь присутствовавших не сделал одежду частью своей маскировки и защиты.
Он выбирал мидийские кафтаны с длинными и широкими, как колокол, рукавами, потому что ни один воин в Аттолии, увидев мышцы запястья царя, не смог бы недооценить его физические возможности. Его второе запястье, как ни странно, оказалось узким и тонким. Костис старался не смотреть, но обнаружил, что, как дурак, пялится на шрамы царя. Длинная линия на животе все еще была красной, но были и другие знаки: рваные следы на локтях и коленях, широкие голубоватые на фоне смуглой кожи полосы на лодыжках, которые были ничем иным, как знаком оков, а так же разной длины полосы на руках и груди, и еще одна длинная на бедре. Еще царское тело украшало великое множество синяков, некоторые из которых были багровыми и фиолетовыми, а другие выцветшими и почти стершимися. Костис спросил себя, откуда они могли появиться.
Костис и охранники рядом с ним подвинулись в стороны, чтобы дать место царю и Телеусу на верхней скамье, где жар был сильнее. Когда царь шел к ним от двери, солдаты могли увидеть, что мышцы у него на ногах подергиваются от усталости, а выражение лица, когда он посмотрел вверх, можно было бы назвать обескураженным. Телеус, успевший подняться наверх, повернулся, чтобы предложить ему руку. Евгенидис принял предложенную помощь, и Телеус затащил его наверх и уложил на горячую скамью.
Царь выругался, вздохнул и расслабился. Он повернул голову в сторону Костиса и объяснил синяки, как нечто само собой разумеющееся.
— Орнон очень больно дерется своей палкой, — сказал он.
Значит, он заработал их не на тренировке, делая простые упражнения. Перемещаясь по дворцу своими тайными путями, он, вероятно, много раз встречался с послом Эддиса.
— Не заблуждайся, Костис, — сказал царь. — Простые упражнения важны для всех.
Костис в смущении отвернулся. С другого конца комнаты кто-то, посмелее Костиса, спросил:
— Это мы нанесли вам все эти раны?
Царь открыл глаза и осмотрел себя, словно видя шрамы впервые.
— Я думал, что меня кусали только собаки? Прокис, ты решил к ним присоединиться?
— Нет, Ваше Величество, — поспешно ответил Прокис, а его товарищи дружно рассмеялись.
— Боги свидетели, я не обижаюсь, — сказал царь, — даже на эти знаки вокруг моих лодыжек и запястий. Ими любезно наградил меня Его Величество Сунис. — он поднял руку, чтобы посмотреть на широкую полосу вокруг запястья. Они составляли довольно нарядный комплект, теперь, конечно, нарушенный.
Охранников поразило, как он совершенно беззлобно вспоминает о своем трагическом столкновении с царицей Аттолии.
— А вот это вполне мог быть один из вас, — сказал Евгенидис, проведя пальцем по короткому белому рубцу на плече. Он посмотрел на Телеуса. — Не так ли?
Капитан покачал головой.
— Его перевели из дворца? Ты беспокоился, что я захочу отомстить?
— А я должен был? — прямо спросил Телеус.
— Не о нем, — ответил царь. — Но если вы устроите мне еще одно такое утро, вроде сегодняшнего, я упакую вас всех в цепи и продам в гладиаторы на Полуостров.
Снова раздался дружный смех.
— Хватит с нас сегодняшнего, Ваше Величество, — пообещал Телеус. — Мне это слишком дорого обошлось.
Он потер шею.
— Рад это слышать. Если бы я знал, что мне нужно всего лишь отдубасить тебя палкой, я сделал бы это еще несколько месяцев назад.
Телеус ответил задумчиво:
— Мне хочется думать, что сегодня утром я получил больше, чем удар тренировочного меча.
Он серьезно посмотрел на царя.
— Очень нелегко отдать свою преданность человеку, которого не знаешь, особенно если он ничего не желает раскрывать о себе.
Он встретил взгляд Евгенидиса, и на этот раз отвернулся царь. Потом он оглянулся, чтобы сказать:
— Я извиняюсь за то, что было сделано, и сделано не очень хорошо, Телеус.
— Ничего, Ваше Величество. В конце концов, вы показали себя.
Царь посмотрел вниз на свою наготу, потом на Телеуса.
— Это была шутка? — спросил он.
— Если шутка, то случайная. Вы уже решили, что сделаете с Лаекдомоном?
— Отпущу его, — небрежно сказал царь.
— Кое-кто может подумать, что вы слишком милостивы, — заметил Телеус.
— Но только не ты.
Телеус кивнул головой.
— Он вернется к Эрондитесу, и барон убьет его.
Царь согласился.
— Эрондитес не может рисковать связью с разоблаченным предателем, и он опасается, что Лаекомон может разболтать лишнего. Когда Лекдомона найдут мертвым в канаве, все вокруг увидят, как барон Эрондитес вознаграждает своих верных слуг.
— А если он избежит возмездия? — спросил Телеус.
— Тогда я буду доволен, что позволил ему уйти. Если он и опозорился, то только потому, что я сам предложил ему такую возможность. Если дразнить собаку, она обязательно укусит.
— Люди не собаки. — Телеус наклонился вперед и серьезно посмотрел на Костиса. — Человек должен контролировать себя.
— Легко тебе говорить, капитан.
— Не так легко, Ваше Величество, — заверил Телеус. — Но я все же ни разу не дал вам в глаз.
— Это правда, — согласился Евгенидис без проблеска улыбки. — И я бы не хотел, чтобы это случилось.
Он ждал. Когда глаза Телеуса расширились, Евгенидис подтвердил то, о чем капитан уже догадался сам.
— Я не провоцировал тебя, — сказал царь. — Я провоцировал Костиса.
Костис откинулся назад, ошеломленный. Потеря контроля над собой, которая изменила его жизнь, должность лейтенанта. Все это не было ни случайностью, ни царским капризом.
— Это вы делали заметки на мидийском языке, — произнес он обличающим тоном, понимая, что маленькие буквы, хоть и старательно выписанные, но предательски нетвердые, могли быть написаны только левой рукой. — Это вы присылали их мне.
— Ну, я, — признался царь.
— Зачем?
— У тебя был ужасный акцент, — ответил царь по-мидийски, и его произношение было безупречным. — Теперь гораздо лучше.
— Зачем? — переспросил Костис, желая знать больше.
Телеус скрестил руки на груди, молча присоединяясь к вопросу.
— Иногда, чтобы изменить мнение человека, приходится менять сознание тех, кто находится с ним рядом. — Евгенидис махнул в сторону Костиса, но говорил, обращаясь к Телеусу. — Архимед сказал, если ему дадут надежный рычаг, он сдвинет мир со своего места. Мне нужно было сдвинуть с места гвардию. Мне нужно было повлиять на тебя.
