Gradinarov - Synovya
Он надел поверх полушубка портупею, поправил кобуру и затянул ремень.
– Не скучай! Я мигом! Смотри, не оставляй револьвер, если будешь выходить на улицу!
Станция Ачинск и город, казалось, задыхались от прибывающих эшелонов. Запасные пути забиты составами, и лишь первый путь свободен для прохода пассажирских поездов. В воинских эшелонах ржали застоявшиеся кони. Снег на путях пожелтел от солдатской мочи. У паровозной колонки с нижним подвижным раструбом, похожим на длинную торбу для кормки лошадей, в очередь выстроились локомотивы для заправки водой, а на высокой насыпи паровозы сбрасывали дымящуюся золу. Парил и шипел снег, присыпанный горячим шлаком. Машинисты с метровыми ключами в руках подтягивали гайки, проверяли наличие песка в тормозных баках. Все стремились побыстрей покинуть узловую станцию, где железнодорожники не очень привечали армию Колчака, где часто совершались диверсии, хищения из вагонов. А город кишел жульём, бандитами, шулерами.
Александр Сотников стоял на перроне, курил и наблюдал за станционной жизнью. Шипели, посвистывали паром, проверяли тормоза паровозы, готовясь к дальнейшему движению к Красноярску. Солдаты и казаки, имея запас времени, уходили в город, с завистью поглядывали на витрину станционного буфета, где красовались бутылки с водкой и вином. На период прохождения воинских эшелонов станционные буфеты, рестораны закрывались, чтобы не допустить пьянства среди отступающих подразделений. Извозчики были нарасхват. Солдаты уезжали в город за водкой. Александр выстоял в очереди минут тридцать, но в пролётку сел один и сказал:
– Третий участок уездного суда!
Брата он застал на службе. Обнялись.
– Заходи, посмотри, где я служу теперь Фемиде! – пригласил Киприян Александра. – На Дальнем Востоке было спокойнее. Амурская область небольшая, сёл немного, населения тоже. Перспективы служебной никакой. Можно заведующим участком просидеть всю жизнь. Природа там богаче, чем здесь. Охота, рыбалка. В земле всё растёт. Но из-за редкой судебной практики можно забыть, что знал. Поехали ко мне домой, пообедаем.
Ехали на тарантасе через центр города.
– Сегодня вроде не воскресенье, а людей на улицах, как в праздник! – сказал Александр.
– Да в городе не работает толком ни одно предприятие, кроме железнодорожного узла, милиции да суда! – ответил Киприян. – На что живут люди – не знаю. И так уже два года. Как царь ушёл, так и пошла жизнь наперекосяк. Народу нужна власть. При безвластии он, как шкодливый ребёнок, лезет куда не следует. В городе грабежи, разбои, кражи, а убийства – чуть ли не каждую ночь. Иногда даже по выходным дням рассматриваем дела.
– Народ, что шкодливый, то шкодливый. Сколько ачинцы бузили против Колчака?
– Один раз! Как и Красноярск, и Бодайбо, и Иркутск! – ответил Киприян.
– Слепыми ачинцев не назовёшь! Они быстро поняли, колчаковская власть их не устраивает. Не стрельбы народ ждал после переворота, а свободы! А Александр Васильевич, мой кумир, как и красные совдепы, за каждый шаг в сторону к стенке ставит! Император Николай был гораздо мягче диктатора. А теперь о Потаповском! На станке много новых людей. Побывал в Ананьеве у дяди Иннокентия. Бабушка, тебе матушка писала, умерла. Поклонился её праху. Мать торгует с дядей Васей. Сложнее и сложнее товар закупать да в низовье отправлять. Обеднела Сибирь с такой властью. Николай Иванов работал в моей геологической партии рабочим. Я его тогда случайно из-под казачьих плетей выхватил. Забили бы мужика насмерть. Кричали: мы, мол, большевика поймали. Одыбался еле в больнице. Под чужим паспортом помог ему прошмыгнуть пароходом в Потаповское. Живёт там настороже. Боится колчаковской милиции. Они большевиков не жалуют.
В комнату вошла жена Киприяна с сыном Сашей.
Александр Сотников обнял Ангелину Михайловну:
– Ангелина! Тебя годы не берут! А красота ещё лишь только множится!
Потом протянул руку племяннику:
– Здравствуй, тёзка! Ты ростом выше Эрика! Богатырь будешь! – погладил по голове и вручил игрушечного всадника. – Ты из казачьего рода. А казак без лошади – не казак!
Сашок обрадовался, оглядел игрушку и сказал:
– Спасибо, дядя Саша! Но я не хочу быть казаком! Хочу быть судьёй, как папа!
– Папа тоже казак, но стал судьёй! Так и ты будешь судьёй из казаков! – засмеялся Александр.
Сидели за обеденным столом. Ангелина Михайловна подавала. Выпили самогону.
– А зачем, Александр, снова ринулся в армию? У тебя такие интересные дела завертелись в низовье, а ты опять зануздался портупеей. Занимался бы гидрографией. И России бы польза была. Хоть большевистской, хоть колчаковской. А армия? Её, считай, и нет у Колчака. Одни ошмётки остались. В Забайкалье Семёнов с японцами держится кое-как. Остальных большевики смели. А эсеров твоих и не слышно.
– Почему? В Иркутске их Политцентр действует. Наряду с большевиками. Ни те, ни другие не воспринимают диктатора. Колчак для них враг номер один. Вот они и дуют в одну дуду с ленинцами.
– Как же ты можешь поддерживать диктатора, если твоя партия против? – удивился Киприян.
– Я прежде всего военный! Служу под приказом. А вся чиновничья эсеровская дребедень любит отсидеться за чужими спинами. Я с лета восемнадцатого года выбыл из партии. А ты, как и Николай Иванов, в большевиках ходишь?
– Нет! Беспартийный! Я сочувствую большевикам и горжусь тем, что не влез ни в одну из партий. А то давно бы головы на плечах лишился, – ответил осторожный Киприян.
– Ладно, я ошибся! Что толку говорить о расколе России, когда мы, два брата, а мыслим по-разному. Я – за Колчака, ты – за большевиков. И вот так, наверное, весь народ русский живёт, будто с завязанными глазами. В голове колобродят туманные мысли. Но нет даже желания снять повязку и посмотреть, куда мы идём, – огорчился Александр.
Недалеко грохнул взрыв, а затем ещё несколько, послабее. Задребезжали стёкла. Киприян с Александром выскочили во двор. Над городом поднимались тучи дыма:
– Это в районе вокзала. Может, подпольщики состав взорвали! – предположил Киприян. – Здесь часто такое бывает.
Оделись. Александр простился с племянником и Ангелиной Михайловной.
– Мы съездим на вокзал! Посмотрим, что произошло, – предупредил жену Киприян и махнул извозчику.
– На вокзал!
На подъезде к вокзалу уже слышался запах гари. На снег, на крыши домов садилась чёрная копоть, похожая на тундровую мошку Составы, стоявшие рядом с взорванным поездом, отогнали на запасные пути. Томский эшелон лежал на боку.
– Наш завалили! – закричал Александр. – Там Сашка остался! Друг мой незабвенный!
Он кинулся к горящему составу, но оцепление не пропустило. Ещё рвались боеприпасы, летели осколки, трещали горящие вагоны. На привокзальной площади пожарные разматывали шланги с брандспойтами, расставляли вдоль полыхающего состава бочки с водой. Вокзал со стороны перрона зиял пустыми окнами. От эшелона уцелели паровоз и три вагона.
Когда сняли оцепление и пожарные подкатили бочки к кромке перрона, Александр с Киприяном кинулись туда, где стоял штабной вагон. Не доходя метров пяти, Александр поднял лежавшую на снегу портупею с кобурой и револьвером.
– Это Сашкина портупея. Это то, что от него осталось. Да этот красный, тающий от огня и крови, снег, – равнодушно произнес Александр. Он стоял у горящего эшелона и не до конца понимал, что произошло на самом деле. Рассудок не хотел верить, что друга нет в живых. Александр не замечал рядом стоящего брата. Сквозь уцелевшие шпангоуты своего вагона он видел обуглившиеся тела.
– За что его взорвали? Он в жизни мухи не обидел! За что? – тряс он портупеей, будто кому-то грозил.
Киприян ударил по лицу. Александр замолчал и непонимающе смотрел на брата.
– Прекрати истерику! Ты же офицер! – орал Киприян.
У горящего состава шныряла ачинская милиция и колчаковская контрразведка. Они пытались найти очевидцев взрыва, допрашивали составителей, стрелочников, машинистов уцелевшего паровоза, но никто ничего не мог толком сказать.
– Не терзай душу, Сашок! Ему ничем не поможешь! Давай, отойдём подальше от копоти и покурим! – предложил Киприян.
В куреве Александр не нашёл успокоения.
– Вероятно, полк остался под руинами. Миг – и не стало ни друга, ни Иванова-Ринова, ни четырёхсот казаков, – грустно сказал он. – Стало быть, кто-то меня хранит от смерти и удерживает от фронта. Неужели мне мстит судьба за тридцать голов и трёх казнённых женщин? – спросил он Киприяна.
– Кто кому и за что мстит – я не знаю! Но тебе советую ехать со мной домой, немного отойти от пережитого, купить гражданское платье и возвращаться в Томск на службу в гидрографию. Документы сгорели в штабе. Никто тебя разыскивать не будет. Да и некому. Это уже не армия, а сброд. Только надо телеграфировать Фильбертам о гибели Александра, – сказал Киприян. И старший брат понял, что с младшим надо согласиться.
