Дэвид Годман - Преображающие встречи с Раманой Махарши
Большинство преданных Бхагавана уехали в течение нескольких дней после похорон, но, так как у меня не было никакого желания куда-либо уходить, я оставался в своей комнате в Палакотту. В последующие недели и месяцы мое здоровье стало ухудшаться. Я проводил большую часть времени в своей комнате в состоянии глубокого самадхи, в котором у меня не было возможности обращать внимание на потребности тела. Когда девушка, готовившая мне еду, приносила обед, я зачастую игнорировал его. Иногда я съедал пищу, но главным образом отдавал ее девушке, чтобы ела она. После нескольких недель такой жизни мое тело стало истощаться. У меня начались приступы головокружения, и моя пищеварительная система стала давать сбои. Один приступ пищевого отравления настолько ослабил меня, что у меня даже не оказалось достаточно сил, чтобы вытащить ведро воды из пруда Палакотту. Опустив ведро в воду и потянув его, я понял, что оно перевешивает меня. Мне еще повезло, что я вообще выжил. Один мой знакомый садху заболел холерой и умер. Кроме холеры в том районе была и эпидемия малярии, которая также унесла много жизней.
Я игнорировал происходящее вокруг и продолжил тихо сидеть в своей комнате. Когда я находился внутри помещения, на мне была только каупина, но ни один из тысячи комаров, летавших вокруг, не пытался укусить меня. Еще одним жителем в моей комнате был бурундук, имевший обыкновение сидеть у меня на коленях, когда я был в самадхи. Как правило у меня имелось несколько земляных орехов, и всякий раз, когда я выходил из самадхи, бурундук съедал несколько орешков с моей руки.
Новости о моем недомогании дошли до родственников в Гудуре. Несмотря на наши прошлые ссоры, они все еще беспокоились обо мне. Они просили, чтобы я вернулся в Гудур, чтобы заботиться обо мне, но я отказался. Некоторое время спустя ко мне на несколько дней приехали мать с братом. Увидев, до какой степени я пренебрегаю телом, они возобновили свои попытки заставить меня вернуться в Гудур. Брат предложил построить для меня хижину, где я смогу жить один, и пообещал кормить меня. Я снова отказался, сказав, что не хочу покидать Аруначалу.
В Палакотту я провел в общей сложности девять месяцев, большую часть времени сидя неподвижно в своей комнате. К концу этого периода моя кожа пожелтела, и оставалась такой в течение следующих трех лет. Где-то в октябре 1950 года я наконец признался себе, что больше не способен думать о своем теле. У меня не было никого, кто позаботился бы обо мне, и я никогда не был в сознании тела достаточно долго для того, чтобы делать самому какую-то работу. С большой неохотой я решил, что приму предложение брата, вернусь в Гудур и позволю моей семье заботиться обо мне *.
* Лакшмана Свами провел большую часть следующих трех лет в самадхи, живя в небольшой хижине, которую его семья построила для него. Из-за его аскетического образа жизни – он сидел в падмасане по двадцать часов в день и редко ел – он привлек большое количество последователей. Он пытался избегать их, запершись у себя, но когда объявил, что будет встречаться с людьми, которые хотят его видеть, дважды в год, на него накинулись десятки тысяч людей. Когда он, наконец, стал жить нормальной жизнью в конце 1950-х годов, питаясь обычно и совершая прогулки, посетители перестали приезжать. Большинство из них решило, что он выпал из своего высокого состояния. С середины 50-х годов он вел уединенную жизнь в доме близ Гудура, предоставленном ему одним преданным из Неллора. Он стал регулярно встречаться с людьми в 60-х годах, хотя всегда предпочитал частную уединенную жизнь. Приблизительно в 1990 году он вернулся в Тируваннамалай. В настоящее время он редко встречается с людьми, желающими посетить его, и в последние годы можно было увидеть его лишь во время пяти назначенных дней публичного даршана.
Вишванатха Свами
Шри Вишванатха Свами (1904–1979) был дальним родственником Бхагавана. Его отца, двоюродного брата Бхагавана, воспитывала мать Бхагавана в Тиручужи. В юности Вишванатха был активным последователем Ганди, но его политическая деятельность прекратилась после того, как он оказался под влиянием Бхагавана в 1921 году. С 1922 по 1950 он проводил большую часть своего времени либо с Бхагаваном, либо с Кавьякантой Ганапати Муни.
Шри Вишванатха Свами был знатоком тамильского и санскрита. Кроме переводов нескольких публикаций Раманашрама с английского и санскрита на тамильский, он также переводил работы Свами Рамдаса и Махатмы Ганди. Под конец жизни он был редактором журнала «Горный Путь», издававшегося в Шри Раманашраме.
Шри Вишванатха Свами был одним из наиболее уважаемых последователей Бхагавана. Фактически, когда Бхагаван скончался, комитет, сформированный для управления ашрамом, рекомендовал, чтобы ему и Муруганару разрешили навсегда остаться в Шри Раманашраме, без какой-либо возлагаемой на них работы, поскольку они являлись лучшим воплощением духа Бхагавана и его учения.
Хотя Шри Вишванатха Свами с радостью описывал события, происходившие с другими преданными и Бхагаваном, он не хотел писать о себе. Это нежелание происходило частично от его врожденной скромности и частично от неспособности передать словами природу того преображения, что вызвал в нем Бхагаван. Он написал однажды: «Мощнейшее присутствие Шри Бхагавана полностью уничтожило мое эго; я не могу больше ничего сказать».
Мой первый даршан Бхагавана Шри Раманы состоялся в январе 1921 года в Скандашраме. Расположенный на восточном склоне Аруначалы, Скандашрам выглядит издалека как самое сердце этой величественной горы. Он был и до сих пор остается красивым тихим местечком с кокосовыми пальмами и другими деревьями и непересыхающим, кристально чистым родником.
Встретив впервые Бхагавана, я увидел в нем нечто поразительное, явно отличавшее его от всех, кого я видел прежде. Он, казалось, жил вне своего физического тела, отдельно от него. Его взгляд и улыбка обладали особым очарованием. Когда он говорил, слова, казалось, выходили из бездонности. Даже в его движениях была видна безупречная чистота и непривязанность. Я ощущал в нем что-то очень утонченное и священное. Рядом с ним отвлечения ума замещались безыскусностью и мощью покоя. В его присутствии напрямую ощущалось уникальное блаженство умиротворения. Я назвал бы это Рамана Лахари, «блаженная атмосфера Раманы». В этом экстазе милости теряется чувство индивидуальности, и остается нечто великое и всепроникающее, всепоглощающее. Поистине, это дух Аруначалы поглощает всю Вселенную в свое милостивое сияние.
Когда я впервые увидел Бхагавана, он стоял на площадке перед строением ашрама. Один лишь вид его потряс меня. Нечто очень тонкое в нем сияло вовне, безгранично, охватывая все остальное. Стоит ли говорить, что я ощутил, как это поглотило меня? Я остался с Бхагаваном на неделю в этой атмосфере совершенной чистоты и безмятежности. Я услышал от него, как он приехал к Аруначале, непреодолимо влекомый великой благой силой; как, погрузившись в глубину Сердца, он стал одним с этой силой. Я также узнал, что после прибытия на Аруначалу он практически не сознавал своего тела и окружения, и лишь позднее постепенно снова стал пользоваться своими чувствами, что позволило ему смотреть вовне и общаться с другими.
Во время моего первого посещения Бхагавана с ним жило около десяти преданных, включая его мать и младшего брата. Одним из них был Валлималай Муруган, который каждое утро с большим пылом распевал тамильские песни Тируппугаж. Эти знаменитые песни, замечательные излияния святого Шри Арунагиринатха, восхваляют Субраманью. Когда он пел, Бхагаван имел обыкновение отбивать такт двумя небольшими палочками на двух кольцах чугунной жаровни, стоявшей перед ним. Дым ладана кольцами расходился от жаровни, смешиваясь с тонкой святой атмосферой Бхагавана. Пока руки Бхагавана отстукивали ритм по жаровне, его бездонный взгляд говорил о запредельном мире безмолвия. Это был незабываемый опыт.
Также там был преданный из Чидамбарама, Субраманья Айер, который часто с большим усердием пел гимны Аруначале, написанные Бхагаваном, песни во славу Бхагавана, сочиненные его последователями, и гимны из «Тирувачакам». Однажды утром, когда он начал песню с припева «Рамана Садгуру, Рамана Садгуру, Рамана Садгуру райяне», Бхагаван стал подпевать ему. Преданные, удивившись, стали смеяться над Бхагаваном, воспевавшим себя самого.
В то время как они веселились, Бхагаван заметил: «Что в этом необычного? К чему ограничивать Раману этой формой шести футов ростом? Разве вы, когда поете „Рамана Садгуру, Рамана Садгуру“, поклоняетесь не всепроникающему Богу? Почему бы и мне не петь вместе с вами?» И все мы почувствовали, как Бхагаван поднял нас до своей точки зрения.
