Юрий Софиев - Вечный юноша
Умерла от рака и Софочка Гробой, чудесная женщина, большая моя приятельница, первая жена Кнута. Последняя его жена была какая-то французская поэтесса, совсем молоденькая, вроде моей Сони (Соне, русской эмигрантке в Париже, в которую одно время был влюблен Юрий Софиев, было 16 лет. Ей посвящен цикл стихов, — Н.Ч.). На одном из вечеров в «Советском Патриоте», где я был хозяином, а Кнут гостем, он меня познакомил с ней, полушутя подчеркнув: «Софиев, это моя жена. Моя жена!» Я был с Соней и Кнут как бы подчеркивал: «Я не менее удачлив, чем ты». Обе эти молодые женщины, действительно были прелестны, хотя Соня была избалованная и дрянная девчонка. Я помню, как мне завидовал бедный Ан. Петрович Ладинский. До последних его дней у этого большого поэта была очень живая, очень молодая душа. И как ему не хотелось стареть. Мы шли с ним по тихой, ночной московской улочке. Была зима. Он провожал меня на метро после вечера, проведенного в семье его брата, где он жил. Ладинский, высокий, худой, горбился и кутался в меховой воротник.
Завел разговор о женщинах:
— Ну, вы еще молодцом (это был ноябрь 1955 г.), а у меня, — и без горькой досады он коснулся рукой виска, — волосы все седые!
Однако это не помешало ему влюбиться в прелестную Тамару (Аскольдовну?) — увы, в жену младшего брата, и не только влюбиться, но и влюбить в себя и увести жену брата…
Но кто знает, может быть, именно поздняя страсть в такой сложной (…) обстановке и привела его к раннему инфаркту. Говорят, Тамара, после смерти Ладинского, вернулась к мужу. Говорят и другое, что взбешенный брат, полковник, будто бы, войск МВД, угрожал Антонину расправой через связи в КГБ. Увы, эта практика сталинских дней!
Впрочем, говорят же, у гроба Антонина он безутешно рыдал — простив все и прося прощения.
Сложная штука жизнь, сложная штука человеческая страсть, сложная штука человеческая душа и судить ее по шаблонным нормам могут только прямолинейно-принципиальные люди.
Неправедный суд!
3. 1/ХI Воскресенье.
По радио слушаю Симонова — «Помнишь, Алеша…». Картавит — и я: «уа». Читает просто, выразительно.
Так же он читал в 1947, в Париже, на квартире А.В. Руманова и произвел тогда на нас очень приятное впечатление.
Эренбург в тот вечер держал себя генералом, читать отказался.
4.
(Газетная вырезка: «Мужество Рихарда Зорге» и Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза от 5 ноября 1964 г. — Н.Ч.).
Пожалуй, самым странным в этой истории является одно обстоятельство — Зорге погиб в 1944, с тех пор прошло 20 лет и понадобилось, чтобы французский режиссер выпустил в 1964 году фильм «Кто вы, доктор Зорге?», чтобы в нашей печати о Зорге вспомнили (…), а если бы этой картины не появилось — видимо, эта жизнь и этот человек так бы и пребывали в абсолютной неизвестности.
А когда он провалился, вероятно, те, кому он служил, от него отреклись.
5.
(Газетные вырезки, вероятно, зарубежные: «Мрачные годы» и «Свет» — воспоминания об А.И. Куприне его дочери, К. Куприной — Н.Ч.).
Странный казус — Куприн не плохо знал природу, а с липой попал впросак. Куприн описывает весну и пишет:
«Завтра-послезавтра ждем зацветет липа. Как прелестно она запахнет».
Ждать как запахнет липа, А.И. придется довольно долго. Липа цветет не весной, а летом — в конце июня, в начале июля. В Париже так же, как и у нас.
Липень — славянское название месяца июля.
6.
(Фото с подписью: «Евгений Брониславович Сосинский» — Н.Ч.).
Впервые узнал от В.Б. (брата Е.Б. Сосинского, Владимира Брониславовича, — Н.Ч.), что Женя умер в 1958 г., в Париже, от уремии. Он хотел вернуться на родину вместе с семьей Владимира.
Жени был невероятный пиетет по отношению к младшему, Владимиру. Он говорил о брате с каким-то, как бы испуганным, восторженным обожанием и восхищением. Женя умел молчать.
В 1955 г. летом Вл. Сосинский впервые попал в Москву и затем вернулся в США через Париж.
В Париже братья встретились и Женя узнал от Вл. о трагедии А.П. Маркова и И.А. Кривошеина — то, что когда они вернулись, Берия засадил их на 25 лет!
К счастью, подох Сталин, Берия поставили к стенке и Маркова, и Кривошеина реабилитировали. Обычно такие вещи не проходят даром в судьбе человека. Марков и Кривошеин были уже в Москве, Марков рассказал Сосинскому о своей трагедии, но просил в Париже об этом никому не рассказывать.
Вл. Рассказал брату. Евгений знал, что я еду на родину. Евгений очень хорошо относился ко мне, ему очень хотелось, видимо, предупредить меня, но он был связан словом и он умер бы сам скорее, чем «подвести» брата! Он делал мне какие-то смутные намеки, но вразумительно так-таки ничего не рассказал. А если бы рассказал? Ведь это не остановило бы меня от твердо принятого решения. Хотя разоблачения Сталина еще не было, но Марков и Кривошеин уже были реабилитированы и жили в Москве. Но это невеселое известие без сомнения очень усложнило бы и без того сложное душевное состояние.
7.
(Газетная вырезка «Премия Таормина вручена»: «На днях после окончания работы Руководящего совета Европейского сообщества писателей, в сицилийском городе Катания состоялось вручение литературной премии Таормина советской поэтессе Ахматовой» и здесь же: «15 декабря Оксфордский университет принял решение о присвоении А.А.Ахматовой почетной степени доктора филологии» — Н.Ч.).
От всей души радуюсь этому событию. Вей моя юность пронизана ее чудесной поэзией, вся наша любовь с Ириной и все лучшее, что было в жизни, органически связано со звучанием, ритмом, образами ахматовских стихов.
Пишу эти строки и вдруг «Баркаролла» Чайковского (по радио, на столе), а за окном в моем саду «осень ранняя развесила флаги пестрые…»
И хорошо, что все это пришло при жизни, в конце пути, после всех этих идиотских и грубых выпадов по ее адресу.
Песня, которая мне очень нравится. Кажется, из кинофильма «Тишина» по роману Бондарева.
Дымилась роща, под горою
И вместе с ней пылал закат.
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.
(И т. д., песня «На безымянной высоте», — Н.Ч.).
Точно успел записать по радио.
8.
(Листок вложен, озаглавленный:
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Мысли записаны отрывочно, многие слова не закончены и невнятны — Н.Ч.).
С чего начинается родина?
Мне хочется поставить этот вопрос несколько под другим углом. Где и когда чувство родины ощущается человеком особенно остро, Особенно пронзительно? Может быть, в разлуке, в особенности, когда эта разлука бывает вынужденной и когда человеку приходится мучить себя выбором.
К берегам родной Итаки
Ты вернешься ль, Одиссей?
Еще, и в особенности, потеря Родины (…) одним из трагических моментов своей жизни, когда теряешь все свои привычные физические силы, чтобы преодолеть (…) беду, (…) испытание и с честью (…).
Потому вынужденный отрыв от родины, от (…) своего пути особенно глубоко и (…) ощущается человеком, лишенном своей родины.
А о любви этой органической в человеке, о ней я хорошо знаю и читал стихи Пушкина:
Два чувства дивно близки, нам,
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
9.
(Снова газетная вырезка о награждении орденами СССР разведывательной организации, работавшей под руководством Р.Зорге: Макса Клаузена и Бранко Вукелича (посмертно) — Н.Ч.).
«Чудны дела твои, господи!»
Ведь, это следствие только того факта, что французскому режиссеру пришло в голову создать фильм «Кто вы, доктор Зорге?» Через двадцать лет после гибели Зорге! А, ведь, не появись этот фильм, не обойди он экраны всего мира — нет сомнения, что и Зорге, и его награждение 20 лет спустя, и его соратники, все это было бы погребено в «засекреченных деяниях».
Очень уж осторожное у нас отношение к гласности, очень еще сильна склонность к засекречиванию.
10.
(Газетная вырезка «Последний из могикан», к кончине Уинстона Черчилля Эрнста Генри — Н.Ч.).
(Карикатурный рисунок из журнала: выступление какого-то веселого чернобородого человека с рукой в кармане брюк, а вокруг толстяки-зрители, и вырезка со стихами Виктора Мамченко (Париж): «О Родине, о Жизни, о Борьбе», — Н.Ч.).
Родина
…смотрю в Тебя! О, как чудесны дали
В глазах Твоих от этого огня,
И как они от ноши не устали —
Глаза Твои, — от мира и меня!
Летит широко сердце голубое
В таких, знакомых близких небесах,
Что кажется — желание любое
Отмерено на солнечных весах.
Ты кажешься, суровой и холодной
Для недругов Твоей любви большой…
Да будет так, и будешь Ты свободной
С моей к Тебе прикованной душой.
Человека убили
И ночь была,
и звезд предсветный знак,
и лебеди летели
и трубили,
на все смотрел я,
но не видел — как
убийцы
человека
вдруг
убили.
Когда узнал,
рассвет мне на земле
повторным показался
тем рассветом,
когда о правде
грезили в семье,
когда расстрел
наутро
был ответом.
Настойчивая память иногда
сжимает время,
время — неподвижно…
Я помню,
да:
военная беда
людей сжигает,
вот кричат,
вот слышно —
вот слышен в темноте
предсветный шаг
облавы на людей,
которым нужны
свобода,
равенство
и где душа
с другой душой живет,
и души
дружны!
Но для беды
так быть
никак нельзя:
среди людей,
среди их трудной дружбы,
глупейшей провокацией скользя,
все та же мерзость
в мире
ищет
службы.
Она — вот здесь,
она — и там опять,
свое сует,
каналья,
первородство, —
откормленная девка,
чтоб «гулять»,
чтоб сжечь и юность
проклятым, уродством…
Убили человека.
Средь врагов
с гвоздикою стоял,
с улыбкой!
И дрогнул мир
аттических богов:
всплеснуло
сердце
Золотою
Рыбкой.
(«Поэт Виктор Андреевич Мамченко родился в 1901 году. Его перу принадлежит шесть книжек стихов, изданных в Париже. Первый сборник под названием «Тяжелые птицы» увидел свет в 1936 году, последний — шестой — «Воспитание сердца» в 1964 году.
