Том Уикер - На арене со львами
— Да груди у рыжей! Как будто сами не понимаете.
Морган неохотно познакомил его с Данном и буркнул полуправду, зная, что Гласс ему не поверит:
— Я ж говорил, что рыжая мертвецки пьяна. Она на ногах не держалась.
Гласс без приглашения подсел к их столику, ухмыльнулся и подмигнул Данну, ткнув большим пальцем в сторону Моргана.
— Такой рубака, что не поверите. Вы не смотрите на его невинное личико. К тому же пьет, как лошадь, и при этом ни в одном глазу.
По лицу Данпа ничего нельзя было прочесть. Зеленые стекла уставились на Гласса.
— Съешьте что-нибудь, мистер Гласс.
Моргану стало легче. Данн, конечно, занесет эти сведения в мысленное досье, которое он завел на Моргана Ричмонда, политического журналиста, большую знаменитость. Тут уж Морган был бессилен. Данн будет думать то, что ему заблагорассудится. Но он помешал Глассу бесцеремонно влезть Моргану в душу.
— Я заказал завтрак к себе в номер, — сказал Гласс. — На тарелку будто собачку стошнило. А вы, ребята, не подвезете меня на андерсоновскую ферму?
И он тут же посвятил их в историю своих переговоров с Ральфом Джеймсом, который, естественно, не ожидал приезда телевизионной группы и потому ничего не приготовил. В результате глассовские телеоператоры, кляня жару на чем свет стоит, отправились туда во взятом напрокат автофургоне.
— Но я решил поехать с кем-нибудь из вас, из тех, кто хорошо знал Андерсона.
— Я знал его не так уж хорошо… и не так уж долго.
Данн аккуратно намазывал гренок маслом.
— Но все-таки. (Морган решил, что Данну не удастся так легко сорваться с крючка. Его вновь охватило жгучее желание узнать, что же все-таки произошло между ними.) Что в Ханте казалось вам самым примечательным?
— На мой взгляд, он был человеком,— Данн прожевал гренок, его зеленые очки были невыносимо бесстрастны, — который считал, что ему любая задача по силам. — Он пожал плечами. — Вероятно, этим исчерпывалось далеко не все. Как обычно.
Да уж конечно не все! Но что он подразумевает? Морган созлостью вспомнил о своем неведении. Хорошо знал Андерсона он, а не Данн. И тем не менее камень, замыкающий арку, был у Данна — та недостающая часть загадочной картинки, без которой она остается непонятной. И Данн ревниво ее прятал, на протяжении всех этих лет неизменно уклонялся от всяких объяснений.
Между столиками с надрывающей душу чопорностью шла затянутая в корсет дама и выкрикивала:
— Мистер Морган! Мистер Морган, вас к телефону!
— Я сейчас вернусь,
Дама увидела, что Морган встает из-за столика, и равнодушно махнула рукой в сторону вестибюля. У двери Моргана тревожно окликнул Френч:
— Если что-нибудь важное, сообщите.
— В такое время ничего важного быть не может.
Но Морган ошибся, он сразу понял это, едва услышал в трубке голос издателя своей газеты:
— Рич, я был очень огорчен, узнав, что сенатор Андерсон скончался. Я знаю, как вы с ним были дружны.
— Он сделал для меня очень много.
— Знаю.
И ведь действительно знает, подумал Морган. Издатель старался быть осведомленным обо всем, что касалось людей, от которых в конечном счете зависело его дело.
— Когда похороны?
— Во второй половине дня.
— Я подумал… Тут у нас кое-что произошло. Не сможете ли вы вернуться завтра? То есть если вы уже не будете там нужны.
Итак, издатель не склонен делать выводы из того, что наговорил ему накануне редактор, а если и склонен, то не хочет, чтоб Морган про это знал. А скорее всего, его заботило только поддержание мирных отношений — несомненно, он и главного редактора погладил по головке.
— Смогу,— сказал Моргал.
— Пожалуй, нам надо бы собраться и потолковать.
— Пожалуй, но по правде говоря…— Моргану нравился издатель потому; что ему можно было сказать правду, хотя из осторожности или по каким-то другим соображениям он руководствовался этой правдой довольно редко.— …Я сомневаюсь, что дело можно как-то поправить.
Морган прекрасно знал, что главный редактор, как всегда, излил свою злость на его, Моргана, независимость в форме очередного ультиматума. Это уже бывало, и рано или поздно одному из них придется уйти из газеты.
— Ну,— сказал издатель,— иногда не мешает выяснить что к чему: сесть всем вместе за стол и поговорить.
В нем жило глубокое убеждение, что недоразумений в мире стало бы гораздо меньше, если б люди прямо и честно говорили в лицо другим людям то, что думают. Морган относился к этой уверенности более чем скептически, потому что опыт убеждал его в обратном: люди, которые якобы говорят то, что думают, как правило, думают совсем другое, и, пожалуй, ни-что в мире не порождает столько страданий и вражды, сколько их слова.
— Назначьте день, и я приду. Я понимаю, что у вас и без этого забот хватает.
— За то мне и денежки платят,— сказал издатель с привычной бодростью.— Восемнадцатое число подойдет?
Повесив трубку, Морган сделал пометку в карманном еженедельнике. Ничего хорошего! И далеко не в первый раз он подумал, что надо бы потребовать у издателя внушительной прибавки и повышения по службе. Быть может, настало время уйти самому, прежде чем его к этому вынудят,— пусть вся эта сволочь хотя бы не потирает лапки.
Когда Морган вернулся на свое место, Френч, разговаривавший с Данном и Глассом, обеспокоенно на него поглядел.
— Редакционная трепотня,— сказал Морган.— Они меня и на дне морском сыщут. Садитесь, перекусите.
— Ну, вы-то уже перекусили,— сказал Френч.— Я составлю компанию Мэтту.
Данн сказал, что отвезет их, если Морган укажет дорогу. Гласс и Морган пошли к машинам, накалявшимся на стоянке, и Морган, предвкушая прохладу, подумал, что в автомобиле, который взял напрокат Данн, наверняка есть кондиционер.
— Очень рад, что наконец познакомился с вами, мистер Данн,— сказал Гласс, когда сели в машину.— Я как-то попробовал прорваться к вам во время последней избирательной кампании, но мне сказали, что репортеров вы не принимаете.
— А как, по-вашему, он стал самым известным и наименее цитируемым боссом в стране? — сказал Морган.— Вам когда-нибудь приходилось давать интервью, Данн?
— Обычно я общаюсь с друзьями, а значит — неофициально.
Из всех политических организаторов, которых знал Морган, только Данн спокойно позволял называть себя «боссом».
— На север или на юг по автостраде? — спросил Данн.
— На север.
— Включите меня в свой список,— сказал Гласс.
— Никакого списка у меня нет. Я говорил о друзьях.
Кто угодно, кроме Гласса, отступил бы, но Гласс был непробиваем.
— Ну, скажем, документальный фильмик? Как работает политическая машина. Увлекательно может выйти, а?
— Ничего интересного.
Данн выехал со стоянки на эстакаду, которая спускалась к шоссе.
Мимо них с ревом и свистом проносились автомобили. По обеим сторонам летел назад город — пропеченный солнцем, меняющий облик, весь в изломах. Мелькнули и исчезли ряды кирпичных двухквартирных домов за сетчатой оградой на геометрически правильном участке муниципальной застройки. Гигантские дорожные развязки типа «клеверный лист» оторвали от города огромные куски. Реконструкция смела с лица земли квартал ветхих домишек и крошечных лавчонок — бедный, но полный жизни квартал, как припоминалось Моргану,— и оставила на его месте гигантский, усыпанный битым кирпичом пустырь, где в ближайшее время, как гласил рекламный щит, будет воздвигнут новый торговый центр.
— Помните, как воспевался плуг, вспахавший прерии?— сказал Морган, когда они проезжали мимо нового колоссального муниципалитета — сталь, стекло, бетонные плиты, двускатная крыша, а вокруг бесчисленные автомобильные стоянки. Прежде здесь тянулись улочки с аккуратными особнячками — деревья, газоны, малыши на велосипедах. Все это, подумал Морган, теперь, наверное, откочевало в пригороды, которые сами превратились в новые города.— А вас в конце концов засыпает пыль. Откуда мы знаем, не то ли самое происходит сейчас? Ломаем, сносим, вытесняем людей, чтобы освободить место для автомобилей.
— А мы ничего и не знаем,— сказал Данн.— Ведь это как езда по скоростной автостраде. Мчимся очертя голову — ни остановиться, ни назад повернуть, а если что-то сломалось, надо ждать, покуда кто-нибудь не отбуксирует в сторонку.
— Если бы Хант победил, если бы он стал президентом, могла бы наша страна двигаться сейчас по другому пути?
К смерти Андерсона, ко все нарастающей душевной напряженности добавились впечатления от этой утренней панорамы искореженного города, который ломали и перекраивали с полным пренебрежением к светлому покою, к тишине, к первородству живых существ. И Морган не сумел удержаться от этого вопроса и сам же ответил на него, опередив Данна:
— Вряд ли. Президенту приходится не столько вести за собой, сколько самому идти в ногу, а потому ни Хант и никто другой ничего существенно изменить не могли бы. И все же он умел вникать в суть вещей. Его интересовало, как живут люди. Он действительно принимал все это близко к сердцу. И когда я вижу этот гигантизм, эту безликость, я начинаю сомневаться — а может, ему все-таки удалось бы что-то изменить. Не знаю как. Но мне кажется, он сумел бы. Да и вообще президент задает тон, другого выбора у него нет, правда?