Светлана Павлова - Гонка за счастьем
Две последующие строчки они пели уже дуэтом, причем Калерия с Ходу подобрала второй голос — вышло вполне профессионально:
В любви моей опять звучит минор —
Не получается веселый разговор…
«Да, если бы не наши удушающие догмы и рамки, могла бы стать по-настоящему значительной фигурой. Когда действует от себя — адекватна своему месту… К тому же, оказывается, может делать что-то не просто толково, но и с чувством, без всякой фальши», — подумала Калерия и впервые за встречу — тоже совершенно искренне — сказала:
— Ну и ну, настоящий сюрприз, вам бы самой на сцену…
— Да все уж, с этим — давно кердык, отпелась я… теперь только вот в кругу семьи, да еще — иногда с подругами вспоминаю былое… а было такое приятное времечко — в свое время первой певуньей слыла в фабричной самодеятельности…
— Если бы в стране было принято более открыто освещать жизнь наших лидеров, конкурентов бы у вас оказалось немного…
— Ладно, просительница, растрогала и ты меня, хорошо просишь и поешь — душевно, по-нашему, по-русски. И что же он насочинял там такого, что наши недремлющие так разошлись? Все культурные идеологи на уши поставлены… Один мой человек из их когорты шепнул мне, что дело под контролем у Самого…
— Да Загорский просто попробовал, один раз…
— Говорят, одна тоже попробовала… и знаешь, что вышло?
— Знаю-знаю, как не знать.
— Ты уж давай-ка, не хлопай ушами, а пригляди за ним… за мужиками всегда нужен глаз да глаз. А особенно за таким, как твой.
— Екатерина Алексеевна, теперь уж точно — глаз не спущу…
— Да ладно уж, не шелести, давай-ка лучше хряпнем с тобой по маленькой, за будущий успех… сама люблю, когда я — добрая…
Она наклонилась и, не вставая, вытащила из письменного стола бутылку, две хрустальные рюмки и наполнила их.
— Лучше нашей беленькой — ничего нет, от нее никакой головной боли. Ну, будем здоровы, за успех, и пусть нашим врагам пусто будет.
Они чокнулись, и Калерия, не моргнув глазом, залпом, вслед за министром, опрокинула свою рюмку — водки она не переносила, но момент был не тот, чтобы выделываться, обижая отказом.
«Только бы не закашляться», — с опаской подумала она…
К счастью, пронесло — лишь на минуту задохнулась, но, незаметно сжав зубы, перевела дух и даже не поморщилась…
— А теперь иди, обрадуй своего. Пусть уж не подведет меня, постарается, напишет от души.
Домой она летела на крыльях. Так и не поняла — или на каком-то витке травля сама по себе пошла на убыль и начала затухать, или сегодня произошло небывалое — ей удалось найти ключ даже к сердцу непредсказуемой хозяйки партийной культуры! Что же это было — чудо или промысел Божий? Но это было уже неважно, а важно было то, что опала — снимается!
Пусть только теперь попробует закочевряжиться и выдать что-нибудь в своем любимом духе, вроде — «я петь пустого не умею»… Хочется любви — придется отдаваться!
Видимо, когда все прочувствуешь на собственной шкуре, кое-что начинаешь переоценивать — кочевряжиться он не только не стал, но примирительным тоном и себе, и ей — в утешение — сказал:
— Спасибо, что хоть Ильичу Первому — не бровям…
А в своем духе не удержался и выдал, но совсем другого плана:
— Что ж, Борис Леонидович, вы не только неисчерпаемый кладезь истин глубоких и вечных, но и певец мимолетных прозрений, предусмотревший все самые невероятные оттенки бытия — придется «серебрить в ответ»… раз обязали небожители…
После ленинской даты опала начала затухать, а потом и вовсе сошла на нет — его пригласили в жюри Всесоюзного конкурса молодых дирижеров. Оставалось дождаться сигнала полной реабилитации, и тот не замедлил явиться — сначала позвали для участия в правительственном концерте, а потом разрешили и поездку в Италию. Вот тогда он и воздал должное тому, ради чего она прошла через все это:
— Ты спасла меня. Я этого никогда не забуду.
И в свое время прекрасным образом забыл, неблагодарный.
ГЛАВА 14
А тогда он вернулся не просто к прежней планке, но и пошел дальше. Ему удавались разные жанры, а новизна проявлялась в том, что он мог без труда соединять, синтезировать их многообразие, от серьезно-симфонического до легко-эстрадного, включая в музыку элементы разнообразных национальных культур. Иногда он шел от противного — сначала писал шлягеры, а потом переделывал их, придавая мелодии симфоническое звучание.
Он не был единственным на этом пути — то же самое делать пытались и другие, с большим или меньшим успехом, но подражать ему было невозможно — у него был собственный стиль, тонкое чутье и врожденный вкус. Но теперь, чтобы не нарываться, она заранее знакомила с его новыми сочинениями одобряющие инстанции, включаясь в самые интересные проекты, и поэтому ему сходило с рук то, что не прощалось другим. Единожды отработав свой фрондерский жест, он продолжал оставаться самим собой, порой балансируя на грани, выходя из всех условных рамок, не вписываясь в них, не становясь ни крамольным, ни официозным — благодаря не только ее молитвам.
И хотя ему не пришлось перенапрягаться на этом поприще компромиссов — больше он не писал ни гражданственно-пафосных, ни политически-прогрессивных, ни партийно-славословных сочинений к датам или кампаниям, тем не менее, один из немногих, он был обласкан всеми правителями, не будучи ангажированным, а такие попытки периодически предпринимались властями предержащими. Но все это удавалось только потому, что у него была она, надежно и стойко стоящая на дозоре, умеющая все предвидеть и предугадать, знающая, каким способом ухватить лучшее, отвертевшись от соцзаказа. Тут годились и несуществующие болезни супруга, и предстоящий отъезд, и договорные обязательства, и даже немалые вознаграждения. Это являлось для нее главной заповедью: устоять, не польститься на обещанные золотые горы, за которые ему пришлось бы расплачиваться главным — своей творческой независимостью и сделками с совестью, чего он, по ее мнению, не смог бы вынести.
Теперь она стала необыкновенно проницательной и, обзаведясь целой сетью полезных связей, сумела устроить так, что он, оставаясь независимым в принципиальных вещах, обходился без кулаков и шишек и получал лишь пироги и пышки — награды, звания, премии, предложения и возможности поездок.
Пускать на самотек процесс и теперь было преждевременным — в руководстве отечественной музыкой мало что изменилось: все те же запреты и ограничения… Музыкальный Олимп, обязанный претворять в жизнь спущенные сверху и доработанные на месте вдохновляющие идеи, продолжало лихорадить. Не умеющие вовремя распознать опасность, игнорирующие эти спущенные идеи композиторы предпочитали не высовываться и продолжали сочинять в стол. Другие же, увлекающиеся смельчаки, впустую растрачивали время, энергию и талант на вечные поиски новаторских, взрывных идей. Кстати, за следование авангардистской линии все слишком рьяно высунувшиеся получили по полной, а позже многие, боровшиеся за ее внедрение, сами же в ней и разочаровались.
Были и такие, кто в годы учебы подавал большие надежды. Некоторые из них даже поначалу вроде бы неплохо устроились, но по разным причинам так и не состоялись. Имена иных вообще ушли в тень, растворясь в бесконечных просторах глубинки — сложность и негибкость среды музыкальной была сродни литературной… У них ведь не было такого ангела-хранителя, как она, они жили, как получалось — или сидели в безвестности, или, попадая между молотом и наковальней, вынуждены были уезжать.
Конечно, были и баловни судьбы, разной степени успешности, у которых периодически что-то, где-то, как-то получалось, но таких было немного, все же фавориты, достигшие официальных высот и постов, становились ручными, зависимыми исполнителями на коротком поводке у власти и нередко отрабатывая полученные блага, шли на любые с ней сделки.
Глупо было гнуть спину, выслуживаясь, проще было — зарабатывать собственным творческим трудом, конечно же, — его, но из-за этого пришлось пожертвовать своим любимым делом — она уволилась из журнала, уйдя на вольные хлеба, теперь лишь изредка откликаясь на просьбы редакции.
Начиная с первого дня совместной жизни с Загорским у Калерии ни разу не возникло желания засесть за самостоятельный труд, может быть, потому, что она давно поняла, что подняться выше литературного ремесленничества не сможет, так что нечего биться в комплексах — лучше уж делать то, что действительно нравится и что можно делать хорошо.
А хорошо получались сценарии — самостоятельно задумывать крепкую интригу, ведя сюжетную линию через кульминации и перипетии к действительно стоящей развязке ей было сложновато, а вот препарировать, видоизменять, трактовать, перерабатывать чужой текст, делая из него конфетку, — тут немногие могли с ней соперничать.
