Виктор Соколов - Мастерская Бога
Тогда
В час
Судный Непреложно
Сойдет на душу благодать...
Он - жил,
Он в легком плыл тумане.
Он людям слабости прощал.
И на Лутавина вниманье
Уже подчас не обращал,
Когда Лутавин
Им стремился
Вертеть, вставая поперек.
Чугай подобным не томился:
Считал -
... пусть дух бы... Дух берег...
Чугай был опытней и крепче
Душой и телом,
Потому
Чугаю срок давался легче:
Он приспособился к нему.
И стал он
Вкалывать беззлобно,
Стремясь обресть
Души покой,
Должно быть, он
На месте лобном,
И на себя махнул рукой.
А сопку? - Он считал своею,
С тем подлым,
Чем отныне жил.
Он к ней привык,
Сроднился с нею:
Он здесь отныне старожил.
И здесь однажды
Подле сопки
Под вечер
Встретился с мальцом
По-птичьи тонким,
Невысоким,
С худым болезненным лицом...
Он
Познакомился с мальчонкой –
Тот жил от них невдалеке
Над перекопанной речонкой,
Ползущей
Меж камней
К реке,
Зажатой дикими хребтами,
Носящей имя Амазар.
Темнел провалами-шурфами
Речонки берег.
И базар
Таежных птиц
Шумел над лесом.
И ветер дыбил хвои вал.
И по уграм .
Туман навесом
Избушек крыши накрывал.
Их, тех избушек, три-четыре
Теснилось около воды,
Углы гнилые растопыря, -
Дождя и времени плоды.
Лепились к стенам огороды.
За ними,
Чуть наискосок
Росла завалами порода
Пустая:
Камни да песок...
И не сбывались ожиданья
На золото –
Таков сей факт.
Но день за днем
Глуша страданья,
Жила слепая вера в фарт.
Отец мальчонки,
Житель местный
В краю ключей и диких скал,
Старатель вольный,
Всем известный,
Судьбу и золото искал.
Нелегок труд
Сего скитальца –
Он был судьбой
Гоним взашей.
И с ним бригада:
Три китайца,
Да двое хилых чувашей.
Мир здешний птицами кружился.
Над мальчиком
Взмывал-парил,
Когда Чугай с ним
Подружился
И в некий миг заговорил.
А мальчик
К лиственнице жался.
Глазами хлюпал и внимал.
На дядю он не обижался –
Он дядю недопонимал.
Его пугали поначалу
Строителей угрюмый вид,
Их худоба и одичалость...
И отойти он норовил.
Но постепенно, раз
За разом
Обжился с ними он.
И вот
Душою поборол свой разум
Чугая дядечкой зовет.
И сердце дрогнуло в Чугае,
Жестокости прервался круг.
Он, самого себя пугаясь,
Стал необычно нежным вдруг.
Перед чужим мальчонкой
Замер,
Глаз не сводя с его лица,
Видать, отцовскими глазами
Нежданно глянул на мальца.
Малыш наивен,
Свеж и ясен –
Мечта бездетных во плоти.
Бутон багульника –
Прекрасен -
Ему цвести, цвести, цвести...
Чугай,
Приняв судьбы крещенье,
От смерти
Был судьбой храним.
Ребенок - вправду очищенье –
Он очищал себя пред ним.
Он был и сам
Таким когда-то.
Тот миг рассветный
Не забыт.
Скупые праздничные даты
Ведут
В далекий детский быт.
Он загрустил
До исступленья.
Бамлаг...
А что там впереди?..
Идея самоискупленья
Нашла приют в его груди.
Борьба за жизнь -
Всему основа -
Мысль не нова, да и проста.
Чугай
К Христу вернулся снова, -
«Страдая» нового Христа.
И был Христос
Уже не пешкой –
Иначе быть и не могло.
И был отверженным,
В «хэбэшке»,
Побрит, пострижен наголо.
На лбу венец,
Но не из терна –
Из проволоки, что вилась
Вокруг бамлага
Стражем верным, -
Колючкой попросту звалась.
И был он гордым, непокорным.
И нес
С достоинством свой крест.
Стамеской,
Сделанный из корня –
Пример
Для бамовцев окрест.
Бесстрашно вызов фарисеям
Былым и нынешним бросал.
Упрямо
Зерна правды сеял,
Основы жизни потрясал.
И не смирялся
Перед кривдой,
Хоть знал,
Поскольку Бог еси, -
И предан будет вновь,
И придан
К гонимым вечно на Руси.
Закончив всеизгоя-Бога,
Чугай отдал его мальцу.
Парнишка
Осторожно трогал
Венец.
И гладил по лицу,
Чтоб
Навсегда запомнить это,
От окружающих тая...
В далекое лихое лето
Был мальчиком пытливым я.
Не автор. Нет!
Малец несчастный...
Страной не принятый герой,
Что миру зеков
Стал причастный
Судьбой и времени игрой.
***
Я был худой и угловатый,
Тоской душевной изможден.
Должно быть вправду
Виноватый,
Что был однажды я рожден.
Что мать моя –
Простая баба,
Отученная возражать,
Пред мужем
Проявляя слабость,
Могла работать да рожать.
Не ведая уловок хитрых,
Тащила груз свой на плечах…
Знать, оттого и был я хилым
От всех болезней детских
Чах.
Наследие нелегкой жизни,
Полуголодных злых годин.
Тогда
В моей большой отчизне
Я был заморыш не один.
Я был
Других ничуть не хуже,
Хоть часто без куска бывал.
Одетый
Мало-мальски в стужу,
Картошкой пузо набивал.
Чугай шутил:
- С таким ты брюхом
Впрямь на начальника похож.
С тобой
Держи востро, брат, ухо...
На кухню, вероятно, вхож...
Смотри -
Не вздумай только драться...
Но я перед Чугаем молк.
Я тщился в жизни разобраться.
И ничего понять не мог.
Надеясь
На счастливый случай,
Я в мыслях пугался своих:
Одни сидели за колючкой,
Другие охраняли их...
Себя на думы обрекая,
Хотел я сам познать вполне:
Кому? Зачем? - нужна такая
«Игра», неведомая мне.
Копируя поступки взрослых
(с кого мне брать пример?
с кого?),
Я в закуток сажал Барбоса
И с палкой охранял его.
- Да ты и впрямь, пацан,
Начальник
Лутавин, хмурясь, пробурчал.
Чугай смолчал.
Чугай печальный
Лишь головою покачал.
* * *
И снова
Он под сопкой длинной –
Ночами што ль она росла? –
Уступ лопатил над долиной,
Сбивая кожу на мослах.
Но чудно
Человек устроен -
Однообразию взамен,
Бок сопки каждодневно роя,
Он жаждал скорых перемен.
Художник -
Взгляд пытливый чаще
Бросал на заросли осин,
Где наверху из рыжей чащи
Скала вздымалась
В неба синь.
Казавшаяся поначалу
Природы горным божеством,
Она со временем серчала,
Свое справляла торжество.
Она над ним смеялась будто,
Шепча безумные слова.
И вырисовывалась смутно
На фоне неба голова.
И стал Чугай глядеть на сопку,
Стремясь безмерное объять.
И стал прикидывать –
Высоко,
Иль низко
На скале стоять.
И думать стал –
Коль срок положен,
Куда б судьбой ни занесло,
Сам над собой
Работать должен,
Свое шлифуя ремесло.
Он скульптор.
Был - и остается.
Засучит в деле рукава,
А ближе к делу - то, сдается,
Тут обстановка такова:
Чем гору рыть
В тоске руками
За годом год,
Что не спешат...
Готов,
Хоть Сталина из камня
Здесь вырубить –
Пусть разрешат.
Ваянье - практика, и, Боже,
Прости Чугаю моему
Надежду робкую: быть может
За это срок скостят ему.
Он сам себя
За сделку судит.
Копается в душевной мгле.
И раздвоился.
Как же будет:
Там... срок...
Здесь... Сталин... на скале?..
А если...
Нет! Он здесь на месте.
Он несомненно –
Должен быть!..
Чугай, не думая о мести,
Жизнь прежнюю
Не мог забыть.
А, может, верил: значит, надо
Внизу плутающий народ.
Над ним гранитная громада,
Всегда зовущая вперед.
И тяжело, и неторопко,
Рожденные в его мозгу,
Слова Любви тропили тропку,
Готовые сорваться с губ:
«Мы братья кровные Друг другу.
Мы граждане одной страны.
Нам совесть древняя порука,
Мы перед совестью равны.
Но разучились мыслить здраво,
Давно не ведаем того, -
Хозяин -
Ныне нами правит, -
Достоин нас... - а мы его...
В своей борьбе,
В своей работе –
В большом и в малом,
И во всем,
Бывает - напортачит кто-то,
А мы ответственность несем.
Ты не мудри -
Здесь чурке ясно
От Колымы и до Двины.
Пусть люди зоны
Не согласны -
Своей не чувствуют вины.
Кто горсть зерна,
Арбуз иль дыню
Тащил,
От всех стараясь скрыть,
В советский мир
Слова худые
О власти нес, вздымая
Прыть.
Они ворчат:
— виновен Сталин.
Ведь, если добрый, -
Отпусти...
Должно быть, он их
Красть заставил,
Иль «оппозицию» плести?..
Должно быть, он,
Творя законы,
Себе во вред их нарушал?..»
Чугай, с «юристами знакомый»,
Себя об этом вопрошал...
Законом сталинским наказан,
Теперь неважно - почему,
Чугай на сопке был обязан
