Киммел Майкл - Гендерное общество
нет никакой информации по мужественности.
Несколько лет тому назад эта зияющая пустота вдохновила меня на исследование культурной
истории идеи мужественности в Америке. Мне хотелось проследить развитие и изменения в
нашем понимании того, что же означает быть мужчиной по мере развития американской
истории4. Оказывается, наши мужчины всегда давали очень четкое описание того, что означа-
ет быть мужчиной и какие действия им необходимы в качестве доказательства своей
маскулинности (manhood). Но мы никогда не знали прежде, как их слушать.
Интеграция тендера в наши программы обучения является выполнением обещания, которое
нам дали женские исследования, а именно интеграцией понимания мужчины как ген-дерно
сформированного индивида. Например, в университете,
18
где я работаю, курс по британской литературе XIX в. включает внимательное «гендерное»
чтение творчества сестер Брон-те, и обсуждается их отношение к женственности, замужеству
и отношениям между полами. Но ни слова не говорится о мужественности применительно к
Диккенсу, особенно о его взглядах на отцовство и семью. Диккенса воспринимают как
романиста «социальных проблем» и классовых отношений, несмотря на тот факт, что уж
очень многие из его наиболее знаменитых персонажей — это юноши, мальчики, выросшие без
отца, в поисках своей настоящей семьи. Ни слова об амбивалентных идеях Томаса Гарди о
мужественности и браке, выраженных, например, в «Джуде Незаметном». Увлечение Томаса
Гарди домодерн истеки ми концепциями апатичной вселенной — вот что мы обсуждаем. Моя
жена рассказывала мне, что, когда она изучала в Принстоне американскую литературу XIX в.,
в курсе о творчестве Эдит Уортон тендер был основной темой обсуждения, но ни слова не
было сказано о тендере при обсуждении Генри Джеймса, в творчестве которого тендерная
обеспокоенность возникает в качестве женоненавистнического гнева, сексуальной
амбивалентности или некоего рыцарского презрения. Джеймс, как нам рассказывают, главным
образом был занят формой романа, нарративной техникой, стилистическими возможностями
описания и характеризации. Но его ни в коем случае не интересовал гендер.
Так мы и продолжаем действовать, будто гендер применяется лишь к женщинам. Пришло
время сделать видимым гендер по отношению к мужчинам. Китайская поговорка гласит: как
только поймаешь рыбу, откроешь для себя океан.
Именно это стало для меня столь ОЧСБИДНЫМ во время семинара по феминизму, который я
посещал ь начале 1980-х гг.5 На этом семинаре, слушая дискуссию между двумя участницами,
я ощутил невидимость тендера по отношению к мужчинам. Белая и черная женщины
обсуждали вопрос, являются ли женщины по определению «сестрами». Ведь у них в основном
одинаковый опыт, и они переживают общее угнетение со стороны мужчин. Белая женщина
утверждала, что именно эти факты связывают их, несмотря на расовые различия. Черная
женщина не соглашалась с ней.
— Когда ты просыпаешься утром и смотришь в зеркало, кого ты там видишь? — спросила
она.
— Я вижу женщину, — ответила белая женщина.
— Вот в этом и проблема, — ответила черная женщина. — Я же вижу черную женщину. Для меня
раса видима каждый
19
день, поскольку именно из-за нее я не обладаю привилегиями в нашей культуре. Раса
невидима для тебя, поскольку ты находишься в привилегированном положении. Вот почему в
нашем с тобой опыте всегда будут присутствовать различия.
Именно в этот момент я буквально застонал — наверно, громче, чем хотел. Я был
единственным мужчиной в аудитории, и кто-то задал вопрос по поводу моей реакции.
— Знаете, когда я смотрю в зеркало, я вижу человеческое существо. Я идеальный объект для
обобщения. Как белый мужчина среднего класса, я не обладаю ни классом, ни расой, ни
тендером. У меня есть только общеродовые характеристики!
Иногда мне кажется, что именно в тот самый день я превратился в белого мужчину среднего
класса. Конечно, я был им и прежде, но это мало что для меня значило. До того момента я
рассматривал себя как человеческое существо, обладающее некими универсальными
характеристиками, подобно другим. Именно с тех пор я стал относить мое понимание расы,
класса и тендера не только к другим людям, оказавшимся маргинали-зованными из-за
отсутствия расовых, классовых или тендерных привилегий. Эти термины относились и ко
мне. Прежде я воистину наслаждался привилегией невидимости. Сами процессы «раздачи»
привилегий определенным группам людей чаще всего остаются невидимыми именно для тех,
кому эти привилегии пожалованы. Когда нечто делает нас маргинальными или безвластными,
это мы замечаем. Невидимость является привилегией в другом смысле — в качестве роскоши.
Только белым людям в нашем обществе дана роскошь не думать о расе каждую минуту своей
жизни. И только у мужчин есть роскошь претендовать на то, что тендер не имеет значения.
Рассмотрим другой пример того, как часто власть остается невидимой для тех, у кого она есть.
У многих из вас есть адреса электронной почты, и вы рассылаете свою почту по всему миру.
Вы могли заметить одно существенное различие между американскими адресами и адресами
жителей других стран. Все адреса имеют специальный код, указывающий на страну, к
которой принадлежит пользователь адреса, — например, если вы пишете в Южную Африку,
то адрес будет заканчиваться на za, если в Японию — то на jp, если в Англию, то на uk
(Соединенное Королевство), если в Германию, то на de. Но вот если вы пишете в США, то
электронный адрес будет оканчиваться на edu, если это образовательный институт, на org,
если это организация, на gov, если это офис, относящийся к сфере федерального
правительства, и на com или net, если
20
это коммерческие интернет-провайдеры. Почему же США не обладают национальным кодом?
Потому что мы являемся господствующей мировой державой, а всем остальным необходимо
название, имя. Бытие «во власти» не предполагает, что к себе следует привлекать внимание
как к чему-то определенному, а претендует на бытие общее, универсальное, обобщаемое. Для
Соединенных Штатов все другие нации остаются «другими», и, таким образом, их необ-
ходимо называть, маркировать, отмечать. Повторюсь — привилегия невидима. В мире
Интернета, как поет Майкл Джексон, «мы — это весь мир».
Невидимость имеет свои последствия — привилегия, как и тендер, остается невидимой, и
очень сложно создавать политику преодоления невидимости и включения. Невидимость
привилегий означает, что большинство мужчин, как и многие белые люди, занимают
«оборонительные» позиции и сердятся, когда им предъявляют статистические реалии или
человеческие последствия расизма и сексизма. Так как наши привилегии невидимы, мы
способны занять «оборону» или начать защищаться. Может даже появиться чувство, что мы
сами являемся жертвами. Невидимость «создает невротическое колебание между ощущением
дарованных тебе прав и ощущением незаслуженной привилегии», — как выразился
журналист Эдвард Болл, когда занялся исследованием истории собственной семьи, одной из
крупнейших рабовладельческих семей в Южной Каролине6.
Продолжающаяся невидимость мужественности также означает, что гендеризованные
стандарты нам кажутся гендерно нейтральными в качестве культурно поддерживаемых норм.
Иллюзия тендерного нейтралитета имеет серьезные последствия как для женщин, так и для
мужчин. Она означает, что мужчины могут поддерживать иллюзию того, что их также
измеряют «объективными» стандартами. Для женщин это означает, что их «измеряют» по
чужой «линейке». В начале XX в. великий социолог Георг Зиммель подчеркивал именно эту
проблему:
«Мы измеряем достижения и приверженности мужчин и женщин согласно определенным
нормам и ценностям; но эти нормы не являются нейтральными, стоящими вне контрастов
между полами; они обладают „мужским" характером... Стандарты искусства и требования
патриотизма, общие приоритеты и определенные социальные идеи, равноценность
практических суждений и объективность теоретических знаний... — все эти категории
формально являются общечеловеческими, но фактически мужскими в их действительном
историческом
21
формировании. Если мы назовем идеи, претендующие на абсолютную обоснованность и
объективность, то фактом остается то, что в исторической жизни человеческого рода
оперирует равенство: объекта вность=мужч и на»7.
Теоретическая формулировка Зиммеля отзывается эхом в наших каждодневных
взаимодействиях. Недавно меня пригласили прочитать несколько лекций в рамках курса по
