Александр Баунов - Миф тесен
Совершенно бессмысленно обсуждать для нас китайский путь. Мы не можем стать мировой фабрикой, для этого нам сперва снова придется уйти в деревню, расплодиться, голодать, потянуться в город на заводы и стройки, работать за койку в бараке и отсылать зарплату 150$ семье в село. А этого не предвидится, и слава богу. Но коли уж мы терпим авторитарный режим, хотелось бы, чтобы, как это бывает при добротных авторитарных режимах, в качестве бонуса к нему прилагалась инфраструктурная революция. И если нынешние правители хотят, чтобы, несмотря ни на что, о них вспоминали известным добрым народным словом — «зато дороги строили», то времени на это осталось совсем немного — лет пять, максимум десять. Но и за пять можно кое-что успеть. Но, похоже, не успеют, потому что заняты совсем, совсем другим.
РОССИИ НЕ ДО СМЕХА
Прошло больше года, как украинцев у нас записали в фашисты, в украинском же общественном мнении новое веяние: ругать последними словами не Путина, не Думу, не боевиков и российскую армию и даже не рабский российский народ в целом, а как раз ту его часть, которая с Путиным и даже с народом и армией насчет Украины не согласна. Не то чтобы своих союзников в России — это люди самостоятельные и союзы заключать остерегаются, — а тех, кто способен услышать и передать. Ответить не криком на крик, не я тебе слово, а ты мне два, а мыслью на мысль. Вот этого как раз и не надо.
На Украине много пишут в колонках и социальных сетях: какая гадость этот ваш «Дождь», «Эхо» — кремлевская подстилка, продажный Венедиктов, этот аморальный «Слон», фашиствующий «Сноб» и имперские «Ведомости», оккупант Навальный, агрессор Ходорковский. Евгению Киселеву, семь лет как украинскому телеведущему, намекают, что он московский, а таким доверия нет. Украинский публицист на «Дожде» ведет разговор так, чтобы уязвить именно аудиторию и ведущих «Дождя»: вы думаете, вы другие, вы такие же, вы, может быть, даже хуже. Вы, русские, маскирующиеся под людей, — хуже, чем Дмитрий Киселев и Стрелков-Гиркин, и на марши вы выходите не за мир, а за пармезан. Одна из главных вещей, что была слышна с Украины в этом году: для нас нет разницы между пропагандистами и честными, между властью и вами, между готовыми и разговаривать и слышать и не готовыми. Те, кто слышит это, обижены и оскорблены. Цель достигнута.
Какая цель? Прервать коммуникацию. Чем «притворяющиеся людьми» хуже Гиркина? Тем, что слышат и вступают в диалог. А этого не требуется. Не нужен диалог. Не нужна коммуникация. Хотим слышать только себя. Как прервать диалог? Послать тем, кто к нему готов, по каналам связи оскорбление.
Точно так же и тут: все наблюдали, как не только молодые и старые «псоглавцы», но и умные, образованные, способные разобраться, что к чему, русские повторяют таким же образованным, тонко чувствующим, современным киевлянам: фашисты, нацики, проплаченные, не язык, не нация, не страна.
Оскорбление чужих ушей и душ здесь не побочный эффект, не праведный гнев, случайно выплеснувшийся за свои границы. Не неразличение духов. Очень даже различение. Просто духам требуется наплевать в душу.
Старинная литература знала, что проклятья в час молитвы — лучшее, что перекрывает канал общения с творцом неба и земли. Однако на то он и творец, чтобы не обращать внимания на такие мелочи: и проклятья Иова тоже были зачтены как молитвы. Но человек слабее творца: принимать оскорбление за молитву у него получается хуже.
Наши времена — времена оскорблений и обид. Мир устроен сложнее, чем два лагеря — сил света и сил тьмы, уважительно общающихся под страхом взаимного уничтожения и просто по привычке этого страха. Но разбираться в сложностях не хочется. Хочется оправдать себя, делать и слышать то, что хочешь.
Оскорбление и обида — лучший способ этого добиться. Оскорбление и обида застилают глаза, закрывают уши праведным гневом, негодованием, огорчением. Оскорбление и обида используются как метод разрыва коммуникации. Когда слух собеседника открыт, но в его открытое ухо, в его внимательный глаз летит плевок оскорбления, они закрываются. Просто в силу инстинкта (ушами, конечно, управлять труднее). Не хочется думать над услышанным, хочется вытереться и защититься. В памяти остаются не смыслы, а сам акт коммуникации, после которого утрешься салфеткой и скажешь: «Ну вы же видели? Ну что? Разве можно с ними о чем-то разговаривать?»
Если стороны не хотят слышать друг друга, но не могут прервать общения, потому что в набор их добродетелей входят открытость, полифония, множественность высказываний и мнений, братские чувства и «один народ», — легко и действенно прервать общение, послав по каналу коммуникации плевок. Если в набор приписываемых себе добродетелей входит умение слушать других, а слушать их не хочется, хочется только себя, оскорбление — лучший выход из положения.
Герои фильма «Асса» в одной из трогательных сцен общаются через визуализированный канал общения — картонную трубу вроде чертежного тубуса, «коммюникейшн тьюб»: мы на связи, мы слышим друг друга, мы понимаем друг друга, препятствий нет. Оскорбление, посланное в коммюникейшн тьюб, в канал общения, должно его забить, прекратить коммуникацию. Образовать пробку при сохранении видимости существования канала. Вот же он, канал, вот она — tube, разве не видите? Но то, что по ней идет, не имеет отношения к коммуникации. Это ее противоположность.
Сообщение, со-общение, предполагает общение. Нет общения, и со-общение невозможно передать.
Обещал слушать — и не хочешь держать слово? Обещал учитывать иное мнение, а хочешь придерживаться единственно правильного? Пошли по каналам связи оскорбление. Ну видите, мы же сами говорили: мы бы с радостью, но они, фашисты, бандеровцы, рашисты, имперцы, гейропа, гегемонисты.
Вся коммуникация сторон главного конфликта современной Восточной Европы построена на обмене оскорблениями — чем тяжелее, тем лучше работают: лугандоны, рашисты, рашка, укропы, майдауны, даунбас. Прервать, прервать коммуникацию. Заткнуть tube как можно скорее.
Дипломатия XXI века
Оскорбление удачно заменяет, имитирует общение, когда вынужден общаться, а не хочется. В общении на уровне дипломатов, конечно, не назовешь собеседника «сверлом». Но нормы этикета здесь так строги, что вежливое, но заметное отклонение от них будет весьма оскорбительным.
Анекдот про опытного дипломата, который правит ноту юного атташе: «грязная обезьяна пишется через “е” и раздельно», — почти буквально исполнен в современной дипломатии. Разумеется на ее, дипломатии, языке.
И тут видно, что оскорбление — вещь крайне адресная. Борис Ельцин оскорбил ирландцев в 1994 году. В аэропорту, на ветру — премьер-министр и другие официальные лица, в том числе женщины, дорожка, флаги, журналисты, оркестр, почетный караул. Самолет сел, Ельцин не вышел. И премьера Рейнолдса на борт не пустили подняться для спасения лица, сделать вид, что в самолете провел встречу.
Или тот же Ельцин: в Швеции на приеме у короля при всем честном народе принялся женить тогдашнего кандидата в преемники Бориса Немцова на шведской принцессе, требовал, чтоб танцевали медляк и целовались. И он же записал Швецию в страны, которые воевали на стороне Гитлера. И он же на пресс-конференции сказал: вернем японцам острова. Потом всем Кремлем думали, как этого «не воробья» взять назад. Это было неуклюже и стыдно, но не ухудшило отношений с Западом. Все это были весьма оскорбительные вещи, но не намеренные. Их жертвы обижались, приходили в недоумение. Но никто не говорил об этом как о симптомах конфронтации и признаках новой холодной войны. Реальное оскорбление возможно там, где отношения уже плохи. Путин, может быть, деликатнее, чем Ельцин. Но любая его шутка уже попадает на оголенный нерв. Оскорбление всегда адресно. Можно сказать «козлы» так, что никто не обидится, можно «милостивый государь» так, что захочется вызвать на дуэль.
Сколько мощных плевков отправил Путин в communication tube — и про бабушку, которая была бы дедушкой, и про обрезание журналистам, и про первую брачную ночь, где важен процесс, а не результат, про то, что Берлускони не преследовали бы, если б он любил не девушек, а юношей, что недавно осужденный президент Израиля молодец, семь женщин изнасиловал, настоящий мужик, мы от него такого не ожидали и все ему завидуем. Тут, правда, была и ирония: знаем мы эти ваши изнасилования — хотели за политику посадить, пришили дело через баб. Но именно это предположение для Израиля, его политиков, его судов и граждан — еще оскорбительнее, чем обидное для женщин, да и для благородных мужчин «молодец мужик».
Российская дипломатическая риторика колеблется между «козлами» и «милостивыми государями», западная в отношении России — тоже. Путину нужно показать Западу, что он не один, а остальному миру — что у России с Западом хотя и есть разногласия, но отношения нормальные, рабочие. Западу надо показать, что ничего подобного, ненормальные. Поэтому воспитанный Запад тоже переходит к оскорблениям.
