Gurulev - Rosstan
– Не видишь, что ли? Самый большой. Вон посредине стоит. Две трубы.
– И Богомяков у нас скот угнал? – Кузьма чувствует себя совсем взрослым и поправляет шашку.
– Этот всю жизнь угонял.
Кузька не понял, но переспрашивать не стал. Никодим оставил Северьку и еще четырех казаков следить за дорогой.
– Смотрите, чтоб никто не убежал. Не то беда будет.
Отряд медленно стал спускаться вниз, к поселку. Десяток всадников остался на улице, остальные, разделившись по трое, пошли к домам.
Федька ткнул дверь, – она оказалась незапертой, – и шагнул в избу. За спиной он слышал шумное дыхание Лехи Тумашева и Митрия Темникова.
– Здравствуйте, хозяева.
С широкой деревянной кровати свесил босые ноги кудлатый мужик.
– Здравствуйте. Кто такие? – но, разглядев в сером свете вооруженных людей, осекся.
– Фамилия как?
– Родовы, – с готовностью ответил кудлатый и стал натягивать штаны. Из-за его плеча бледным пятном выглядывало бабье лицо.
– Родовы? Землячок, значит, нашему Григорию Эпову, – подал голос Алеха.
Мужик сразу понял, откуда приехали ранние гости, и опустил руки.
Митрий шагнул вперед, с любопытством разглядывая широкое горло граммофона, стоящего на столе. Баба за спиной хозяина взвизгнула, отпрянула в дальний угол кровати.
– Убивать будете? – вдруг спросил Родов.
– На кой ты нам леший нужен. Наше отдай. Есть у тебя коммунарский скот?
– Говорила я тебе! – заголосила баба. – Не трожь их коровенок. Своего хватит.
– Есть, значит, – Митрий вдруг озлобился, схватил мужика за бороду, потянул к двери. – Ну-ка пойдем, пес шелудивый, показывай, где наша животина.
Во дворе было уже совсем светло. Звезды торопливо гасли, и вот-вот должно взойти солнце.
Федька широко распахнул ворота, а Леха Тумашев и Митрий бросились к скотному двору. Толкаясь и шумно дыша, подгоняемые нагайками, коровы и лошади хлынули на ставшую тесной улицу.
– Да тут половина коров-то моих! – закричал вдруг Родов. – Вы же сказали, за своим приехали.
– И твои к нам попали? – удивился Федька. – Это какие же?
Не заметил Родов, какие синие, застывшие глаза стали у парня.
– Вон пестрая корова с большими рогами – моя. Вон с красным боком…
– А когда ты наш скот угонял, не думал, что он не твой? Долг платить собираешься? – крикнул он озлобленно.
Митрий, оказавшийся рядом, снова схватил Родова за бороду, рванул к себе.
Скрипели ворота, ржали лошади, мычали коровы. Пылила улица. Казаки размахивали бичами, хрипло орали, теснили скот в заполье.
Тяжкий день сегодня будет у Озерного. Не думали, не гадали в поселке, что придут хозяева за своим добром с того берега. Ведь двадцать верст до границы. И ведь говорил кой-кто из трезвых голов, что не надо коммунаров трогать: народ там злой да дружный, сбиться в отряд им ничего не стоит. Благо что никого не убили.
Когда стадо скрылось за первым перевалом, Родов кинулся к соседям. Матерясь и сплевывая кровь, он сбивал мужиков на погоню.
– Накинемся на краснозадых. Перебьем. Ежели внезапно, так совсем хорошо. Скот вернем.
– Ну их к лешему. Еще вернутся – поселок сожгут.
Но Родов собрал все же отряд сабель в тридцать.
Такой же почти, как у красных. Правда, не все в погоню пошли с охотой. Работников, так тех припугнуть даже пришлось.
Погоня вернулась скоро. На одном из увалов оставили коммунары засаду и, не подпустив близко, открыли огонь. Хоть никого и не задели пули, а повернули казаки коней назад.
Около стада крутились на конях человек пять. Остальные маячили на увалах, на сопках, осматривали степи, опасались нападения.
Не жалели казаки глоток, но коровы шли медленно, и стадо подошло к Аргуни только к вечеру. Люди измучились – сутки в седле. Без сна.
Тревожно ждали и коммунарки своих мужиков. Чуть не в полдень Сергей Громов велел запрягать коней и ехать к реке, встречать отряд. Разрешил старик ехать к Аргуни и подросткам. Степанка, Кирька и Мишка Венедиктов быстрее всех запрягли коня в легкий ходок Силы Данилыча и полетели к реке. На берегу они срубили тальниковые удилища, решили порыбачить, но часто забывали о поплавках, вглядывались в синий размытый горизонт. Они и увидели раньше других темное облачко пыли.
– Гонят, кажись.
Берег пришел в движение.
Облако приближалось, стало выше и плотнее. Уже можно различить идущих впереди коровенок.
Увидев реку, стадо заторопилось и вскоре перешло на бег. Поднимая брызги, коровы кидались в воду, жадно пили. Услышав с противоположного берега голоса хозяек, коровы поднимали головы, протяжно ревели.
Долго пить стаду не дали. Заулюлюкали, закричали казаки. Стали теснить конями глубже в воду. Коровы поплыли.
Когда Аргунь опустела, и Никодим приказал снять с сопок охрану, в сопровождении двух пограничников примчался начальник заставы. Он был зол. Несколько казаков, среди которых были Федька, Северька и Никодим, отдыхали, спрятав коней в тальниках. Никодим еще не был уверен, что озернинцы, оправившись от испуга, не организуют погоню.
– В сорочке кто-то из вас родился! – закричал Петров, соскакивая с седла. – Пользуетесь, что народу у меня мало! Нет чтоб помочь границу оберегать… Еще разберемся!
– Границу защитить мы всегда готовы, – ответил за всех Северька. – А разбираться – разбирайся. Ищи виноватых. Только в том, что бандиты чуть всю коммуну не оголодили, и твоя вина есть.
– Закурить дайте, – хмуро сказал начальник заставы. Он подсел к казакам, устало сгорбил спину. – Народу у меня мало…
На другой день коммуна снова выехала на покос. Только в пастухи выделили еще трех мужиков. У каждого пастуха теперь винтовка. С десяток винтовок у косарей. Пусть приходят озернинцы. Пуля-то, она далеко достанет.
XII
Сена заготовили много, но покосы покидать не спешили: на базе сейчас работы почти нет, а тут за день все лишний десяток копен наскребешь. В полдень Северька решил съездить пострелять тарбаганов. Уговорил ехать с собой и Федьку, прижившегося около коммуны.
– К утру вернемся. Может, ночью на барсуков поохотимся.
Старик возражать не стал: скучно парням.
– Только ты запопутьем к сватам заверни. Знаешь ведь, где они косят? А то нехорошо получается.
Северька и сам так думает. Тем более Устя у своих родителей гостит. Усте скоро рожать. От всех работ ее освободили. Уехала она неделю назад.
Друзья заседлали коней получше, закинули за плечи винтовки.
– Чего новую рубаху ты нацепил? – удивился Федька. – Не на вечерку едешь.
Но Северька промолчал. Кому хочется перед справным тестем голодранцем показаться?
Когда жара спала, на бутанах появились любопытные тарбаганы. Пора начинать охоту. Прячась за конями, парни пытались подобраться к зверькам на выстрел, но терпения не хватало. Тарбаган замечал человека, оскорбленно и тревожно взлаивал, прятался в норе. Теперь тарбаган вылезет на свет нескоро; будет лежать под землей, чутко прислушиваться к глухим шагам наверху.
– Давай в соседнюю падь махнем, – сказал Северька. – Через эту сопку перевалим…
– Там ведь крюковский покос нынче. Не туда ли ты метишь?
– И туда надо. Попроведовать.
– А я все думаю, – Федька развеселился, – чего он меня все в эту сторону жмет? Так бы сразу и сказал.
– Ну, а еще о чем ты думаешь?
Федьку лучше не спрашивать. Ответил с готовностью:
– Что забыл Северьян Сергеевич Устю. Стал на своих, на коммунарских, девок заглядываться.
– На кого это еще?
Федька повернулся в седле.
– Говорят, ты на Саньку Силы Данилыча глаза лупишь.
– Мало ли что говорят.
Заметная Санька у Силы Данилыча. Бравая девка. Косища у нее в руку толщиной, до пояса. Лицом аккуратная. Стеснительная больно, но когда признакомится, всем видно: веселый у Саньки нрав. Смешливая. От народа ведь ничего не скроешь. Ласково глядит Санька на Северьку. И парень не отворачивается. Хотя зазря не наговаривали, языками не трепали: никогда их вместе не видели. Только, по разумению баб, все это будет, придет час.
Северьку такие домыслы сердили: лишнее болтают бабы. Все время перед глазами жена стоит. А Санька – Санькой. Малолеток по сравнению с Северькой она. А что верно – то верно: без Саньки скучно у костра, где молодняк собирается вечерами плясать и петь.
Кони постукивали копытами о камни, поднимались в гору не спеша. Да парни и не торопили их. Крюковский балаган увидели издали, сверху. Стоит он одиноко, в небольшом распадке, странно смотреть на это одиночество после коммунарского многолюдия.
Балаган пустовал. Рядом стояла телега, лежали потники, большая лохматая доха. От кострища тянет чуть заметная струйка дыма: спрятавшись в золе, тлеет аргал.
Людей нашли около зарода: Крюковы метали сено. Наверху с деревянными трехрогими вилами стоял почерневший от жары и работы Алеха. Он давно уже заметил всадников, узнал их и теперь с преувеличенным вниманием укладывал сено.
