Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том I
109. Молодые судьи
Молодой судья больше всего боится, как бы его не приняли за такового. Он говорит о лошадях, спектаклях, любовных приключениях, бегах, сражениях. Он стыдится своей профессии; никогда ни единое слово, касающееся законоведения, не сорвется с его губ.
Он старается по возможности разукрасить свою черную одежду. Когда при нем поднимается какой-нибудь вопрос юридического характера, он старается уклониться от разговора и глубокомысленно молчит. Боясь, как бы его не приняли за приказного, он подражает тону и манерам военного. Желание ничем не проявлять своего близкого отношения к судейскому сословию делает этого фата до крайности смешным.
110. Кабаки
Вздорожание вина и его преступная фальсификация принудили жителя Парижа прибегнуть к водке.
Вот что делает непосильный налог на вино, взимающийся в размере четырех су с бутылки, которая сама по себе стоит всего только три су. Женщины-носильщики, перетаскивающие громадные тяжести и работающие наравне с мужчинами, тоже пьют этот яд, горячащий голову и обжигающий внутренности. Но он играет роль вод Леты{200} для всех этих тружеников; они топят в нем вместе с рассудком и свои заботы. Самые крепкие организмы разрушаются от ежедневных излишеств. Зачем их лишают полезного для здоровья вина? Они сами, конечно, предпочли бы его водке.
Эта новая пагубная привычка породила во всех кварталах Парижа, а особенно там, где проживает чернь, множество кабаков. В этих смрадных вертепах вы встретите бездельников, проводящих все время в том, что медленно, глоток за глотком тянут смертоносный напиток. Табачный дым заменяет им пищу, т. е. погружает их в состояние оцепенения, лишающее их аппетита вместе с бодростью и силой.
Сыновья честных ремесленников пропадают в этом убежище праздности и лени, куда их привлекают грубые тюрлюпинады{201}, длящиеся там с утра до вечера, ибо в каждом из этих зловонных кабаков имеется свой оратор и шутник.
Самый замечательный из этих кабаков находится в предместье Сен-Марсо. Сюда стекаются в дневные часы отвратительнейшие созданья из окрестностей Пон-Нёфа и Лувра, чтобы истратить на водку несколько су, вырванных у похотливых трубочистов, чернорабочих и воров.
Их нередко можно увидеть здесь вокруг наполненного водкой жбана, вперемежку с солдатами, носильщиками и отходниками. Они образуют чудовищный, непристойный хор, никогда не смолкающий в этом гнусном шинке.
Разгоряченные водкой пьяницы не всегда бывают миролюбиво настроены. Они часто затевают ссоры, и спокойствие водворяется только после побоища. Нередко здоровенному кабатчику приходится насильно тащить из-за столика упорных драчунов и выталкивать их на двор. Там они завершают ссору целым градом побоев, после чего и победитель и побежденный вновь занимают свои прежние места за столом и забывают за стаканом водки и ругань и драку.
Кабатчик не без основания прячет атлетов в это тайное убежище. Если бы он выставил их на улицу, то лишился бы дохода, так как они или исчезли бы по своей воле или были бы арестованы и уведены к полицейскому комиссару.
А дома в это время дети громко кричат, требуя еды, и плачут от холода, леденящего их ручки. Но пьяный, озверевший отец глух к их голосам; он одну за другой уносит из дома вещи и продает их, чтобы поскорей опять погрузиться в беспробудное опьянение.
Увы! Кто подсчитает беды, приносимые водкой?! Я читал, что в Америке целые орды дикарей гибнут от этого зелья, что эти голые племена испытывают к нему такую же непреодолимую страсть, как и население Парижа. Печальное сопоставление, заставляющее подумать о законе, который запретил бы крепкие напитки; человек так легко злоупотребляет ими! А они губят его здоровье и разум!
111. Пале
Вертеп кляузничества служит преддверием храма Фемиды{202}. Взгляните на эту толпу людей, одетых в черное; суетятся, толкаются, спрашивают, отвечают, перебивают друг друга и, точно пиявки, копошатся вокруг мрачных колонн. Среди черных мантий мелькают продавщицы модных журналов и брошюр. Миловидные женские головки, украшенные лентами, красуются рядом с судейскими лицами. Портфели прокуроров покоятся на легкомысленных журналах; и все эти волки в париках наперебой ухаживают за молоденькими продавщицами.
Вы входите в большую залу суда. Какой шум! Какой хаос! Какой гул! Громогласными возгласами адвокат заменяет доводы разума, а многословием — глубину мысли. Его считают хорошим оратором только потому, что у него могучая грудь. Полюбуйтесь на храбрость судей, проводящих полжизни на этой шумной арене!.. Мудрый человек не может уйти отсюда, не проникнувшись отвращением даже, к самому справедливому судебному процессу.
Именно здесь, как превосходно сказал Буало, крючкотворство дает за кусок золота груды бесполезных бумаг{203}. Алчность судейских чиновников общеизвестна; они пожирают камни домов. Но одни ли они заслуживают осуждения?!
Гербовый сбор приносит несметный доход государству. Чем больше судебных дел, тем больше и доход. Какая странная зависимость! Государство оказывается в выигрыше, когда воспаление легких отправляет на тот свет рантье, когда дети оспаривают друг у друга крошечное отцовское наследство, когда умирает какой-нибудь иностранец. На чем только оно ни выигрывает?! А еще говорят о реформе гражданского судопроизводства! Не верьте этому!
Что за путаницу представляет собой действующее в Париже обычное право! Сколько тут статей, скроенных и перекроенных, выброшенных и снова введенных в жизнь, то ли благодаря простой случайности, то ли по прихоти монархов! Наше законодательство вообще представляет собой смесь законов, составленных в полуварварский век презренным Юстинианом в угоду маленькой актрисе, на которой он был женат{204}. Перегруженное впоследствии частными законами Людовика XIV, оно приобрело двусмысленный и противоречивый характер.
Это порочное начало породило систему судебной процедуры, убивающую закон. Обычное право истощает и пожирает Париж. Нельзя подсчитать тех сумм, которые отнимают у народа существующие у нас судебные порядки и все эти прокуроры, судебные пристава, регистраторы! Как может хватать народных средств на то, чтобы постоянно поддерживать это прожорливое полчище?!
112. Торговый суд
Торговый суд за один день решает больше дел, чем парламент за целый месяц. Стороны защищают себя здесь сами. Все ненужные тонкости здесь устранены, равно как и длительные формальности, существующие в обыкновенных судах. Судьи, являющиеся по профессии коммерсантами, стараются лишь выяснить добросовестность одних и недобросовестность других. Они не порабощены громкими, но бессмысленными словами, они разбирают каждый частный случай в отдельности и судят о нем на основании своего повседневного опыта.
Они ведают только распри, возникающие среди торгового люда на почве купли-продажи. Все обязательства, имеющие место в торговле, подчинены их юрисдикции; но частное лицо, покупающее товар для личного потребления, может перенести разбирательство своего дела в Шатле{205}. Торговые судьи имеют дело и с векселями, и с обязательствами, и с заемными письмами, причем для последних они не допускают никакой отсрочки и в случае неоплаты в срок прибегают к аресту. Все их приговоры неизменно исполняются, но право апелляции этим не нарушается.
Польза этого установления равняется его распространенности, и без него в коммерческих делах не было бы ни порядка, ни гарантий, так как обыкновенные судьи целыми месяцами затягивают приговоры, и случается, что всевозможное крючкотворство и кляузничество удлиняют этот срок на целые годы.
Таким же образом юрисдикции цеха каменщиков подведомственны все дела, касающиеся этого ремесла; здесь разрешаются недоразумения, возникающие между подрядчиками и рабочими, каменщиками, каменоломщиками, штукатурами и прочее. Вполне очевидно, что другие суды не могли бы решать этих дел, требующих особых знаний. Было бы крайне желательно, чтобы число этих маленьких судов увеличилось, потому что они имеют возможность быстро разрешать множество судебных процессов, потому что у них нет корысти совершать какие-нибудь несправедливости и потому что, находясь вдали от путаницы судебной процедуры, они видят дело в его настоящем свете, не затемненным туманностями, которыми обычно окутывают его в прочих судах.
В других местах судебные дела тянутся бесконечно долго. Если дело проиграно в Шатле или в подчиненных ему инстанциях, то апеллируют в парламент, а затем подают кассацию или ходатайствуют о пересмотре дела в Совете. Благодаря громадному количеству дел, передаваемых в Совет, его решения настолько поверхностны, что можно надеяться на справедливость приговора только в отношении самых незначительных, простых дел.
