Джон Голсуорси - Пустыня в цвету
И Динни снова поняла, что и Флер когда-то пережила все то, что переживает она. Спала Динни крепче, чем могла надеяться.
Утром ей подали чай и конверт со штампом гостиницы в Чингфорде. Там лежала записка.
«Мадам,
Прилагаемое письмо, адресованное вам, было найдено в кармане джентльмена, который лежит сейчас здесь с очень острым приступом малярии. Пересылаю его вам.
С уважением,
Доктор медициныРоджер Квил».Динни прочла письмо… «Но как бы там ни было, прости меня и верь, что я тебя любил. Уилфрид». Он болен! Но Динни тут же подавила желание броситься к нему. Нет, теперь она больше не станет опрометью кидаться куда не следует. Но она все-таки позвонила Стаку и сообщила ему, что Уилфрид болен малярией и лежит в гостинице в Чингфорде.
– Ему, наверно, нужны бритвы и пижама, мисс. Я отвезу.
С трудом удержавшись, чтобы не попросить: «Передайте ему привет», – она сказала:
– Он знает, где меня найти, если я ему понадоблюсь.
Она уже не чувствовала такого безнадежного отчаяния, как вчера, хотя и была разлучена с Уилфридом по-прежнему. Пока он к ней не придет или не позовет ее к себе, она не сделает к нему ни шага, но где-то в глубине души Динни сознавала – он не придет и ее не позовет! Нет! Он свернет свой шатер и покинет те места, где его заставили так страдать.
Часов в двенадцать к ней зашел попрощаться Хьюберт. И Динни сразу поняла, что и он все знает. Хьюберт сказал ей, что остальную часть отпуска возьмет в октябре и вернется в Кондафорд. Джин останется дома до ноября, пока не родится ребенок. Врачи запретили ей жить в жарком климате до родов. В это утро Динни казалось, что Хьюберт опять стал таким, каким был прежде. Он сказал, как это хорошо, что ребенок родится в Кондафорде.
– Странно от тебя это слышать, – попыталась пошутить Динни. – Раньше ты не слишком жаловал Кондафорд.
– Ну, теперь у меня будет наследник, а это меняет дело.
– Ах, вот оно что! Ты уверен, что это будет наследник?
– Да, мы твердо решили, что у нас будет мальчик.
– А сохранишь ли ты Кондафорд до тех пор, пока он вырастет?
Хьюберт пожал плечами:
– Постараемся. Уж если до зарезу хочешь что-нибудь удержать, держи, и тогда не упустишь!
– Положим, и тогда это не всегда удается, – пробормотала Динни.
Глава тридцать первая
Слова Уилфрида «можете сказать ее родным, что я уезжаю» и сообщение Динни, что «все кончено», – пронеслись по семье Черрелов, как лесной пожар. Правда, никто не радовался, как обрадовались бы возвращению блудного сына. Все жалели Динни и даже побаивались за нее. Всем хотелось выразить свое сочувствие, но никто не знал, как это сделать. Сочувствие не должно выглядеть сочувствием, не то оно будет оскорбительно. Прошло три дня, а ни одному из членов семьи еще не удалось поговорить с ней по душам. Но вот Адриана наконец осенило: он позовет Динни куда-нибудь пообедать, хотя почему пища должна служить утешением – никто не знает. Он выбрал для встречи кафе, где кухня незаслуженно пользовалась хорошей репутацией.
Динни не принадлежала к числу нынешних девиц, для которых даже превратности судьбы служат предлогом нарумяниться, и Адриану сразу бросилась в глаза ее бледность. Но намекнуть ей на это он не решился. Ему вообще было трудно с ней разговаривать, – он знал, что мужчины, даже очень влюбленные, не теряют своих духовных интересов, в то время как женщины, даже не так сильно захваченные страстью, целиком ею поглощены. Тем не менее он стал ей рассказывать, как кто-то пытался провести его за нос.
– Он запросил пятьсот фунтов за кроманьонский череп, будто бы найденный в Суффолке. И выглядела вся эта история очень правдоподобно. Но я случайно встретил тамошнего археолога. «Ах, этот? – спросил он, – И вам, значит, он хочет всучить свою подделку? Известный жулик. Он уже выкапывал ее раза три. Давно пора упрятать этого типа в тюрьму. Держит череп в шкафу, каждые пять-шесть лет закапывает его в яму, выкапывает обратно и пытается продать. Может, череп и в самом деле кроманьонский, но купил он его во Франции лет двадцать назад. Если бы такой череп нашли у нас, это было бы действительно событие». Тогда я поехал туда, где череп нашли в последний раз. И теперь, когда меня предупредили, что он жулик и сам его закопал, мне все стало ясно. Да, древности почему-то всегда, как говорят американцы, «подрывают моральные устои».
– А что это был за человек?
– Восторженный такой парень, похож на моего парикмахера.
Динни засмеялась:
– Тебе надо что-то предпринять, не то он все равно его кому-нибудь продаст.
– Сейчас у нас депрессия. А она прежде всего бьет по торговле древностями и редкими изданиями. Пройдет не меньше десяти лет, прежде чем ему дадут приличную цену.
– А тебе часто стараются сбыть какую-нибудь подделку?
– Бывает. И кое-кому это даже удавалось. Но мне жалко, что я не попался на эту удочку… Прелестный череп! Такие теперь редко найдешь.
– Да, мы, англичане, становимся все уродливее.
– Неправда. Надень на людей, которых мы встречаем в гостиной и в лавках, сутану с капюшоном или камзол и латы – не отличишь от портретов четырнадцатого-пятнадцатого веков.
– Да, но мы стали презирать красоту! У нас она считается признаком слабости и распутства.
– Людям приятно презирать то, чего у них нет. Мы стоим в Европе всего лишь на третьем, – нет, пожалуй, на четвертом месте по обыденности внешнего облика. А если бы не унаследовали кое-что от кельтов, могли бы занять и первое место.
Динни оглядела кафе. Осмотр не подтвердил выводов дяди и потому, что мысли ее были заняты другим, и потому, что большинство обедающих оказались либо евреями, либо американцами.
Адриан смотрел на Динни с грустью: лицо у нее осунулось, глаза потухли.
– Значит, Хьюберт уже уехал? – спросил он.
– Да.
– А что ты сама собираешься делать?
Динни молчала, уставившись в тарелку. Наконец она подняла голову:
– Может, поеду за границу.
Рука Адриана потянулась к бородке.
– Понятно, – сказал он наконец. – А деньги?
– Денег хватит.
– И куда?
– Куда глаза глядят.
– Одна?
Динни кивнула.
– Неприятная сторона всякого отъезда заключается в том, что рано или поздно приходится возвращаться.
– Здесь мне пока нечего делать. Вот я, пожалуй, и облегчу участь моих ближних, избавив их от своего присутствия.
Адриан задумался.
– Ну что ж, дорогая, тебе виднее. Но раз уж ты настроилась съездить куда-нибудь подальше, мне кажется, что Клер обрадуется, если ты решишь поехать на Цейлон.
По невольному движению ее руки он понял, что мысль эта не приходила ей в голову, и продолжал:
– Мне почему-то кажется, что живется ей несладко.
Динни испытующе поглядела на дядю.
– У меня было такое же ощущение на свадьбе; мне его лицо не понравилось.
– У тебя ведь просто дар помогать другим, Динни. Как бы мы ни ругали христианство, но заповедь «Давайте, и воздастся вам» – великие слова.
– Эх, дядя, даже сын божий не прочь был иногда пошутить.
Адриан внимательно поглядел на нее:
– Если поедешь на Цейлон, не забудь, что плоды мангового дерева надо есть над миской: они очень сочные.
Вскоре он с ней расстался и, чувствуя, что больше сегодня работать не сможет, отправился на выставку лошадей.
Глава тридцать вторая
На Саут-сквер выписывали и «Текущий момент», – политические деятели не могут обойтись без такого рода прессы, иначе рискуешь не уследить за погодой на Флит-стрит. Майкл за завтраком сунул газету Флер.
За шесть дней, которые Динни провела у них в доме, никто и словом не обмолвился об Уилфриде. Но теперь Динни спросила сама:
– Можно мне поглядеть?
Флер дала ей газету. Динни прочла заметку, ее слегка передернуло, но она продолжала завтракать. Кит нарушил молчание, сообщив, каких показателей добился Хеббс.
– Не правда ли, тетя Динни, он ничуть не хуже У. Дж. Грейса[33]?
– Увы, Кит, я ни разу не видела ни того, ни другого.
– Как, ты не видела У. Дж.?
– По-моему, он умер, когда меня еще не было на свете.
Кит поглядел на нее с недоверием.
– А-а-а…
– Он умер в тысяча девятьсот пятнадцатом, – сказал Майкл. – Тебе уже было лет одиннадцать.
– Неужели ты и правда никогда-никогда не видела Хеббса, тетя?
– Нет.
– А я его видел целых три раза. Я учусь бить согнутой рукой, как он. «Текущий момент» пишет, что Бредман – лучший игрок в мире. Как ты думаешь, он даже лучше Хеббса?
– Нет, но вокруг него легче поднять шумиху.
– А что такое «поднять шумиху»?
– То, чем занимаются газеты.
– Значит, выдумывать?
– Не обязательно.
