Selena Laurence - The Kingmaker
Он открыл дверцу, и она зарыдала.
— Нет, пожалуйста, нет. Прости. Мне очень жаль. Я должна была тебе все рассказать. Я должна была. Я сообщу всем, что ты ничего не знал. Я проведу пресс-конференцию или дам интервью — все, что сможет тебе помочь.
Он печально посмотрел на нее, и в его взгляде она прочла жалость к себе. Как он мог? Она была проституткой и лгуньей. Она была женщиной, разрушившей его репутацию, доверие и любовь. Она была жалкой сейчас, и они оба знали об этом.
Он прошелся пальцами по ее щеке, затем отрицательно покачал головой, у него не было слов.
Сел в машину, закрыл дверь, и не оборачиваясь уехал, а она продолжала стоять на тротуаре, рыдая, оплакивая его исчезновение из своей жизни, но не из своего сердца.
Глава 16
Дерек смотрел в окно своего кабинета, шел дождь, оседая на крыши автомобилей и создавая лужи на тротуарах. Он вздохнул и повернулся к экрану компьютера, перечитывая еще раз письмо, хотя итак его запомнил.
Уважаемый мистер Эмброуз.
Я уведомляю вас за тридцатидневный срок, о прекращении предоставлении ваших консалтинговых услуг, связанных с договором о Шестом Избирательном округе в Конгрессе великого штата Флорида. Я считаю себя современным человеком, и был готов стоять за вас, когда вы приобрели своеобразную известность, связанную с секс-услугами, но боюсь, что ее отношения с известным международным преступником пересекли черту, через которую я не могу переступить. Встречаться с бывшей проституткой это одно, а встречаться с дочерью врага Соединенных Штатов, совсем другое. Я не могу с чистой совестью продолжить с вами рабочие отношения при таких обстоятельствах.
За последнюю неделю Дерек прочел уже восемь версий одного и того же текста. Восемь оставшихся клиентов ушли. Договора были аннулированы, все счета закрыты. Министерство внутренней безопасности тоже посетило его, и похоже они остались довольны его правдивыми ответами на их вопросы, но он все-таки заметил обычный темный автомобиль, припаркованный недалеко от его офиса и дома. Он предполагал, что его телефоны прослушивались и почта также читалась.
Также ему пришло письмо по электронной почте от его партии, в котором сообщалось, что в течение сорока восемь часов он будет вычеркнут из списка эксклюзивных консультантов. Они оказались настолько мелочными, что даже решили отозвать его VIP-пропуск в Национальный Конгресс на следующий год. Теперь он стал персоной нон-грата. Конгрессмены не отвечали на его звонки, спонсоры не подписывали чеки, хотя и обещали его кандидатам месяц назад, и президент почтительно ликвидировал его постоянное приглашение на ежемесячные обеды политиков в Белом доме. Она позвонила ему лично, сказала, что поддерживает его в частном порядке, но не может вызывать недовольство оппозиции и лидеров Конгресса, пригласив его в Белый дом. Он заверил, что понимает ее позицию, повесил трубку и кинул тридцати фунтовым стулом через всю комнату.
Но сколько бы его кишки не скручивались от потери бизнеса, его собственной репутации и его влияния, они скручивались еще сильнее, когда он думал о потере Лондон. Ночью он просыпался, мечтая зарыться в ее волосы, почувствовать ее кожу, увидеть ее глаза. Он почти ощущал, как его член входит в ее шелковистые складки, почти чувствовал вкус ее терпкой киски на своем языке. У него в голове слышался ее голос, а ее лицо он видел в зеркале. Он старался ее возненавидеть, но не мог, он мог только скучать по ней.
Каждое утро он просыпался, разбитый от бессонницы, охваченный сомнениями, с синяками под глазами. Он бегал, чтобы нагрузить тело и ум, проводил спарринги по несколько часов, оставался в офисе допоздна, пытаясь найти новых клиентов, составлял письма давним контактам, пытался найти новые и более эффективные способы, чтобы закрутить свой собственный сюжет. Это был единственный способ, чтобы справиться с щемящей болью, которая вырыла яму у него в животе, и постоянно отдавалась в груди, когда он опять видел ее, стоящую на тротуаре в Дюпон-Серкл и говорящую своими глазами, что она лгала о единственном, что действительно имело значение, своей лояльности к нему.
— Мы когда-нибудь поговорим об этом? — спросил Камаль, пока они скакали на спарринге, несколько недель спустя, как он узнал о личности ее отца. Двое мужчин постепенно налаживали свои отношения. Камаль сделал первый шаг, попросив совета у Дерека с одним делом в посольстве. Дерек ответил взаимностью, пригласив Камаля в их любимый спорт-бар посмотреть футбол команды США в отборочном матче чемпионата мира. Футбол помог вернуть отношения, но спиртное помогло еще больше, и теперь у них происходило третье «свидание», как в шутку называл его Тиг. Однако они впервые затронули эту тему, которая тогда встала между ними.
— О чем тут можно говорить? Ты оказался прав, она меня обманула. Ты выиграл.
Камаль опустил руки в перчатках и сорвал с головы шлем.
— Черт! — рявкнул он. — Ты думаешь, что я должен получать от этого удовольствие?
Дерек пожал плечами.
— Так, вот нет. Последняя вещь, которую я хотел был для тебя, получить твое растерзанное сердце, не говоря уже о распятии в прессе. Ты же на самом деле не думаешь, я что когда-либо хотел, чтобы тебя называли предателем и угрозой национальной безопасности, не так ли?
Дерек указал ему на головной убор, предлагая надеть, чтобы продолжить спарринг, подпрыгивая и стараясь раскрыться, чтобы сделать удар.
— Это уже не столь важно, — сказал Дерек. — Что сделано, то сделано, и я готов вернуться к жизни и забыть, что это когда-либо было.
— И ты думаешь получиться? — поинтересовался Камаль.
— Я не знаю, но чертовски уверен, что попробую.
— Мне кажется, ты совершаешь ошибку.
— Ты всегда так говоришь, — поморщился Дерек, как Камаль двинул его по левому плечу.
— Потому что так и есть. Да она обманула тебя, но это был совсем другой обман, нежели я думал первоначально, — он дернулся вправо и увернулся от одного из знаменитых апперкотов Дерека.
— Она обманула тебя не потому что пыталась использовать тебя. Она обманула, потому что боялась потерять... тебя.
— Ну, в одном она была права — она потеряла меня. Но думаю, ты преувеличиваешь ее я видно мало интересовал.
Камаль покачал головой.
— Нет, не преувеличиваю.
Дерек схватился за грудь, которая покалывала. Камаль замер, поняв, что это не от спарринга.
— Все прошло, ничего уже не вернешь. Любит она меня или любила, я не знаю, но знаю, что она разрушила кампанию, которую мы готовили в течение восемнадцати месяцев. Она разрушила мою безупречную репутацию, она разрушила шанс Мелвилла пойти выше, чем Сенат. Черт, он даже не переизберется на второй срок в Сенат теперь, — а про себя он подумал, что она разрушила его для любой другой женщины.
Камаль остановился.
— Думаю, что Мелвилл и его тесть тоже приложили к этому руку, — он начал перебирать ногами, пытаясь поймать Дерека врасплох, ударив его по бицепсу, оказалось по-настоящему больно. — Разве она не заслуживает второго шанса?
— Нет, — тон Дерека поставил точку в этом вопросе. — Я хочу жить дальше, как будто ничего не произошло. Мы можем закончить этот разговор? По крайней мере на сегодня?
Камаль глубоко вздохнул, стряхнулся, и двое мужчин продолжили спарринг, также, как они делали каждую неделю в течение вот уже многих лет.
Камаль задал всего лишь один вопрос:
— Ты все еще любишь ее?
Дерек скрипнул зубами и ответил:
— К сожалению, я всегда буду любить ее.
Как только Дерек оставил ее стоящей в одиночестве на тротуаре, Лондон сделал то, что делала всегда — спряталась. Она спряталась в своем доме, слишком измученная и убитая горем, чтобы выдержать большой мир за ее дверью. Но прячась неделю за неделей, она устала от этого. Джоанна приходила к ней каждый день, принося еду и маленькие безделушки, наняла массажистку. Ее мать тоже пыталась вернуть ее к жизни, поэтому не могла оставаться в стороне, проводя с ней по двенадцать или четырнадцать часов. Кухня Лондон наполнилась настоящими персидскими продуктами — сыр Фета, оливками всех сортов и разносторонними пряностями из ее детства.
Пока она наслаждалась прошлым из своего детства и двумя спорящими женщинами, она оставляла их, прячась у себя в спальне в постели. Сама себе она говорила, что это не потому, что Дерек ушел от нее навсегда. Конечно, не из-за этого.
— О Боже, — простонала Джоанна, кладя в рот рагу из баранины. — Это божественно, что твоя мать положила сюда?
Лондон сидела за стойкой кухонного островка, покачивая головой от любви своей подруги к ближневосточной кухни.
— Я же готовила все эти годы персидскую еду, — сказала она. — И ты ее кажется пробовала.
— Ты можешь готовить все, что захочешь. Но оставь это твоей маме, пожалуйста.
— Она что-то особенное, не так ли? — спросила Лондон, не в силах удержаться от улыбки, от мысли, что женщина, которую она ненавидела — нет, не ненавидела, просто обижалась на нее очень долго.
