Алекс Белл - Жасмин
Я заказала все, что только можно. Когда я открыла меню, то не стала даже смотреть на цены. Для начала я заказала французский луковый суп с расплавленным сверху сыром, который подавался с хрустящим хлебом; в качестве основного блюда — несколько ломтиков трюфелей и сырную тарелку, которая включала в себя «Том де Шевр», «Рокфор» и «Бри де Мо», и соответствующую бутылочку бордо.
И честно сознаюсь, что мне очень понравилось. Это была первая нормальная еда с момента ужина на борту «Королевы Мэри». Сложно было поверить, но тот ужин состоялся всего неделю назад. Доев, я заказала кофе и решила еще немного задержаться в ресторане, потому что за окном снова полил дождь, а я так устала сегодня бродить по мокрым улицам. Поэтому я осталась и вернулась к размышлениям, где бы могла быть спрятана лебединая песня, если не в банках.
Мне вспомнились слова Лукаса на озере Альпзее в Германии, он считал, что Лиам спрятал песню где-то в центре, в каком-то доступном месте, но в то же время и в таком, которое ночью будет безлюдным. Чтобы добраться из Парижа до дома нужно всего несколько часов. Но какое место будет совершенно безлюдным ночью в таком городе, как Париж?
Я сидела и размешивала сливки в своей второй порции кофе, наблюдая за тем, как они вращаются на черной поверхности, когда меня осенило. Кладбища. В обоих случаях, появление розы сопровождалось наличием старых, пожелтевших, человеческих костей. Определенно, это должно было означать, что она спрятана где-то среди костей. Кладбище — идеальное место, чтобы там что-нибудь спрятать. Кому взбредет в голову бродить среди могил ночью. А если все же кому-то случится там оказаться ночью и услышать птичье пение, то вряд ли этот человек что-нибудь заподозрит.
Я порылась в сумке и вытащила из неё путеводитель по Парижу. Я просматривала его в поисках кладбищ и молилась, чтобы в черте города было хотя бы одно. Но их оказалось целых три. Самое большое, Пер-Лаше´з [18], было расположено на востоке города, второе — кладбище Монмартр на севере, и третье, самое маленькое, в районе Монпарнас, и судя по всему, оно находилось всего в квартале от моего отеля. Я осталась очень собой довольна. Кладбище, похоже, удовлетворяло всем нужным критериям. Но потом я поняла, что это означало, и сердце мое сжалось. Если песня действительно спрятана на кладбище, тогда я должна буду туда пойти. Ночью. Одна...
Ну а что? Разве может быть хуже, чем уже есть. Подумаешь, поброжу немного на кладбище, это же не какое-то там царство в Баварии, кишащее рыцарями да феями. Это всего лишь кости.
Я расплатилась по счету и так как осушила бутылку всего наполовину, прихватила оставшееся вино с собой. Но когда я пошла к двери, один из официантов меня остановил, тыча пальцем в бутылку, дескать, политика ресторана запрещает гостям уносить вино с собой.
— О, простите, — пролепетала я.
Я уже почти прошла мимо него, когда неожиданно остановилась.
А потом вырвала бутылку у него из рук, прижала к груди и рванула с нею на улицу. Это было мое вино — я заплатила за него и, Бог свидетель, я выпью его все до капли.
Как и следовало ожидать, за мной никто не погнался, чтобы таки отобрать бутылку, поэтому я без проблем добралась до метро, весьма довольная своей пустяковой победой. Я себя чувствовала такой бунтаркой, что даже хлебнула немного вина прямо из бутылки, когда вышла из метро на улицу, — наверное, это было самым неженственным, что я совершила за всю свою жизнь.
Вообще-то я собиралась вернуться прямиком в отель и хорошенько выспаться, а кладбищами заняться завтра, но так уж вышло — мне на глаза попалось кладбище Монпарнас. Должно быть, когда я покидала гостиницу утром, то просто не заметила его, потому что шла под зонтом.
Я остановилась возле арки и с несчастным видом заглянула внутрь. Дождь прекратился, но в воздухе висел промозглый туман, а одежда и волосы у меня и без того были влажными. Я мерзла целый день, и больше всего на свете мне хотелось вернуться в номер, где можно принять душ и согреться. Но я уже была здесь. Можно войти и быстро обойти кладбище. Никаких проблем. А вдруг звезды сойдутся и окажется, что лебединая песня здесь, тогда я найду её и заберу с собой в Англию, и посещение кладбище останется позади.
Конечно, мне приходило в голову, что черная роза была спрятана больше года назад и вряд ли она лежит где-то на поверхности. Она, скорее всего, запрятана внутрь могилы, может быть даже в гроб. Так что, очень вероятно, что мне придется осквернить могилу.
Хотя справиться с этим я смогу только на пару с большим и сильным мужчиной, а лучше двумя, вооруженными лопатами. Если я узнаю, какая могила мне нужна, то сама, наверное, буду чертову вечность её вскрывать. А это означало, что мне определенно нужно найти где-то копателя...
Я расправила плечи и вошла на кладбище. Оно было довольно неплохо освещено уличными фонарями, но я все равно, на всякий случай, достала свой фонарик. Все-таки с ним будет удобнее читать имена на надгробиях. Мне пришло в голову, что полковник Анри Роль-Танги мог быть здесь похоронен. Может быть, в его могиле и спрятана лебединая песня... Мне настолько понравилась эта мысль, которая, казалось, многое объясняла, что пока я бродила, становилась все более раздраженной от того, что мне так и не попадалось нужное надгробие.
Еще несколько недель назад меня ни за что не удалось бы заманить на кладбище, тем более ночью. Теперь же я не очень переживала по этому поводу. По периметру были видны здания, уличные фонари горели, рядом пробегали дороги, по одной из которых проехала старая машина. На кладбище, кроме меня, никого не было, и тем не менее, я не чувствовала себя одинокой. И надгробия казались скорее умиротворяющими, нежели устрашающими.
Но потом я завернула за угол и обнаружила, что перед очередным белым монументом кто-то стоит. Он был в длинном плаще, а на руке у него болтался закрытый зонт. Света от уличных фонарей у ближайшей стены хватало, чтобы я смогла разглядеть его лицо. Под левым глазом у него был уже светлеющий фингал, на верхней губе —заживающий порез, который тянулся вниз по подбородку. У него были рыжеватые волосы и голубые глаза. Я узнала этого человека, потому что мы уже виделись однажды. Это был Джексон.
Я резко остановилась. Меня пронзил леденящий страх от неожиданности нашей с ним встречи. Прятаться было уже поздно, он меня увидел, поэтому я покрепче сжала бутылку в руке, на случай, если мне придется воспользоваться ею в качестве оружия. Мне уже было известно, что он беспощаден и опасен.
Не знаю, на что я рассчитывала, но его реакция меня очень удивила. Когда его взгляд упал на меня, глаза его расширились от ужаса. Поначалу я это списала на то, что он принял меня за призрака — на дворе ночь, он здесь совсем один, вот воображение и разыгралось, когда я неожиданно появилась из-за угла. Но потом он нахмурился и сказал:
— Я не виноват. Передай Бену, я не знал, что ты собираешься сюда.
Я вытаращилась на него. Говорил он тихо, но я определенно услышала нотку страха в его голосе. Почему профессиональный преступник (когда-то арестованный за избиение человека почти до смерти) так боялся Бена? И тут мне пришло в голову, может, Джексон был вовсе и не таким, как его описывал Бен. И все же... кладбище — не то место, где стоило выяснять это.
— Он здесь? — спросил Джексон, вертя головой по сторонам. — Я думал, он сегодня будет на кладбище Монмартра.
— Он идет следом, — быстро солгала я, с ужасом осознавая, что Бен и Джексон оба в городе. Однако, с другой стороны, оказалось, что моя догадка была верна.
— Да ну? — переспросил Джексон, внезапно улыбнувшись. Не то чтобы я выдала себя, но он точно не поверил мне. — Ты так же хорошо лжешь, как и Лиам.
Он подался вперед, еще больше наклонив голову, и в свете уличных фонарей мне еще лучше стали видны синяки и ссадины на нижней части его лица.
— С кем подрался? — холодно поинтересовалась я.
— Ааа, ты спрашиваешь, чьих это рук дело? — спросил Джексон, указывая на свое изуродованное лицо. — Бена, естественно.
— Бена? — повторила я. — Когда?
— Чуть больше недели назад. Как раз перед его поездкой в Калифорнию.
— Я встречалась с ним как раз тогда и не заметила никаких следов, — сказала я. И стоило мне только произнести эти слова, как я поняла, что это не совсем так - костяшки его рук были в ужасном состоянии...
Джексон осклабился.
— Это потому, что он дождался, пока я напьюсь, жалкий трус! Бен любит избивать только беспомощных. Тебе ли не знать.
— В каком смысле?
Я ничего не понимала, о чем он говорил?
— Это Бен избил Лиама во время вашего медового месяца, не так ли?
— Бен? — сказала я, или хотела сказать, но получилось скорее: — Блерн?
Я мысленно вернулась в тот вечер: я ждала в нашем номере отеля, когда Лиам вернется со льдом; помню, еще подумала, чего он так долго? Помню ужас, который испытала, когда он вошел, и с его губ все еще капала кровь, помню, как разрыдалась, когда мы умыли его и обработали раны.
