Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса
натяжение поводка, когда Грейси выпустила его из рук.
В гостиной в кресле сидела старая женщина, запах которой я узнал бы при любых
обстоятельствах. Я промчался через всю комнату и прыгнул прямо к ней на колени.
Это Ханна – спутница жизни Итана.
– Боже ты мой! – рассмеялась она, а я извивался в ее объятиях и лизал в лицо.
– Макс! – позвал Трент. В его голосе звучала строгость, поэтому я быстро спрыгнул с колен
Ханны и побежал проверять, в какую неприятность я снова попал. Он схватил мой поводок.
– Бабуля? – спросила Сиджей.
Ханна медленно поднялась, Сиджей подошла к ней, и они долго стояли обнявшись. Они обе
плакали, но волна любви и счастья, исходившая от них, захлестнула всех вокруг.
Глава двадцать седьмая
Мы не остались жить на Ферме, но провели там больше недели. Я обожал носиться вокруг
с опущенным носом, отслеживая знакомые запахи. В пруду, как всегда, были утки, всей
семьей, я решил понаблюдать за ними какое-то время, хотя гонять их совсем не хотелось.
Не только потому, что от этого никогда не было никакой пользы, но и потому, что две самых
больших из них были размером с меня. Впервые за долгое время я снова задумался над тем, насколько же я – Макс – маленький пес. Я считаю, что собака не должна быть размером с утку.
В сарае стоял сильный запах коня; по счастью, самого коня там не было. Если бы Сиджей
опять сюда забрела, мне пришлось бы снова вступить с ним в борьбу, однако перспектива
делать это в воплощении Макса, а не Молли, честно говоря, меня пугала.
Сиджей проводила много времени, гуляя и разговаривая с Ханной, которая ходила так же
медленно, как и моя девочка. Я непременно вышагивал рядом с ними, гордый, что охраняю их
обеих.
– Я никогда не теряла надежду, – говорила Ханна. – Я знала, что этот день наступит, Клэрити. То есть, Сиджей, извини.
– Ничего, – ответила Сиджей. – Мне нравится, когда вы зовете меня Клэрити.
– Я чуть не закричала от радости, как подросток, когда позвонил твой парень.
– А, Трент? Нет, он не мой парень.
– Не твой парень?
– Нет. Мы просто друзья.
– Интересно, – сказала Ханна.
– Что? Почему вы так на меня смотрите?
– Ничего. Радуюсь, что ты здесь.
Однажды после обеда пошел дождь. Он стучал по крыше так сильно, что напомнил мне шум
машин, который я слышал, лежа в своей специальной коробке на балконе; сейчас шум был
точно таким же, только без гудков. Комнату наполнили мокрые земляные запахи. Я лениво
развалился в ногах Сиджей, а Ханна сидела и ела печенье, не дав мне ни одного.
– Я чувствую себя виноватой, что не приложила больше усилий, – сказала Ханна.
– Что вы, бабушка. Если Глория направила вам то письмо от адвоката…
– Не только это. Твоя мать часто переезжала после того, как Генри… после авиакатастрофы.
А жизнь имеет свойство становиться такой хлопотной, что не замечаешь, как время летит.
И все же я должна была попытаться что-то сделать, может, нанять собственного адвоката…
– Вы шутите? Я знаю Глорию, я выросла с ней. Если она сказала, что засудит вас, поверьте, засудила бы.
Моя девочка подошла к Ханне, и они обнялись. Я вздохнул, вдыхая аромат крошек печенья
на тарелке. Иногда люди дают собаке вылизать тарелку, но очень часто об этом забывают.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказала Ханна. – Видишь коробочку на полке, вон ту
с розовыми цветочками? Загляни в нее.
Сиджей прошла в другой конец комнаты, я тоже вскочил на ноги, однако она лишь взяла
маленькую коробку и вернулась на место. Ничем интересным коробка не пахла.
Сиджей поставила ее к себе на колени.
– Что это?
– Поздравительные открытки. Каждый год я покупала тебе открытку и писала на ней, что произошло со времени твоего предыдущего дня рождения. Свадьбы, рождение детей…
Все здесь. Когда я начинала писать, даже представить не могла, что их окажется так много.
В какой-то момент мне пришлось сменить коробку на бо́льшую. Никто не рассчитывает дожить
до девяносто лет, – усмехнулась Ханна.
Сиджей играла с бумажками в коробке, совершенно не обращая внимания на столь
очевидную связь между крошками печенья и достойным псом Максом.
– Бабуля, это самый лучший подарок в моей жизни.
За ужином я устроился под столом, а Рэчел, Синди и другие люди сидели вместе с Сиджей, разговаривали и смеялись, и все были очень счастливы. Так что я очень удивился, когда Трент
вдруг стал выносить чемоданы из дома и складывать их в машину. Выходит, хотя Сиджей здесь
счастлива, мы уезжаем.
Вот такие они, люди: несмотря на то, что на Ферме или в собачьем парке очень весело, они решают уехать, берут и уезжают. А задача собаки – ехать вместе с ними, пометив всю
территорию своим запахом.
Меня посадили в контейнер и поставили в машину. Сиджей совершенно забыла, что я
собака переднего сиденья.
– Бабушка подарила мне ту часть моей жизни, которую я пропустила. Все воспоминания, которые должны быть у меня – все в этой коробочке, – сказала Сиджей Тренту, когда мы
отъехали. Она плакала, а я скулил, желая утешить ее.
– Макс, все хорошо, – сказала она мне, и я завилял хвостом, услышав свое имя.
Проехав много, много часов, я почуял знакомые запахи. Наконец, машина остановилась.
Я терпеливо ждал, пока меня выпустят из контейнера, но Сиджей и Трент продолжали сидеть.
– Ну что? – спросил Трент.
– Не знаю. Я не уверена, что хочу ее видеть.
– Хорошо.
– Нет, – сказала Сиджей. – В смысле, каждый раз, когда я с ней встречаюсь, я только
расстраиваюсь и чувствую себя отвратно. Это ужасно? Она ведь моя мать.
– Что чувствуешь, то чувствуешь.
– Вряд ли я смогу это сделать.
– Тогда ладно, – ответил Трент.
Ну все, настал предел моему терпению. От отчаяния я затявкал.
– Будь хорошим псом, Макс, – сказала Сиджей. Я завилял хвостом, услышав, что я
хороший пес.
– Ну? Поедем? – спросил Трент.
– Да. Нет! Нет, я должна зайти, раз уж мы здесь, – сказала Сиджей. – Ты подожди, ладно?
Я сбегаю, посмотрю, в каком она настроении.
– Конечно. Мы с Максом будем тебя ждать.
Я завилял хвостом. Дверца машины открылась, и я услышал, как Сиджей вышла. Когда дверь
захлопнулась, я терпеливо ждал, но она так и не подошла открыть дверца с моей стороны.
– Макс, все хорошо, – сказал мне Трент.
Я заскулил. Куда ушла моя девочка? Трент наклонился ко мне и просунул пальцы сквозь
решетку, я их облизал.
Дверца открылась, Сиджей села. Я завилял хвостом, надеясь, что она выпустит меня
и приласкает, чтобы отпраздновать свое возвращение. Увы.
– Ты не поверишь.
– Что случилось?
– Глория переехала. Женщина, которая открыла дверь, живет здесь уже около года, купила
дом у какого-то старика.
– Ты шутишь. Я думал, что ее дружок, тот, у которого отец сенатор, выплатил ипотеку, чтобы
у нее была крыша над головой, – сказал Трент.
– Похоже, она все равно его продала.
– Что ж… Позвонишь ей? Думаю, номер у нее остался тот же.
– Знаешь что? Я восприму это как знак. Все прямо как в той шутке, когда родители
переехали и не сказали детям, куда. Что ж, вот так и Глория со мной поступила. Поехали.
Машина снова завелась. Я вздохнул и настроился на долгую дорогу.
– Хочешь проехать мимо своего старого дома? – спросила Сиджей.
– Не обязательно. Эта поездка для тебя. А после того, как умерла мама, и мы его продали…
Мы долго ехали в тишине. Мне захотелось спать, но голос Сиджей разбудил меня, оттого что
я почувствовал в нем страх.
– Трент?
– Да.
– Ведь это же правда. Вся эта поездка для меня. Все, что ты сделал после того, как я попала
в больницу, было только для меня.
– Ну почему же, мне тоже нравилось то, что я делал.
– Ты разыскал моих родственников. Изменил маршрут, чтобы я встретилась с Глорией, хотя
мы оба знали, что в последнюю минуту я струшу, как мокрая курица.
Я склонил голову на бок. Курица?
– Все наше детство, пока мы росли вместе, ты неизменно мне помогал. Знаешь что? Ты моя
каменная стена.
Я развернулся в своем контейнере и улегся.
– Но я люблю тебя не за это, Трент. Я люблю тебя, потому что ты самый лучший мужчина
на свете.
После секундной паузы Трент произнес:
– Я тоже люблю тебя, Сиджей.
А потом я почувствовал, как машина замедлила ход и остановилась. Я встал в своем
контейнере и встряхнулся.
– Думаю, нам надо минутку постоять, – сказал Трент.
Я терпеливо ждал, пока меня выпустят, однако слышал только какой-то шорох на переднем
сиденье, да какие-то звуки, будто кто-то что-то ест. Что у них там, курица? Запаха курицы я
