Алексей Андреев - Сядьте на пол
Что же советуют Адель и Элейн по поводу конфликтов братьев и сестёр? Признать и выразить чувства и желания детей словами. Научить их самих выражать свои чувства словами, рисунками или битьём подушек, а не дракой. Не сравнивать детей и не навязывать им однообразные внутрисемейные роли. Сосредоточиться на их индивидуальных потребностях и поощрять их индивидуальные способности. Не диктовать свои решения конфликтов, а предлагать детям искать решение самостоятельно.
Вот и всё. Звучит разумно, но получается, что основные рецепты «семьи в вакууме» сводятся к искусству разговаривать. В книге Фабер и Мазлиш полностью отсутствует идея совместной деятельности!
А там, где эта идея пытается пробиться на свет, она не находит поддержки у авторов. В самом начале книги, когда пациенты рассказывают свои истории общения с братьями и сёстрами, один признаётся:
«Отец отличался взрывным характером. Он не умел держать себя в руках, мог уехать на два дня и не возвращаться два месяца. Поэтому нам пришлось сплотиться, чтобы защищать друг друга. Старшие присматривали за младшими. После школы мы сразу же пошли работать. Каждый вносил вклад в общий котёл. Если бы мы не держались вместе, никто о нас не позаботился бы».
В книге говорится, что данная история «тронула сердца всех участников семинара». И что? Из неё не сделано никаких выводов. Может, психологам просто не интересны такие случаи, когда дети сплотились без помощи психолога?
Ещё больше поражает глава, которая называется «Не зацикливайтесь на общности». Там описываются ужасы похода с детьми в зоопарк: младшие ходят медленно, просят есть; старших это раздражает, они обзывают младших «улитками». Старший хочет посмотреть на змей, а младший их боится. Ссоры, слёзы, все недовольны. Резюме психолога ‑ лучше гулять порознь.
И это пишут люди, которые только что советовали ‑ не навязывать роли! Хотя история про зоопарк показывает именно эту проблему: детям раздали ярлыки «плачущих младших» и «торопливых старших», и менять эти роли никто не хочет; вместо этого предлагается просто отказаться от совместного похода, отличной деятельной задачи изучения внешнего мира.
Будучи очень ленивым человеком (и хуже того, писателем), я тоже раньше верил в магию слов. И в некоторых примерах книги Фабер и Мазлиш узнал свои попытки «менять роли» без особой смены деятельности.
Классическая ситуация: старший сын, задолбанный ролью ответственного старшего. Это проявляется в кривлянии, в подчёркнуто глупых шутках, в задирании малышей. И первое «психологическое» решение, которое приходит в голову ‑ поиграть с ним в «малыша». Обнять, покачать, посюсюкаться. Милая пятиминутная пилюлька. Работает, но недолго. А вот другой вариант:
«Предложил Киту разобрать ящики с его старыми игрушками. Задача звучит грубо и прагматично. Почти как ненавистная уборка. Но на практике Кит с удовольствием копается полдня в своих детских вещичках, время от времени вскрикивая "Ага, вот это было прикольно!" или "Ух ты, а я‑то думал, что эта штука потерялась!" Вспоминает смешные случаи. Отдаёт часть игрушек Еве, показывает, как они работают. Возвращается в детство. А потом возвращается обратно: «Хорошо, что целый ящик освободился. Я как раз думал, куда положить радиодетали». (ноябрь 2015)
Другая классика: младший с надоевшей ролью младшего. Куда бы мы не вышли, он тут уже ноет, что устал, хочет есть, понесите на плечах... Ну что, полечимся разговорами по Фабер‑Мазлиш? Нет уж. Лучше вспомним настоящего мастера дзена, Антона Семёновича Макеренко: «Нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество». Ну и личная практика:
«Пришли на каток. Лёва минут десять потоптался на коньках и говорит: всё, хочу надеть ботинки. Но я начисто отринул все воспитательные теории, которые предлагают слушать желания ребёнка. Я предложил ему посидеть и отдохнуть, погреться в раздевалке, попить чаю ‑ но коньки снимать не разрешил. Всего полчаса потребовалось, чтобы Лёва перестал нудеть и "включился" ‑ и потом больше часа катался с удовольствием. Наконец я уже сам замёрз и заговорил о том, что пора бы домой, обедать.
‑ Ещё два круга проедем, ‑ сказал Лёва.
‑ Три, ‑ сказала Ева.
‑ Четыре, ‑ сказал Лёва». (декабрь 2014)
Наверняка кто‑то увидит здесь жесткое навязывание родительской воли. Поэтому уточню: воля в данном случае подкреплена опытом совместной деятельности, совместного решения тех самых задач столкновения с внешним миром. Мой опыт, использованный в истории с Лёвой, записан в дневнике на год раньше:
«Выходишь на прогулку с детьми в промозглый сумрак московской зимы, и первая мысль: “Больше получаса я тут не выдержу.” А вторая мысль ‑ о том, что надо было уехать на зиму в Таиланд, как сделали все знакомые чипстеры и пипстеры. Но проходит два часа на улице, и вот парадокс ‑ никто не хочет возвращаться домой. То ли горка весёлая по дороге попалась, то ли каток с хорошим льдом, то ли снеговиков стали лепить...»
Вопрос о «праве на насилие» возникает у всякого здравомыслящего воспитателя. И даже западная педагогика, сильно заигравшаяся в вакуумный индивидуализм, в последние годы начала двигаться в другую сторону, придумывая оправдательные теории для проявления родительской воли.
Взять хоть alpha‑parenting Гордона Ньюфелда: множество текстов посвящено тому, как создать и закрепить «привязанность» ребёнка, как правильно «заботиться» (то есть доминировать) в этой привязанности. Но все проблемы описываются через внутренние отношения; непонятно, на чём родителям удержать свой авторитет, кроме искусственных трюков, которые быстро заканчиваются.
Гораздо ближе к реальности ‑ подход Уильяма Сирса, педиатра и отца восьмерых детей [74]. Он тоже говорит о привязанности, но с первых же страниц подчёркивает: связь держится лишь тогда, когда вы хорошо знаете своего ребёнка. А как получить такие знания? Из совместной деятельности:
«Когда Мэтт начал играть в малой лиге, я не хотел оставаться в стороне, поэтому записался в команду тренером. Когда он вступил в бойскауты, я вызвался на роль начальника отряда... Благодаря опыту тренера по бейсболу и опыту начальника отряда бойскаутов я узнал о детях вообще и о моем ребенке в частности больше, чем из всего курса психологии, прослушанного мною на медицинском факультете».
На этом месте чтецы курсов психологии могут возразить ‑ а что же делать родителям, которые не такие крутые, как папа Сирс, и у них нет такого большого опыта? В таком случае, можно использовать коллективный опыт. Но именно опыт, а не домыслы.
Вы могли заметить, что в моей книге часто цитируются исследования, не относящиеся напрямую к воспитанию; зато педагогические и психологические системы здесь подвергаются высмеиванию. В главе «Трудности перевода» я даже написал, что гуманитарные модели мира – это чаще всего объедки со стола инженеров своего времени. Однако «новые» модели гуманитариев быстро обретают популярность, поскольку они специально заточены для массового употребления ‑ в первую очередь, благодаря упрощению.
Опытный путешественник неделями изучает карты и готовит снаряжение перед походом ‑ а психолог легко сравнит вашу жизнь с дорогой и посоветует «не тащить слишком тяжелый рюкзак»; совет умещается в пару строк на бумаге и быстро усваивается за чашечкой кофе. Ботаник насчитывает в семействе пальмовых 185 родов пальм и не считает это пределом ‑ а психолог тем временем с умным видом рассказывает вам про четыре психотипа людей. Ну хорошо, чуть больше. Но уж точно не больше шестнадцати. Да, сравнение с пальмами получается невыгодное ‑ зато можно легко запомнить число, не превышающее количество пальцев!
Пользоваться коллективным опытом можно и нужно. Но лучше делать это без упрощающих посредников. Не исключено, что нужный опыт где‑то рядом, просто вы никогда не смотрели на него под нужным углом. Я никогда не был девочкой, у которой есть и старший брат, и младший. Но я как минимум могу себе представить, что капризы моей дочки ‑ не просто капризы, а какая‑то новая роль со своей собственной логикой.
Младший брат мой день за днём
ходит шахматным конём:
проползёт чуть‑чуть вперёд,
а потом переворот
влево или вправо.
Глупая забава!
Старший брат мой ‑ чемпион.
В шахматах он был бы слон:
он несётся со всех ног
через двор наискосок,
в дальний угол прямо.
Странная программа!
Я могла бы и конём,
и слоном, и вместе.
Но когда кричат "идём!" ‑
я стою на месте.
Ни к чему мне спешка:
я сегодня пешка. (январь 2012)
Это шуточная модель, конечно. Но такой подход отлично спасает меня (и эту книжку) от длинных теоретических разговоров на тему «почему у девочек психика сложнее, чем у мальчиков». Всё равно лучший способ увидеть, как пешка превращается в ферзя ‑ это активная деятельность по освоению мира.
