Владимир Леви - Доктор Мозг. Записки бредпринимателя
Странновато, думалось мне, что миражи такие при поисках химических психотогенов возникают слишком уж часто. Была, например, подобная громкая и быстро лопнувшая сенсация с «испорченным адреналином».
– Помню, вы рассказывали в «Охоте за мыслью». Двое ученых…
– Трое – англичане, молодые биохимики Гоффер, Осмонд и Смизис (далее в соединении – ГОС), химичили с адреналином. Сие всемирно известное вещество представлять не надо, это уже бренд и метафора, синоним эмоционального возбуждения высших градусов. А на самом деле нейромедиатор, один из грозди родственных друг другу топливных веществ для работы нейронов. Всегда, в тех или иных количествах, есть у нас в крови, в мозгу и в надпочечниках, где и производится в основном. ГОС нашли, что при окислении адреналина на какой-то ступеньке процесса получается мескалин – грозный психический яд сакральных кактусов мексиканских индейцев. Опробовали окисленный адреналин на себе и впали один за другим в кратковременную паранойю. Опробовали на группе здоровых испытуемых добровольцев – получили группу кратковременно сумасшедших.
– Не слабо.
– Еще и еще проверили, на других группах и опять на себе – получили уже что-то гораздо менее впечатляющее. Добровольцы после введения порченого адреналина сходить с ума почему-то больше не захотели. Вяло поеживаясь, говорили, что им просто скучно и грустно. При дальнейших проверках ни сами ГОС, ни другие независимые исследователи не получали из «порченого адреналина» уже ничего особенного. Признали свои опыты «исследовательской галлюцинацией», невнятно заметив, что продукты биохимического преобразования нейромедиаторов – вещества нестойкие, быстро меняющие свое строение и действие в зависимости от других быстро меняющихся событий в организме; что происходящее в пробирке – одно, в крови и мозгу – другое.
Шизо-обвинение с адреналина сняли, дело закрыли. Архив мировой науки пополнился очередной поисковой неудачей.
– И что вы теперь думаете об этих неудачах Хиза и ГОС?
– Что это были две довольно типичные для медицинской науки истории: мнимость на мнимость, мифологема на мифологему.
Буду твердить, наверное, до скончания века: отдельной болезни «шизофрения» не существует. Под название «шизофрения» запихнули множество разных не исследованных или недоисследованных, непонятных или недопонимаемых, разноприродных и разноуровневых человеческих состояний, неудобных для социальной и личной жизни. Сборная солянка. Иногда у состояний этих есть между собой нечто общее, иногда общего мало, иногда совсем нет. Ангедония – часто встречающийся, но не обязательный симптом таких состояний: есть и пациенты с диагнозом «шизофрения», очень даже способные – на свой лад – испытывать всевозможные удовольствия. Не всех таких пациентов, но лишь некоторых можно считать эмоциональными инвалидами.
– Я уже не раз проходила через полосы ангедонии, когда ничто не радовало, ничто не давало ни малейшего удовольствия, даже вкус пищи пропадал. Не лечилась, но проходило время, и все менялось к лучшему. Вот разговариваю сейчас с вами, мозги вроде на месте, многое приятно, жить нравится. Не знаю, что будет завтра… Должна ли я считать себя эмоциональным инвалидом или психичкой, на данный момент выздоровевшей?
– Ничуть не должны. Просто так вам живется, так полосато. Многим живется так, и мне тоже.
Что же до неудач с порченым адреналином и тараксеином – думается, это были все-таки не совсем неудачи. Мало ли случается событий, которые невозможно воспроизвести, но они происходят – падение метеоритов, случаи ясновидения и телепатии, вещие сны, да и всякое сновидение…
Что-то мелькнуло с этим испорченным адреналином, какое-то указание на возможную причину некоторых психических нарушений. Так же мельком, возможно, намекнул на одну из причин хизовский тараксеин – подмигнул и канул в мусорную корзину науки.
Зато другая ветвь изысканий Царя Гедона расцвела пышным цветом.
D-r Mozg. Recipe № 18.
Из старовосточных советов: кому подражать.
Пусть тело твое во всем подражает кошке, свободно гуляющей, сердце – лошади, свободно бегущей, ум – ласточке, свободно летающей, дух – орлу, свободно парящему. Да будут все четверо едины, неразделимы и радостны.
С позволения сказать, посвящение
Родился Боб в Питтсбурге, штат Пенсильвания. О родительской семье его сведений мало, равно и о семье взрослой, – как многие активные и велеречивые люди, Хиз не был склонен к откровениям о своей частной жизни. В одном позднем интервью рассказал, что отец был врачом и его, Боба, запихнул в медицину чуть не силком.
«Уже лет с двенадцати он старался внушить мне, что я должен пойти по его стопам и стать доктором, что это самое интересное в мире занятие, и благородное, и прибыльное, и почетное. А меня в то время интересовали только автомобили, бейсбол и уже девочки. Когда мне исполнилось 14, папа решил взяться за мое приобщение к медицине конкретно. Устроил что-то вроде обряда посвятительной инициации: заставил пойти вместе собой и его другом-патологоанатомом в морг на вскрытие свежего трупа. «Будет интересно, увидишь мозг, сердце, желудок – все внутренности, – пообещал он, – все детали этой машины, которая называет себя человеком. Что в сравнении с этим какой-то жалкий автомобилишко?»
Стало любопытно, хотя и страшно. Пошел. Представьте себе мой ужас, когда в трупе, лежавшем на столе, я узнал своего бывшего преподавателя по физической подготовке из скаутского училища. Он умер от скоротечного рака. Я похолодел и чуть в обморок не упал, но решил выдержать эту процедуру, раз уж пришел. Папа с приятелем спокойно резали бездыханное тело, переговариваясь и отпуская веселые шуточки… Теперь я не устаю напоминать моим студентам о важности человеческой стороны медицины…»
– Удивительно, что пережив такое, с позволения сказать, посвящение, он все-таки стал врачом. – И каким… О важности человеческой стороны медицины студенты и не только студенты потом напоминали самому Хизу, довольно грубо.
Конспект карьеры
Учился на врача Боб ни шатко, ни валко, лентяйничал и повесничал – был, по моей терминологии, заимствованной у гениального Хлебникова, нехотяем, а по общепринятой раздолбаем. Чтобы ослабить зависимость от папаши, отношения с которым пошли не лучшим путем, подрабатывал, как и ныне многие американские студенты, официантом в кафе. Диплом и степень бакалавра получил еле-еле. Врачебную специальность, памятуя то несчастное посвящение, выбрал, как ему тогда казалось, самую далекую от человеческих потрохов – психиатрию. Начал нехотяйски работать в большой филадельфийской психолечебнице.
Подошла война, пришлось пойти в армию. Отслужил два года армейским психиатром. Здесь валом шла психотравматическая чрезвычайщина, навидался всякого, и зависимость личных «хочу» от социальных «надо» обозначилась с безжалостной четкостью. Три «надо» осознались как непреложные и взаимосвязанные: должность – теплая, и чтобы самому себе быть хозяином; связи – широкие и высокие, деньги – не маленькие. «Больших денег не бывает, – говаривал Хиз позднее, когда стал изощренным мастером выбивания грантов. – Бывают только маленькие и приличные».
Нехотяйство кончилось, и карьера пошла резко вверх: к середине второго года службы молодой доктор Хиз занимал пост главного психиатра военно-морских сил США. Связи с военными ведомствами, в том числе с ЦРУ, пригодились ему в ближайшие послевоенные годы, но потом припомнились не добром.
Уволившись из армии, чтобы быть самому себе хозяином, продолжил психиатрическое обучение в Нью-Йорке, в Columbia University. Обзавелся сертификатом психоаналитика. Начал нейрофизиологические исследования. В университетской психоаналитической клинике работал под началом ее директора, психиатра-психоаналитика Шандора Радо, венгерского еврея, до войны работавшего в Берлине и спасшегося в Штатах от Холокоста. Этого человека Боб называл своим единственным настоящим научным гуру. «Поведение людей он понимал лучше, чем кто-либо, – говорил он о Радо после его кончины в 1972 году, – думаю, даже лучше, чем его великий предтеча Фрейд. Не раз я слышал от Шандора сожаления о том, что фрейдовский психоанализ приобрел большую рыночную цену раньше, чем стал реальной наукой».
Радо и в самом деле был незаурядным практиком и оригинальным клиническим мыслителем. В своей теории «адаптационной психодинамики» попытался пробить липкую духоту фрейдизма свежей струей естествознания – соединить психоанализ с нейрофизиологией и эволюционной биологией.
![Хол Клемент - Огненный цикл [ Экспедиция "Тяготение". У критической точки. Огненный цикл]](/uploads/posts/books/68942/68942.jpg)
![Хол Клемент - Огненный цикл [ Экспедиция "Тяготение". У критической точки. Огненный цикл]](/uploads/posts/books/72078/72078.jpg)