Элизабет Эдмондсон - Ледяное озеро
— Сойдет. А я выпью из колпачка. Нет, оставайся где есть, а я посмотрю, нельзя ли оживить эти остывшие угли. — Он вручил Майклу кружку с добрым глотком бренди и занялся камином: поворошил и подсыпал угольку, энергично возвращая умирающий огонь к жизни.
Заплясавшие язычки пламени тотчас придали комнате тепла и уюта, а ледяная темная ночь и страшный лес из сна отодвинулись куда-то далеко. Напряжение потихоньку оставляло Майкла.
— Уже гораздо лучше, — облегченно вздохнул он.
К его удивлению, Фредди не ушел, а устроился в деревянном кресле, поближе к огню.
— Я думал о твоих кошмарах. Конечно, в медицинском образовании мало уделяют внимания подобным вещам, хотя следовало бы. Однако у меня есть пара приятелей, тоже врачей, они интересуются проблемами мозга и психиатрией. Я читал Фрейда — полагаю, ты тоже — и немного Юнга, у которого обнаружил несколько сумасшедших, любопытных идей.
— Избавь меня от Фрейда! — со смехом воскликнул Майкл. — Будь я проклят, если стану читать подобную чепуху. Мое бессознательное, или подсознательное, или как еще вы их там называете: мое «эго», мой «ид» и прочее — сами о себе позаботятся, благодарю покорно.
— Это, конечно, только моя точка зрения, но судя по тому, что мы видим, у них не очень-то получается. Если тебя начали преследовать ночные кошмары, и они повторяют то, что случалось с тобой в детстве, значит, что-то мешается в твоей черепушке, и я подозреваю, лучше выпустить это наружу.
— Пересказать мои сны какому-нибудь типу в очках, и он изречет, что моя мамаша била меня в детстве?
— Если и била, то за дело, рискну предположить. Да нет же, ты, осел! Сны что-то означают, по крайней мере масштабные и цветные, имеющие тенденцию повторяться.
Майкл изумился. Он всегда считал Фредди одним из самых рациональных людей. Бесспорно, умным, очень умным, но не склонным к фантазиям.
— Ты серьезно?
— Да. Эта штука, что застряла в твоем мозгу, вредна. Во-первых, от нее ты плохо спишь, а если у человека много страшных снов, то он доходит до состояния, когда не хочется ложиться спать вовсе.
— Я очень напряженно трудился последние несколько месяцев, вот мои мозги, очевидно, и вошли в штопор.
— Я сомневаюсь. Позволь задать тебе несколько вопросов.
— Фредди, если ты собираешься подвергать меня психоанализу, то заявляю: я против.
— Это вне моей компетенции, и, кроме того, занимает семь лет и выливается в кругленькую сумму. Замолчи и давай взглянем в глаза фактам. Ты сказал, что впервые кошмар случился у тебя, когда ты болел. Это было зимой, ты отдыхал на каникулах и свалился с пневмонией.
— Верно. Высокая температура, горячка, бред. Не мне тебе рассказывать.
— Почему ты заболел пневмонией?
— О, ради Бога, Фредди, почему ею заболевают? Откуда я знаю?
— У тебя была раньше простуда, иные недомогания?
Майкл вздохнул, закрыл глаза и промолвил:
— Нет, все это было немного странно, правда. Я чувствовал себя хорошо. Я перенес все детские болезни легко, без осложнений и вообще не был каким-нибудь болезненным, астматическим ребенком. Я был крепок и здоров. Очень здоров. Всегда. Я просто загулялся допоздна и сильно промерз.
— Что сразу перешло в пневмонию? Я бы назвал это странным, если ты был так здоров, как утверждаешь.
— А я бы назвал это одной из тех ситуаций, которые иногда происходят.
— Тогда оставим пневмонию. Ты сказал, что заболел зимой. Когда именно?
— Мы приехали сюда на Рождество.
— А после, когда кошмар повторялся, он происходил в определенное время года?
Черт бы побрал Фредди!
— Теперь, когда ты об этом спросил, я думаю, да. Именно в ту пору: Рождество, Новый год. Боже правый, почему это раньше никогда не приходило мне в голову?
— Потому что ты был слишком занят учебой, получением аттестатов и дипломов, приспосабливался к напряженной работе, требующей больших усилий, и у тебя было о чем подумать. Легче затолкать неприятный эпизод на задворки сознания.
— Да, но сон возвращался не каждое Рождество. А когда я вырос, он вообще несколько лет не повторялся. Вплоть до нынешнего времени. Я почти о нем забыл, так что он не может иметь отношения к Рождеству. Ты предполагаешь, что перебор волнений и пудинга произвел размягчение мозгов?
— Пожалуйста, подойди более научно.
— Я не считаю, что воспринимать сны всерьез — научно. Сны — просто куча мусора, которая болтается у человека в голове и оживает, когда он спит.
— Но разве тот сон, который ты только что видел, заставивший тебя завывать как привидение, похож на ничтожный хлам?
— Каково твое заключение?
— Мое заключение таково: что-то приключилось с тобой, когда ты гостил здесь в то давнишнее Рождество. Например, произошел несчастный случай, ты провалился под лед, ну что-нибудь в этом духе. Купание в ледяной воде даже у самого здорового ребенка могло вызвать пневмонию.
— Ничего такого я не помню.
Фредди встал.
— Ладно, спи дальше, старик. Пусть твое подсознание сделает за тебя работу. Там, в нем, что-то похоронено, и оно рвется наружу. Когда ты вспомнишь, с чем это связано, готов держать с тобой пари на бутылку хорошего кларета, этот сон больше не будет тебя мучить.
Майкл посмотрел на друга.
— Мне не хочется держать тебя на ногах, и вижу, что через минуту ты начнешь зевать, но все-таки я хотел бы рассказать тебе этот сон.
Фредди с готовностью уселся обратно.
— Я не стану зевать. Я не хотел сам предлагать, но думаю, это хорошая мысль.
— Чужие сны — сплошная тоска.
— Не похоже, чтобы этот сон был таким.
Майкл рассмеялся.
— Этот сон свинский.
— Ты хочешь сказать, что в нем есть что-то подлое или непристойное?
— Нет, не в том смысле. Сон о диком кабане.
— О диком кабане? Любопытно.
Майкл пересказал ему свой сон, сначала чувствуя себя неуверенно, когда пытался описать, что он ощущал и как выглядело то, что его окружало. Было непривычно облекать такие вещи в слова, но по мере того, как сон упорядочивался в голове, он стал излагать более легко и свободно.
Некоторое время Фредди молчал. Потом встал, шагнул к камину, помешал в нем кочергой и налил еще по порции бренди.
— Ну? — спросил Майкл.
— Поразительно. Если бы у меня был подобный кошмар, я перебудил бы весь дом, а не только парня из соседнего номера.
— Фредди, как ты считаешь, сны бывают о будущем?
— Пророческие, ты хочешь сказать?
— Да. Может ли человек видеть во сне то, чего никогда не происходило?
— Нет. Есть такой ученый Данн, который утверждает, что да. Коль скоро ты спрашиваешь, я бы сказал, тут все наоборот, ты вспоминаешь нечто, случившееся с тобой в прошлом. Только это такой неприятный случай, что ты вытеснил его в подсознание и попытался забыть о нем.
— Очень жаль, что мне это не удалось.
— Говорят, лучше вытаскивать прошлые страхи в сознательную часть разума. Это как с теми, кто перенес тяжелую моральную травму на войне. Тяжелое переживание можно похоронить, но если им не заниматься, оно позже навлечет худшие беды. Как затянувшаяся рана, в которой осталась инфекция.
— О, спасибо, Фредди, теперь мое подсознание продезинфицировано, не так ли?
Фредди засмеялся.
— Совсем чуть-чуть.
— Как же мне прекратить сон? — Ну вот, его слабость оказалась вытащена на свет божий, сейчас он фактически признавался Фредди, что по-настоящему встревожен повторяющимся кошмаром.
— Вспомнить, что произошло.
— Как именно мне это сделать после того, как я полжизни ничего не помнил?
— Воспоминание по какой-то причине старается прорваться на поверхность. Дай ему шанс, и оно может к тебе прийти. Во время бодрствования, а не во сне.
Где-то далеко прокричал петух.
— Чертова птица! — проворчал Фредди, поднимаясь. — Он подает сигнал за несколько часов до того, как по-настоящему рассветет. Будь я его владельцем, он бы у меня к Рождеству пошел на стол.
— Спокойной ночи, Фредди. И спасибо. Знаешь, из тебя получится очень хороший врач. Растрачиваешь себя на собирание костей.
— По сравнению с сознанием кости — это легко. С костями ты понимаешь, на каком свете находишься. Спокойной ночи.
Глава двадцать седьмая
Спускаясь по ступеням парадной лестницы, Хэл услышал гул приближающейся машины. Он выглянул из окна на площадке — одного из самых живописных в «Гриндли-Холле», в готическом стиле. Сквозь оправленное в стрельчатую раму стекло он увидел потрясающий автомобиль. Сияющий, сверкающий, отполированный, словно зеркало, великолепный «роллс-ройс» пурпурного цвета.
«Бог ты мой!» — сказал он себе. Пока он восхищался, щеголеватый шофер в пурпурной ливрее уже открывал снаружи пассажирскую дверь. Сначала из автомобиля выпрыгнула заносчивого вида молодая дама, а затем взору предстало некое сооружение из лиловых и пурпурных перьев. Под этой колыхающейся шляпой Хэл увидел знакомое худощавое лицо женщины в пурпурном костюме, явственно кричащем о парижских модах. Плечи и шея гостьи были укутаны в пышные меха.
