Алексей Андреев - Сядьте на пол
Другой случай: моего первоклассника стукнул какой‑то третьеклассник на продленке. Сын не жаловался, но история всплыла во время одного нашего разговора. Мы обсуждали, в каких случаях надо бить в ответ, в каких ‑ игнорировать мелкую провокацию, а в каких ‑ обратиться ко взрослым. Тут Кит и привел этот пример: он не пошёл к учительнице с жалобой на третьеклассника, потому что этот парень находится «в фаворитах» у учительницы, которая сидит на продленке. Так что жаловаться бесполезно.
На следующее утро в школе я попросил классную руководительницу найти этого третьеклассника. И поинтересовался, почему он прессует малышей. Пацан разрыдался и сказал, что его «попросили навести порядок». Кто попросил? Ну понятно. На этом месте училки закудахтали, что такого не может быть. Но я сказал, что верю пацану, и если такая «дедовщина» ещё раз повторится, я приму другие меры.
Так что ещё раз: не боксом единым. Школьные конфликты разнообразны, но роднит их одно: «слепые пятна». И именно на этом месте разговора представители школы начинают быстро‑быстро переводить тему. Они очень не любят вопрос, почему они сидели по своим тихим классам и учительским, пока дети дрались в раздевалках.
Ответный ход школы ‑ обвинить родителей в неправильном воспитании детей, натравить родителей друг на друга, отправить ребенка к психологу, напугать органами опеки. В общем, заставить множество людей вне школы тратить время для того, чтобы школа в очередной раз спрятала свое «слепое пятно».
«Кит жалуется на школьные психологические тесты:
‑ Зачем они задают эти бессмысленные вопросы ‑ кто из одноклассников мне нравится, кто из родственников мне нравится... Спросили бы лучше, кто из учителей мне не нравится!
Не успел я поинтересоваться, как же он поступает на этих тестах, а он уже сам продолжает:
... ‑ Поэтому я выдумываю смешные ответы. Если спрашивают, кто из родственников мне больше нравится, я пишу – кот». (октябрь 2015)
Головы и хвосты
Есть ещё один аргумент школы: да ведь у нас один учитель на тридцать человек ‑ как же за ними уследить! Ответ на это дают те же секции единоборств. В такой секции у одного тренера вполне может быть больше тридцати человек. И они ‑ о ужас! ‑ бьют друг друга руками‑ногами, бросают друг друга об пол. А потом расходятся с улыбкой, безо всяких конфликтов. И учитель остается бодр и весел.
Так может, напряжение учителей в школе возникает вовсе не от количества учеников, а от противоестественной организации работы с ними?
Задумавшись о более правильном образовательном коллективе, поневоле приходишь к идее, что здесь нужен какой‑то особый «заказчик». Может, церковь? Во многих церковных школах существует большой арсенал социальных игр, от благотворительности до трудотерапии. Хотя промывка мозгов там всё‑таки главенствует.
Советская школа тоже любила идеологическую работу. Однако возможностей для альтернативных игр было побольше. Октября, пионеры, комсомольцы ‑ театр для будущих управленцев. Система спортивных школ, с выходом на ДОСААФ и армейские клубы ‑ для любителей простых физических пузомерок. А были ещё физматматшколы, биостанции для юннатов, Дворцы пионеров с кружками на любой вкус... Очень разнообразный конструктор коллективов! Особенно если смотреть из дня сегодняшнего, где остались лишь обломки этого конструктора.
Мы же тем временем колыхнулись в другую сторону, к индивидуализму. Сколько народу должно быть в классе? После советской школы хочется сказать ‑ поменьше, конечно же! Не больше десяти. А вот кандидат физико‑математических наук Николай Андреев рассказал мне в интервью другую версию [71]:
«Есть такой великий учитель математики Борис Петрович Гейдман. Он считает, что класс с количеством меньше 25 человек обучаем хуже, чем класс, в котором 25 человек и больше. В каждом классе должна быть «голова», «тело» и «хвост». Если вы хоть одну из этих частей выкидываете, то общий уровень образования съезжает. Кому‑то не за кем тянуться, а другим наоборот, не перед кем похвастаться».
Идея представить хороший коллектив как отдельный организм с головой и хвостом мне понравилась. А вот количественную оценку захотелось уточнить. Размышляя об этом, я отправился в «Википедию» и набрал слово «Взвод». Там хорошо описано, чем определяется размер взвода, который в разных родах войск очень разный. С одной стороны:
«Воинское подразделение, соответствующее взводу, в советских частях и подразделениях специального назначения (СпН) ГРУ именовалось Группой. Группа также состояла из 3‑х отделений – общий состав группы – 16‑18 человек. Необходимость введения такого термина подчёркивала тактику действия разведывательно‑диверсионных подразделений. В тылу противника Группа, из соображений скрытности и маневренности разделялась на Отделения либо звенья по 2 – 3 военнослужащих, действовавших самостоятельно».
А с другой стороны:
«Самыми крупными по количественному составу в Советской Армии были курсантские взводы в военно‑учебных заведениях и особенно в Центрах Подготовки Младших Командиров (неофициальное название – «Сержантская Школа» или «Сержантская Учебка»). Численность учебного взвода курсантов достигала 40‑45 человек. Такие взводы неофициально назывались «китайскими»... Необходимость в таком увеличенном штате учебных взводов объяснялась отсеиванием кандидатов в процессе учёбы и кадровой нехваткой в войсках».
Выходит, на размер взвода сильно влияют внешние задачи. Серьёзная боевая цель, автономная работа в условиях враждебного окружения (разведка) требует небольшой и слаженной группы. Слабая внешняя цель, допускающая внутреннюю конкуренцию в достаточно мирном окружении (учебка) – получается большая группа.
Вопрос о том, чем именно занимается коллектив, позволяет объяснить и другие школьные феномены. Помните про девочек‑друзей, которые первыми встретили Кита в детском саду, и девочек‑провокаторов в школе? Есть исследования [72], согласно которым женщины чаще становятся «внутренними» лидерами коллектива, а мужчины ‑ лидерами «наружными», то есть при столкновении с враждебным внешним окружением. Группа детсада или школьный класс ‑ очень изолированные коллективы, никаких особых столкновений с внешним миром у них нет: поэтому девочки рулят. Это касается и учительского состава: когда учёба предполагала более активное, практическое освоение окружающего мира, учителями были мужчины.
А как насчёт возраста? Почему в классе все должны быть одногодками? Ведь младшие гораздо лучше въезжают в новые знания и умения, когда видят примеры старших ‑ не взрослых, а именно детей на пару‑тройку лет старше. Это всё ещё «горизонтальная связь», копирование себе подобных; но при этом разрыв в возрасте ставит планку повыше.
«По дороге с секции Кит спросил, знаю ли я, сколько будет семью семь. Я сказал, что знаю, но предложил ему сказать первым. К моему удивлению, через три минуты он ответил. Правда, первый ответ был неверный, но ещё через минуту он исправился. Он считал в уме! Я предложил ещё пару примеров. Он опять посчитал. "Неужели айкидо раскрывает невиданные математические чакры?" ‑ удивился я.
Через день, когда снова была секция, я понял, в чем дело. В раздевалке после айкидо ребята постарше (третий класс) хвастались, кто лучше знает таблицу умножения. Давали друг другу задания ‑ и моментальные ответы. А мой первоклашка ‑ самый младший в секции. Он ещё не знает, что умножение заучивают по таблице. Он думал, они и вправду так быстро считают. Ну и сам научился умножать в уме». (апрель 2012)
Именно так были устроены дворовые коллективы нашего детства, откуда приходили игры в банки и пробки, велосипедные гонки и техника стрельбы из рогаток... Множество открытых горизонтальных связей, когда со случайным пацаном на улице можно обменяться фантиками, поиграть в футбол – и научиться чему‑то новому. Увы, в современном городе эти живые "протоколы случайности" исчезают. Здесь на все случаи жизни ‑ абстрактный сервис‑посредник, официальная организация из взросликов, учебное пособие для заданного возраста…
Конечно, у смешанной группы может быть свой минус: если младшие в группе подтягиваются за старшими, то старшие, наоборот, могут скатываться к уровню младших (в поведении как минимум). Очевидно, что старшим просто нужен свой старший ‑ и эту роль может играть взрослый. Но это вовсе не роль школьного учителя, который механически раздаёт всем одинаковые задания.
Итак, вот грубая формула образовательного коллектива. Нужна небольшая группа детей разного возраста и разного пола, перед которой поставлены различные тактические и стратегические задачи ‑ не только внутренние, но и внешние. В этой группе желательно иметь такое распределение ролей, чтобы вместо тупой пузомерки получилась слаженная работа «всего организма» ‑ но при этом каждый получал бы и новые знания, и собственное удовольствие.
